Новый круг семьи
Мне сорок два, и я, Сергей, уже живу в своем старом пятиэтажном доме на окраине Москвы. Когда в наш уютный, но уже обжитый, дом влетела Алёна, всё казалось как будто в квартире с мебелью от прежних хозяев всё на месте, но захотелось переставить каждую полку, подергать каждую занавеску.
Я помню, как в первый раз увидел Алёну, когда она пришла невестой в белом платье с букетом роз и коробкой торта. Всё выглядело нереальным, словно я оказался в сериале о чужой семье. Теперь же я встречал её уже с чемоданом на колесиках и пакетом кастрюль. На прихожей пахло жареным луком и стиральным порошком, а сердце билось чаще, чем после подъёма на четвертый этаж.
Я открыл дверь, широко улыбнулся и, слегка смущённый, сказал:
Добро пожаловать, хозяйка.
За мной в коридоре пробежал наш тонковолосый сын Антон в наушниках, а рядом стояла моя мать, Валентина Петровна, в вязаном жилете поверх платья. Она вытерла руки полотенцем и подошла ближе.
Алёна, проходи, сказала она. Я щи сварила. Тебе щи?
Валентина Петровна уже за семьдесят, но держится бодро, спина прямая, будто в неё всё ещё живёт учительница начальных классов. Антон нехотя снял один наушник.
Это Антон, напомнил я. Антош, поздоровайся.
Здрасьте, буркнул он и снова натянул наушник.
Алёна почувствовала лёгкую неловкость, улыбнулась Антону, хотя тот уже отвернулся к своему телефону.
Я в прихожей полку освободила, сказала Валентина Петровна. И в шкафу внизу места есть. Твои вещи пока не привозила?
Пока нет, ответила Алёна. Только самое нужное.
Она поставила сумку у стены и осмотрелась. Коридор узкий, с ковриком в цветочек, на вешалке теснились куртки, шарфы, сумки. На кухню вела дверь с потёртой ручкой, откуда доносился запах щей и свежего хлеба.
Вспомнилась мне моя прежняя «двушка», оставленная бывшему мужу и дочери: просторная прихожая, белые стены, аккуратная обувь по парам. Здесь всё было иначе теснее, громче, живее.
Я обнял Алёну за плечи.
Пойдем, покажу комнату.
Комната, где теперь мы должны жить, была моей старой. Узкая кровать у стены, шкаф, письменный стол с компьютером, на подоконнике фикус. На стене висели старые фотографии: я с Антоном в летнем лагере, Валентина Петровна на даче, ещё какието родственники.
Мы поменяем кровать, сказал я. Я привезу новую в выходные. Ты пока устраивайся.
Алёна кивнула. Ей хотелось одновременно разложить вещи и спрятаться под одеяло. В голове отзвучало слово «хозяйка», и она ощущала себя пока лишь гостьей.
Вечером мы ужинали втроём. На кухне едва помещалось четыре стула. Валентина Петровна суетилась у плиты, подливая щи, я наливал компот в кувшин, Антон, не снимая наушники, ковырялся в телефоне.
Антон, отложи, пожалуйста, мягко попросила Алёна. Давай поедим вместе.
Подросток бросил на неё скосивший взгляд, но телефон положил рядом с тарелкой.
Ну что, сказала Валентина Петровна, теперь мы одна семья. Надо както договариваться. Я человек не вредный, но порядок люблю.
Алёна улыбнулась.
Я тоже порядок люблю, ответила она. Давайте действительно договоримся.
Утром Алёна вставала раньше всех, чтобы успеть на работу в бухгалтерию. На кухне она тихо заваривала себе кофе, но каждый звук в крошечной квартире казался громким. Валентина Петровна тото заглядывала в дверь.
Где ты ставишь сахар? спрашивала она. У нас он всегда тут.
Я просто поближе подвинула, объясняла Алёна.
А я потом ищу. Договоримся, что сахар тут, соль тут, а чай вот тут.
Алёна кивала, чувствуя неловкость, будто поставила чашку не туда.
Антон по утрам постоянно опаздывал в школу, мчался по коридору, задевая Алёну, ронял рюкзак, ругался себе под нос.
Антон, аккуратнее, говорила она. Здесь тесно, можно договориться, кто когда в ванную.
Я опаздываю, бросал он, захлопывая дверь.
Я уходил позже всех, работал в автосервисе. Я шутил, что дома у меня вторая смена надо балансировать между мамой, сыном и женой.
Главное, не ругайтесь, говорил я, обуваясь. Я вас всех люблю, а разорваться не могу.
Первые недели Алёна старалась не замечать мелкие неудобства, считая их адаптацией. Она мыла посуду, не дожидаясь, пока ктото ещё поест, складывала Антону одежду в аккуратные стопки, вытирала крошки со стола.
Не трогай его вещи, однажды сказала Валентина Петровна. Он сам разберётся. А то потом скажет, что ты в его комнате хозяйничаешь.
Я просто сложила футболки, удивилась Алёна. Они валялись на стуле.
У него своя система, вздохнула свекровь. Подростки такие. Лучше не трогать.
Алёна почувствовала, что её порыв навести порядок стал вторжением.
Со временем она заметила, что в доме уже распределены роли. Валентина Петровна отвечала за кухню и порядок, я за ремонты и деньги, Антон за настроение, от которого зависела общая атмосфера, а у Алёны вроде бы не было своей роли. Она пыталась занять пространство мелочами: купила новые полотенца, повесила календарь с морским пейзажем, поставила магнит «Жить вместе искусство». Каждый раз сталкивалась с невидимой границей.
Полотенца хорошие, сказала Валентина Петровна, но у нас они всегда висели вот тут, а не там. Я уже руку нащупываю.
Алёна молча перевесила их.
Вечерами, когда я задерживался на работе, она оставалась на кухне со свекровью. Мы пили чай, говорили о здоровье, ценах, новостях. Иногда разговор уходил в семейные правила.
Я своего Серёжу одна поднимала, любила повторять свекровь. Муж рано умер, пришлось и за маму, и за папу. Поэтому я к порядку приучена. Без порядка семья расползается.
Алёна слушала и думала о своём прошлом браке, где всё было организовано внешне, но внутри было холодно. Там она тоже держала всё в руках, пока не поняла, что держит лишь пустоту.
Теперь ей хотелось не власти, а уважения к её присутствию. Как это сформулировать, она пока не знала.
Напряжение росло, как вода в кастрюле на маленьком огне. Каждое замечание свекрови, каждый вздох Антона, каждая фраза «ну потерпите друг друга» добавляли градусы.
Однажды вечером Алёна вернулась с работы позже обычного. На улице мелкий снег, лестница мокрая. Она мечтала лишь снять сапоги, переодеться в мягкие штаны и полчаса посидеть в тишине.
В квартире было шумно. На кухне гремела посуда, из комнаты Антона доносился грохот музыки. В нашей комнате горел свет. Алёна заглянула и замерла на пороге.
На кровати лежали аккуратные стопки её белья. Рядом стояла Валентина Петровна с открытым ящиком комода.
О, пришла, сказала она. Я тут порядок навела, а то всё было вперемешку.
Алёна почувствовала, как внутри сжалось. Её вещи, её маленькая территория и чужие руки в ящике.
Зачем вы трогали мои вещи? спросила она, стараясь говорить ровно.
Так удобнее, ответила свекровь. Я же подобру. Тут твоё бельё, тут футболки, тут носки. А то всё навалом, не найдёшь.
Я сама разберусь, сказала Алёна, голос её стал жёстче. Это мои вещи.
Валентина Петровна нахмурилась.
Ты что, обиделась? Я же помочь хотела. В этом доме я всю жизнь порядок поддерживаю. Привычка.
Но теперь я тоже живу здесь, сказала Алёна. И хочу, чтобы мои вещи трогали только с моего согласия.
В коридоре появился я, снимая куртку.
Что случилось? спросил я, оглядывая их.
Ничего, быстро ответила Валентина Петровна. Я тут Алёне вещи разложила, а она недовольна.
Алёна почувствовала, как в горле поднимается ком. Ей захотелось уйти, захлопнуть дверь, спрятаться. Но уйти было негде.
Я просто начала она и остановилась. Хочу, чтобы у меня было хоть какоето личное пространство.
Я устало провёл рукой по лицу.
Мам, можешь спросить, сказал я. Алёне непривычно.
А мне, значит, привычно, что ли? вспыхнула Валентина Петровна. Я тут всю жизнь живу, а теперь мне в собственный дом по разрешению заходить? Я что, чужая?
Антон высунулся из комнаты, сняв один наушник.
Опять скандал? буркнул он. Класс.
Алёна поняла, что сейчас или скажет всё, или потом уже не решится. Сердце колотилось, ладони вспотели.
Я не считаю вас чужой, сказала она, глядя на свекровью. И я уважаю, что это ваш дом. Но я тоже живу здесь. Мне важно, чтобы у меня был угол, где никто без спроса не полезет.
Угол? переспросила Валентина Петровна. Ты что, в углу жить собралась? Комнатато Серёжи вообще-то.
Комната теперь наша, вмешался я. Моя и Алёнина.
Он говорил спокойно, но я почувствовал, как он напрягся.
А моя где? подняла брови Валентина Петровна. На кухне, что ли?
В воздухе повисла тяжёлая пауза. Я увидел со стороны старую женщину, боящуюся потерять место в мире, и себя, боящегося не обрести своё. Два страха столкнулись в узком коридоре.
Никто не выгоняет вас на кухню, тихо сказала я. Но прошу: мои вещи в нашей комнате только мои. Если нужно чтото переставить или прибрать, говорите. Я скажу, где можно.
А если я захочу внука в школу собрать и его вещи сложить, тоже спрашивать? не унималась свекровь.
Его это его, ответила я, чувствуя, как усталость смешивается с раздражением. Я говорю только о своих.
Антон фыркнул.
А мои вообще не трогайте, бросил он. Я сам.
Ты и так сам, отрезала Валентина Петровна. У тебя в комнате прохода нет.
Я поднял руки.
Стоп. Не будем сейчас собирать собрание. Я голодный, с работы. Давайте поужинаем, а потом спокойно поговорим.
Но за ужином каждый ел молча. Ложки звенели о тарелки. Антон вертел вилку, Валентина Петровна демонстративно вздыхала, я глядел в тарелку, а Алёна ощущала, как между нами растёт невидимая стена.
Ночью я долго не мог уснуть. Я уже сопел рядом, а она лежала с открытыми глазами, думая, что, кажется, попала в уже написанную пьесу, где все роли давно распределены. Ей досталась роль лишнего персонажа, которого никто не заказывал.
На следующий день я задержался на работе, под предлогом отчёта. В бухгалтерии было тихо, пахло бумагой и кофе. Коллеги разошлись, и я сидел один, глядя на таблицы, которые расплывались перед глазами.
Мне захотелось позвонить подруге, выговориться. Но подруга жила в другом городе и знала лишь общие детали. Объяснить нюансы чужого дома по телефону было трудно.
Я набрал номер Алёны.
Как вы там? спросила она.
Нормально, ответил я. Мама ворчит, Антон уроки делает. Ты когда будешь?
Чуть позже. Мне надо подумать.
О чём? насторожился я.
Алёна помолчала.
О нас. О том, как нам всем тут жить.
Я вздохнул.
Светлана, ну не накручивай. Всё утрясётся. Вы с мамой две хозяйки, вот и трётесь.
Её слово «две хозяйки» будто стало проблемой. Хозяек две, а пространства мало.
Давай вечером поговорим втроём, предложила она. Без Антона.
Ладно, согласился я, но в голосе прозвучала усталость.
Вечерний разговор стал кульминацией. Мы собрались на кухне, когда Антон ушёл к другу. Чайник зашумел, но никто не наливал воду. На столе лежала чистая скатерть, как на собрании.
Я начну, сказала Алёна. Мне тяжело это говорить, но иначе нельзя.
Валентина Петровна сжала губы, я опёрся локтями о стол.
Я понимаю, что пришла в ваш дом, продолжила она. И благодарна, что вы меня приняли. Но всё время чувствую себя гостьей. Как будто каждый мой шаг надо согласовывать.
А мне кажется, ты хочешь всё под себя, перебила её свекровь. То полотенца переставишь, то Антону замечания делаешь, то мне указываешь, что трогать, а что нет.
Я не хочу всё под себя, спокойно ответила Алёна, хотя внутри дрожало. Хочу, чтобы у меня было своё. Свой кусочек пространства. Свой порядок в ящиках. Право решать, когда я хочу побыть одна, а когда с вами.
Я кивнул.
Это нормально, мам, сказал я. У человека должно быть личное.
А у меня что, нет? вспыхнула Валентина Петровна. У меня вся жизнь кухня и комната с внуком. Я уже привыкла, что всё через меня. А теперь мне говорят: сюда не лезть, туда не ходить. Я не железная.
Я увидел в её глазах не злость, а растерянность.
Я не хочу вас отодвинуть, сказала Алёна мягче. Хочу встать рядом. Не вместо вас, а рядом.
А как это? спросила свекровь. Давай вместе решим, как каждый будет чувствовать себя в этом доме.
