Цените то, что имеете
Жилабыла семья, которую повнешнему можно было бы назвать крепкой. Валерий и Виктория не любовь с первого взгляда, а чтото надёжное, как старый пуховой тапок. Дружили со школы, где он подкидывал ей учебник, а она «выдавалась» списывать алгебру. Потом техникум, общие тусовки, походы в тайгу, песни у костра. Поженились молодыми, почти побыстрому, как шептались соседи. Но этот «побыстрому» ребёнок Ваня стал самым любимым и обожаемым человечком в семье.
Семья поселилась у мамы Виктории в трёхкомнатной квартире в Москве. Свекровь, Маргарита Алексеевна, женщина с лицом бухгалтера и душой следователя, сначала не принимала Вику. «Не чета» безмолвно протаранила она. Дочь простого рабочка, внешне ничем не примечательная, умом тоже не блистала что в ней нашёл Валера? Маргарита держалась с невесткой нарочито равнодушно, а это холоднее любого придирчивого замечания. Вика, чувствуя это, старалась быть тише воды, ниже травы: мыла полы, готовила, стирала, укачивала Ваню, становясь лишь тенью собственной семьи.
Событие случилось в обычный четверг. Маргарита возвращалась из дальней аптеки в ближней не было её корвалола. Шла, думая о пенсии, о подорожавшей колбасе, о том, что Вика снова пожарила котлеты без лука, хотя Валерий их обожает. И вдруг её сердце, привыкшее к спазмам, сжалось не от болезни, а от ужаса.
С другой стороны парка выходили двое, держась за руки. Её сын Валерий в том самом джемпере, который Вика вчера гладила. И девушка. Нет, молодая женщина, яркая, как попугай среди воробьёв. Алые туфлилодочки стучали по асфальту, над ней лёгкий малиновый плащ, развевавшийся на ветру, а смех звонкий, наглый, привлекающий взгляды. Она чтото говорила, запрокинув голову, а Валерий смотрел на неё с тем же восторгом, с каким, казалось, никогда не смотрел на жену.
«Кобель!» пронеслось в голове у Маргариты Алексеевны, и это было самое мягкое слово. «А как же Вика? А как же Ваня?»
Она застыла, вжавшись в стену, чувствуя, как дрожат её руки. Внутри всё перевернулось. Ненавистная невестка внезапно превратилась не в похитительницу сына, а в жертву обстоятельств. Ведь именно Маргарита годами внушала Валерию, что он «заслуживает лучшего», а сама лепила из него принца, пока он оказался простым ходоком, свернувшим налево.
Весь вечер Маргарита металась по квартире, как раненый зверёк. Вика ничего не подозревала, возилась с Ваней в ванной, напевая чтото себе под нос. Её напевы лишь усиливали тревогу свекрови. Вошёл Валерий, усталый, но с какимто новым, влажным блеском в глазах.
Мам, чего ты ходишь, как неземная? спросил он, целуя её в щёку. От него пахло чужими духами.
Она не выдержала. Когда Вика ушла укладывать Ваню спать, Маргарита вломилась в комнату сына, где он сидел за компьютером.
Я тебя видела! прошипела она, захлопнув дверь. Сегодня! В пять часов! С этой с этой крашеной вороной!
Валерий вздрогнул, медленно повернулся. В его глазах мелькнул страх, но он быстро собрался.
Мам, не выдумывай. Я провожал коллегу, у неё каблук сломался.
Не ври! её голос дрожал. Я видела, как ты на неё смотрел! Ты гулял с ней, как жених! У тебя же семья! Ребёнок!
А ты чего хотела? ворвался он, и всё его притворное спокойствие испарилось. Ты сама говорила, что Вика серая мышь! Что я мог бы найти когото получше! Нашёл, похоже! Поздравляй!
Он шепотом кричал, чтобы соседняя комната не услышала. Маргарита отшатнулась, словно от удара. Её собственные слова вернулись бумерангом, принёсши не гнев, а осознание вины. Она была соавтором этой измены.
Но Вика Ваня прошептала она, голос её полон не злобой, а отчаянием.
С Викой мы уже почти чужие. А Ваня мне нужен, никуда от него не денусь, отрезал Валерий и, демонстративно, вернулся к монитору.
Ночью Маргарита не сомкнула глаз. Она смотрела в потолок и видела два лица: надменное, с алыми губами, смеющееся, чужое, и другое усталое, с добрыми глазами, склонившееся над кроваткой внука. Она думала о том, как Вика вчера до полуночи варила валерию холодец, который он так любит, и как безмолвно терпит её холодное равнодушие.
Эта ночь стала её ночью суда, но судила она себя. Каждая её колкость, каждое «серая мышь» или «не чета» вернулись к ней, обретая смысл. Она сама вырыла яму, в которой теперь катилась семья сына и благополучие внука.
Мысль о том, что Вика может уйти, забрав Ваню, вызывала у неё животный ужас. Оставаться одной с сыномизменником и без любимого внука? Нет, этого она не могла допустить. Правда оказалась страшнее измены. И она выбрала молчание, полагая, что оно будет искуплением, а не соучастием.
Утром Маргарита встала раньше всех. Когда Вика вышла на кухню, её встретил не холодный взгляд, а стол, накрытый к завтраку, и чашка горячего чая.
Садись, Викуля, сказала свекровь мягко. Ты вчера так устала с ребёнком, отдохни. Я Ваню накормлю.
Вика, удивлённо, села, взяв чашку. Она ожидала упрёков, но получила лишь тепло.
С того дня в квартире началась тихая, почти незаметная революция.
Валера, ты видел, как Вика Ваню шнурки завязывать учит? могла бы спросить Маргарита за ужином, глядя на сына. У неё терпения не занимать. Тебе бы так.
Валерий лишь хмурился, уткнувшись в тарелку.
Ой, как запеканка удалась! воскликнула Вика, пробуя блюдо невестки. У меня такая никогда не получалась. Ты настоящая хозяйка.
Сначала Вика молчала, ожидая подвоха. Потом кивнула. Через пару недель, когда Маргарита похвалила её вышивку на детской подушке («Раньше рукодельниц на вес золота ценили!»), Вика впервые за годы смутно улыбнулась.
Сын смотрел на эту метаморфозу с недоумением.
Мам, что ты на невестку молиться стала? шипел он, оставшись с ней наедине.
Я просто глаза открыла, холодно ответила Маргарита. И советую тебе.
Она не читала ему мораль, а лишь показывала живое доказательство ценности той, кого он предал. Каждая её похвала Вике была укором ему.
Однажды вечером, когда Валерий снова задержался «на работе», они с Викой сидели на кухне, пили чай. Ваня уже спал.
Маргарита Алексеевна, тихо сказала Вика. Спасибо вам. Раньше было тяжело а сейчас почти как дома.
У свекрови сжалось сердце. В этих словах была такая беззащитная благодарность, что ей захотелось плакать. Она положила свою сухую руку на мягкую руку невестки.
Дом там, где тебя ценят, дитя, выдохнула она. Прости меня за всё.
Вика кивнула, её пальцы на секунду сжали пальцы свекрови.
Валерий наблюдал, как между двумя главными женщинами его жизни возникает новая, непонятная ему связь. Его измена, известная лишь ему и матери, стала призраком, отравлявшим жизнь сильнее любого скандала. Мать не упрекала его, а просто разлюбила образ идеального сына. С новым отношением к Вике она заставляла его видеть в жене не «серую мышь», а сильную, достойную женщину, которую он предал.
Семья не рухнула вмиг. Она медленно, болезненно перерождалась. Главной силой этого перерождения стала тихая, упрямая, поздняя мудрость свекрови, которая ради внука и ради искупления своей вины научилась любить невестку. В этом новом чувстве она нашла больше покоя, чем в прежней холодной жизни.
Эта перемена стала для Валеры тихим, но болезненным откровением.
Сначала он просто злился. Мать «предала», перейдя на «сторону врага». А Вика как будто и не заметила, что он готов был уйти. Она не плакала, не устраивала сцен, но… изменилась.
Изменилась незаметно, но необратимо. С неё, будто, сняли слой пыли. Она перестала сутулиться. Старые «бабушкины» платья исчезли, а на их место пришла красивая кофта «Маргарита Алексеевна помогла выбрать, она в этом толк знает». Это прозвучало не как упрёк, а как констатация факта.
Однажды вечером, включив телевизор, Валерий услышал из кухни тихий, мелодичный смех. Подойдя к щели двери, он увидел Вику и мать за столом, перед ними альбом с фотографиями. Мать чтото рассказывала, Вика смеялась, её лицо было румяным. В тот момент она выглядела понастоящему красивой теплом, спокойствием и силой, которой хватило, чтобы защемить Валерию в груди.
«А когда я в последний раз слышал её смех?» пронеслось в голове.
Он стал замечать, как ловко Вика объясняет чтото Ване, не поднимая крик, как делал он сам, когда устал. Как уверенно она теперь говорит с ним о бытовых вопросах, предлагая решения, а не робко спрашивая. Его «серая мышь» исчезла, а на её месте возникла женщина, которой даже мать начала уважать.
Кульминацией стало случайное мгновение. Он зашёл на кухню за водой и застал Вику у окна, смотрящую на спящий город и крутя прядь волос. На её лице не было страдания, а лёгкая задумчивая грусть она напоминала героиню старого фильма, красивую своей внутренней жизнью.
Вик начал он, запинаясь.
Она обернулась, в глазах лишь один вопрос.
Да, Валер?
Он подошёл и обнял её нежно, но крепко.
Ничего, пробормотал он. Просто красиво
Да, ответила она, обнимая его в ответ. Душевно.
Ночью он не мог уснуть, ворочаясь. Перед ним стояли два образа: яркая, кричащая женщина из парка, чей смех теперь казался пустым, и Вика у окна спокойная, сильная, ставшая центром притяжения для сына и матери. Той самой семьи, которую он готов был променять на мимолётный угар.
Утром он не пошёл на работу, взял отгул. Дождался, пока мать уйдёт на рынок, а Вика соберётся на прогулку с Ваней.
Вика, нам нужно поговорить, сказал он, перехватывая её у входа.
Она посмотрела на него, взяв за руку Ваню.
Ваня, иди в свою комнату, собери плюшевого мишку, мягко сказала она сыну. Когда ребёнок убежал, её взгляд вновь стал отстранённым. Говори.
Он глубоко вздохнул, глядя в пол.
Я я был слепым идиотом. Ты самая лучшая женщина, которую мог иметь. И семья голос дрогнул, это ты и Ваня. Я сделаю всё, чтобы вы были счастливы. Всё.
Вика молчала, потом тихо ответила:
Валер, мне приятны твои слова. Главное, чтобы они совпадали с делом.
И, не давая ему отдохнуть, добавила: Мы идём гулять. Пойдёшь с нами?
Да, выдохнул он. Конечно.
Он вышел с ними, взял сына на плечи, и Ваня заливисто засмеялся. Вика шла рядом, её голова иногда касалась его плеча. И в этом простом, обыденном прикосновении было больше ценности, чем во всех алых туфлях и наглом смехе мира. Он понял, с опозданием, горько и болезненно, но понял: дороже всего не страсть, а тишина. Не «чтобы», а «несмотря ни на что». И он был готов годами доказывать, что заслужил право находиться в этой тишине рядом с ней.
Цените то, что имеете.
