Алёна? голосок тети Марии, двоюродной сестры мамы, проскочил в проходе гипермаркета «Ашан», когда я, юная женщина, споткнулась у входа. Сумка, будто живой зверь, ударила меня по щиколотке.
Остерегайтесь, проход тут уже закрыт, крикнула бегущая мимо женщина, обернувшись, будто увидела привидение. Алёна? Мария? Вы что, без стыда?
Почему я без стыда? удивилась Мария, глядя на меня. Алёна, ты же сама всё увидела, решила «потянуть» меня за ворох. А меня ты как обошлась, Оксана?
Ты не знаешь, начала Оксана, у Леры вдруг сорок тысяч взяли в долг и всё ещё не отдают, хотя прошёл полугодовой срок вместо обещанных двух недель «до зарплаты».
Стоп, стоп, стоп Я в долг брала? возразила я, вспоминая, как мой супруг и я получаем оклад выше прожиточного минимума, а сын уже два года живёт сам, без любой помощи.
Я пояснила:
Лера мне лишь пятнадцать тысяч заняла, и то не полгода назад, а две недели назад, когда сломала руку. И всё изза того, что Мария указала пальцем на меня, и я услышала её тихий, нервный хихик.
Дай угадаю: «пю, бю, глом…», пробормотала я, чувствуя горечь, как будто в горло всосали уксус.
Эта горечь родилась не от того, что мать вновь влезла в старое, а от того, что я поверила ей две недели назад.
Тогда мать позвонила из приёмного отделения городской больницы, куда её доставила скорая, и, рыдая, рассказала, что упала с лестницы, сломала запястье и теперь будет в гипсе два месяца, с шпагатом и прочими «радостями» осложнённого перелома.
Она сказала, что без меня не может есть, пить, спать. Соцработники, по её словам, лишь «раздражали», требуя в три раза больше платы за услуги.
Я отвергла последнюю ложь, но всё остальное оказалось правдой: мать действительно сломала руку, её везли на скорой, и ей нужен был ктото, кто позаботится. Кто, если не я? Ведь никакой злобы она ко мне не проявляла.
Всей жизнью она приукрашивала свои беды, ставя себя в роль отвергнутой, забытой женщины. Но, впрочем, ни один человек не безупречен.
Мама кормила, одевала, ходила на родительские собрания, покупала лекарства с апельсинами. Так что, как будто по закону сна, я должна была взять месяц отпуска без содержания и переехать в её родной город Тюмень, чтобы помочь по дому и гигиене.
Я планировала нанять приходящую домработницусиделку, а если бы это не удалось, уговаривать маму переехать со мной. Ведь без работы ей бы некуда было идти, да и деньги на жизнь бы не хватало.
С первых дней в старом доме я вспомнила, почему десять лет назад бросила его. После девятого класса я пошла в первый попавшийся техникум в Новосибирске, бросила всё, переехала в общежитие, где жила с тремя соседками. Там у меня было больше личного пространства, чем в тесном доме с мамой.
Алёнка, что это? упрекнула мать, потрясая бельё в руке. Как могут приличные девушки носить такие вещи? Где работают те, кто их надет?
Те, кто их надет, имеют личную жизнь, ответила я, уводя взгляд в ящик стола, где хранились «интересные» вещи.
Мне уже не шестнадцать, я физически и психологически независима, и могу отстаивать свои границы, напоминая маме, что я пришла помочь, а не слушать её бесконечные жалобы.
Но мать не успокоилась. Когда я хотела уединиться, в дверь врывались крики: нужен моющий состав, освежитель воздуха, чтото из санузла. Не могли подождать дветри минуты, пока я выйду.
Самое странное было раннее пение. К утру, пока я спала, как будто отравленная, мать включала в телевизоре музыкальный канал и начинала своё «выступление».
Просто хочу петь, говорила она, в своём доме я не имею прав? Если хочешь спать, спи и не замечай меня.
Я почти решила проверить её психику, но заказала беруши. Они не понадобились, потому что сосед сверху, не выдержав, пришёл к нам и, как будто дирижёр, объяснил «любительнице оперы», в каком месте и в какой позе она будет орать, если снова разбудит семью за два часа до подъёма. После этого мать перестала петь, но остальные проблемы не исчезли.
Я держала в себе силы, напоминая, что это лишь пожилой, болен пока ещё человек, нуждающийся в помощи. Я найдёт подходящую сиделку или выдержу маму до выздоровления, а потом забуду всё навсегда.
Мысли о том, что мамина старость уже на пороге, и бремя заботы вновь ляжет на меня, отгоняли меня прочь.
Однажды подруги Оксана и Мария, подруги Валерии, сказали, что я «не помогаю» маме, у неё нет работы, и я живу за счёт травмированной пенсионерки. Они добавляли детали, будто я дьявол, а они спасители.
Я показала им чеки со своей банковской карты, подтверждающие дорогие покупки для мамы за последние две недели, и рассказала, как всё происходит на самом деле.
Мама призналась, что ради внимания регулярно порочила меня перед знакомыми, чтобы вызвать сочувствие. Я могла бы простить её странности, привычки, подсознательное желание развлечься, но не могла простить её клевету.
Поэтому на следующий день я попрощалась с матерью и уехала, предложив ей пользоваться соцработниками, доставкой и другими способами решения проблем без меня.
Если я плохая, то лучше быть таковой, чем казаться таковой. Мама теперь может рассчитывать лишь на небольшую денежную помощь в благодарность за жизнь, а остальное «мастеркард», «мир» или пенсионную «дотацию». Пусть у неё будет повод жаловаться на плохую дочь.
