Два месяца спустя, когда аромат жасмина и влажной земли оставался единственной нитью, связывавшей меня с реальностью, я всё ещё чувствовал тяжесть тишины, настигшей наш дом после того, как мой сын Андрей вдруг упал и перестал дышать.
Светлана, его вдова, скользила по комнатам, словно тень холодна, бесчувственна и отрешённа. Даже в первые мучительные дни скорби она не пролила ни слёз, ни не дала трещины в своей безупречной маске.
Через неделю после похорон позвонил адвокат Андрея. Воспоминание о той встрече звучит в моей голове так же ясно, как будто случилось только вчера.
Г-жа Петрова, сказал он, поправляя очки, завещание вашего сына предельно конкретно. Он оставил вам семейный дом в Москве и квартиру в центре, которую приобрёл в прошлом году. Всё остальное, включая банковские счета, также переходит на ваше имя.
Я лишь моргнул от шока. А как же Светлана? спросил я.
Для неё, ответил он, предусмотрена лишь страховка жизни. Недвижимость и счета ему не достались. Это его окончательное и законное решение.
Сердце билось, а я молчала, ведь Андрей всегда всё планировал до мелочей. Если он решил исключить супругу из почти всего, то, должно быть, за этим стояла причина, которую я пока не могла понять.
Молчала я из преданности, из любви, из того тихого ощущения, что сын знал что-то, о чём я не догадываюсь.
Через два месяца, в один серый рассвет, я спустилась по лестнице и замерла.
В гостиной стояла Светлана, обнятая в объятьях другого мужчины высокого, широкоплечего, уверенного в себе. Она, без малейшего смущения, обернулась ко мне и произнесла, будто ничего странного не произошло.
Как раз кстати, Мария, говорила она плавно, вкладывая руку в его. Это Дмитрий, мой новый партнёр.
Пульс стал громче в ушах. Светлана слишком рано, пробормотала я, не веря своим глазам.
Слишком рано? рассмеялась она, скрестив руки. Ты слишком старомодна. Мы с Дмитрием решили, что пора менять обстановку. Этот дом стал душным. Ты же понимаешь, нам нужно пространство. Так что, будь добра, собери вещи и живи где-нибудь ещё.
Я простояла, чувствуя, как воздух сжимается между нами. Внутри меня, где недели молчал, вдруг проснулось чтото давно дремавшее.
Дорогая моя, произнесла я тихо, доставая из кармана конверт, ты, наверное, должна упаковать свои вещи.
Я положила плотный пакет на кофейный столик, и листы внутри ударились резким, решительным звуком.
Этот дом не твоё, Светлана. Он никогда не был твоим после смерти Андрея.
Светлана нахмурилась, её лицо заполнило смятение. О чём ты, Мария?
Я посмотрела в её глаза, непоколебимо. Андрей оставил всё мне: и дом, и квартиру, и счета. У тебя лишь страховка, и всё. Я не говорила об этом раньше, потому что доверяла, что у сына были причины. Сейчас же я понимаю, почему.
Бледный цвет мгновенно покинул лицо Светланы. Дмитрий будто бы готовился уйти, поглядывая к двери.
У вас есть двадцать четыре часа, чтобы убрать свои вещи, продолжала я, голосом почти ласковым. Иначе мой адвокат подаст в суд иск о неправомерном захвате. Я хочу, чтобы мой сын покоился в мире, а мир не живёт рядом с обманом.
Я схватила телефон и, не раздумывая, позвонила: Иван Сергеевич? Это Мария Петрова. Приготовьте уведомление об выселении, я подпишу его утром.
Смелость Светланы превратилась в панический страх. Дмитрий пробормотал чтото под нос и бесшумно отступил, понимая, что «новый дом», о котором он мечтал, исчез ещё до его появления.
Я опустилась в кресло у окна, и поздний солнечный свет мягко коснулся моего лица. Дом снова стал моим, а главное справедливость вернулась. Моё молчание было проявлением любви; мои слова проявлением правды.
Впервые за долгие месяцы я почти услышала голос Андрея спокойный, благодарный и умиротворённый.
