Стой! Я же ещё не закончил! Куда ты делась? Я с кем разговариваю, со стеной? голос Виталия гремел по квартире, отскакивая от высотных потолков типовой «хрущёвки».
Глафира замерла в дверях кухни, сжимая полотенце так, что пальцы побелели. Она медленно повернулась. В её обычных, спокойных глазах сейчас плескалась тяжёлая усталость.
Витя, я устала. Мы уже третий час обсуждаем это. Завтра смена в поликлинике, мне нужен сон.
Смена! Виталий бросился руками, чуть не врезаясь в стол. Вот о чём я и говорю! Ты весь день в своих утках, капельницах и ноющих стариках. А дома что? Запустение? Муж без еды, рубашки не поглажены?
Ужин уже на плите, рубашки висят в шкафу, спокойно ответила Глафира. Я всё успеваю.
Ты называешь это «успеваю»? Виталий указал на плиту. Котлеты из магазина? Полуфабрикаты? Я, кстати, зарабатываю так, что моя жена не будет питаться «суррогатом». Хочу домашнюю еду, а не запах лекарств, будто бы ты их везёшь за версту!
Глафира понюхала рукав халата от него пахло только стиральным порошком. У Виталия в последнее время всё чаще вспоминался запах больничных коридоров. С тех пор как его повысили до заместителя директора крупного строительного холдинга, его требования росли экспоненциально.
Витя, я старшая медсестра в кардиологическом отделении. Это моя работа, моя жизнь. Я нужна людям.
Людям? А мне ты не нужна? Семье? он навис своей массивной фигурой, пахнув ароматом дорогого парфюма и брендовым коньяком. Короче, Глаша. Мне стыдно перед партнёрами. У всех жёны ухоженные, в зале, в благотворительности. А моя жена медсестра. Знаешь, как Шестаков посмотрел на меня, когда узнал, что ты «выноси» пациентов?
Я не выношу пациентов, я организую отделение
Не важно! перебил он, размахивая ладонью. Суть одна: ты обслуживающий персонал, а я статус. Это несовместимо.
Виталий сделал паузу, будто готовил приговор.
Я ставлю условие. Жёсткое. Либо ты завтра подаёшь заявление об уходе, остаёшься дома, занимаешься собой, мамой моей, которая постоянно жалуется на одиночество, и обеспечиваешь меня комфортом Либо нам не по пути. Выбирай: твоя крохаработа или семья с обеспеченной жизнью. Срок до пятницы.
Он развернулся и хлопнул дверью, заставив звенеть чашки в сушилке.
Глафира осталась в середине кухни, голова гудела. Двадцать лет брака. Они начали в комнате общежития: она училась в медучилище, он в политехе. Она подрабатывала санитаркой, мыла полы ночью, пока он писал диплом. Делили одну сосиску, и это казалось романтикой.
Когда же он превратился в надменного мужа, для которого она стала лишь функцией в его картинке успеха?
Глафира бездумно повесила полотенце, выключила свет и пошла в спальню. Виталий уже храпел на кровати «кингсайз». Она легла на самый край, свернувшись калачиком, как последние полгода, стараясь не касаться мужа. Сна не было. В голове крутилось: «Семья или работа».
Утром она встала раньше него, сварила кофе, приготовила бутерброды с рыбой на цельнозерновом хлебе без масла. Сама не ела, кусок в горло не попадал.
На работе как обычно суета: тяжёлый пациент с инфарктом, комиссия Минздрава, отчёты. Глафира крутилась, как белка в колесе, но именно среди запаха спирта и хлорки, под писк мониторов, она чувствовала себя живой. Здесь её уважали. «Глафира Сергеевна, посмотрите кардиограмму», «Спасибо, Глафира Сергеевна, пациент стабилен». Здесь она была личностью.
В обед к ней в ординаторскую зашла Любовь, давняя подруга.
Глаша, ты чего такая бледная? Опять давление? Или твой олигарх снова выдумывает?
Глафира усмехнулась, помешивая остывший чай.
Выдумывает, Люб. Условие поставил: увольнись, сиди дома, вари борщ, либо развод.
Любовь чуть не подавилась от смеха.
Ты что, с дуба упала? Ты же лучший специалист! Тебя отделение на руках несёт. Куда ты сядешь? Серая стенка тебя задушит!
Он говорит, ему стыдно иметь женумедсестру.
Стыдно? возмутилась Любовь, стукнув чашкой по столу. Когда ты тащила его с корпоратива, пока он был в отмычке, он не стыдился? Когда ты работала на двух местах, а он строил бизнес? Ты же заслужила уважение!
Глафира посмотрела в окно, где серый осенний дождь смывал пыль с асфальта.
Не знаю, Люб. Страшно. Мне тридцать три, квартира его, он оформил её на себя, а я доверилась, подписала отказ. Машина его. У меня только зарплата и мама в деревне. Куда мне идти?
К маме, если понадобится. Или снимай. Зарплата у тебя нормальная, хватит на одну. Но терпеть такое унижение Он тебя съест. Сядешь дома начнёт клясться, что ты не так сидишь, не так шепчешь, и будешь просить деньги на колготки. Мы такие «хозяева жизни» знаем.
Вечером Глафира вернулась, как на эшафот. Виталий сидел в гостиной перед огромным телевизором, смотрел новости.
Ну что? спросил он, не обернувшись. Подумала? Пятница послезавтра.
Витя, давай спокойно. Я не брошу работу, но могу взять полставки…
Он выключил телевизор и бросил пульт на диван.
Никаких полумер! Я сказал дома. Точка. Хочу жену, которая встречает меня улыбкой и ужином из трёх блюд, а не истощённую лошадь. И мама звонит. Ей нужен уход, я хочу перевезти её к нам, в ту комнату, где сейчас твоя швейная машинка. Всё барахло уберём, поставим ей кровать, ты будешь присматривать. Твои навыки нужны семье, а не чужим дедам.
Глафира ощутила, как ледяная вода прошла по спине. Свекровь, Анна Петровна, была властной и язвительной, считала её «деревенщиной». Жить под одной крышей, исполняя роль прислуги, был бы ад, который Виталий назвал «обеспеченной жизнью».
Ты хочешь сделать из меня сиделку для своей мамы? Бесплатно? спросила она тихо.
Почему бесплатно? удивился он. Я дам тебе деньги на хозяйство, карту, оплату продуктов, лекарств, даже на косметику. Будешь жить в роскошной квартире, как в масле. Любой на твоём месте прыгал бы от счастья!
Я не любая, Витя. Я человек.
Ой, только не начинай эту философию! он поморщился. В пятницу вечером жду твою трудовую книжку на столе. Иначе в субботу собирай вещи.
Среда и четверг прошли в тумане. Глафира шла на работу, улыбалась пациентам, но внутри звенела пустота. Она смотрела на свою жизнь и понимала, что её загоняют в угол.
В четверг вечером Виталий привёл гостей двух партнёров с женами. Он предупредил её за час: «Накрой стол, закажи чтонибудь из ресторана, прибудь в порядок и молчи про уколы».
Жёны партнёров, ухоженные дамы с бриллиантами, щебетали о Мальдивах, спасалонах и проблемах с домработницами.
А вы, Глаша, чем занимаетесь? спросила одна, ковыряя вилкой салат с рукколой и креветками.
Глафира хотела ответить, но Виталий перебил:
Глаша у нас хранительница очага. Занимается домом, дизайном интерьера, готовит комнату для мамы, будет всё переделать.
Он положил тяжёлую руку ей на плечо, сжимая так, будто хотел её задушить. Гости восхищались:
Как похвально! воскликнула одна. Сейчас так редко встретишь женщину, готовую посвятить себя семье.
Виталий улыбнулся, подливая вино:
Тыл. Моя крепость.
Глафира сидела, опустив глаза, чувствуя себя крошечной пылинкой на его дорогом пиджаке.
Когда гости ушли, Виталий был доволен.
Видишь? Нормально посидели. Ты ничего не испортила своим молчанием. Завтра пятница, помнишь? Ждём решения. А выбора у тебя всё равно нет. Кому ты нужна в свои сорок с прицепом и без жилья?
Он ударил её «поощрительно» по спине и пошёл в душ, напевая какуюто мелодию.
Глафира убирала посуду, мыла хрустальные бокалы, и в голове прозрело: «Выбора нет». Он считал её своей собственностью, удобным тапочком у входной двери.
Она вытерла руки, посмотрела в тёмное окно: усталая женщина с печальными глазами. Неужели так будет дальше?
Вспомнила, как неделю назад спасала парня, у которого остановилось сердце в приёмном. Запустила дефибриллятор, крикнула «Разряд!», а мать благодарила, целуя её руки. Неужели это можно обменять на глажку рубашек и нравоучения Анны Петровны?
Утром пятницы Глафира встала, как обычно. Виталий ещё спал. Она не стала варить кофе, тихо достала из кладовки старый чемодан тот, в котором они едвали ездили в свой первый отпуск в Сочи.
В нём было немного вещей: одежда, бельё, любимые книги, швейная машинка, документы. Не взяла шубу, подаренную им на день рождения, и драгоценности.
Пока она собирала вещи, проснулся Виталий, почесал живот и застыл в дверях.
Что это за представление? спросил он, зевая. Съездишь на дачу? Перевезёшь маму заранее? Хвала за инициативу.
Глафира застегнула молнию на чемодане, выпрямилась, посмотрела ему прямо в глаза. Впервые её взгляд был спокойным и твёрдым.
Я ухожу, Витя.
Он рассмеялся, громко, заливисто.
Куда? В коробку изпод холодильника? Наташа, хватит цирк устраивать. Положи чемодан и готовь завтрак. Я опаздываю. И заявление не забудь написать, сегодня последний день.
Я уже написала, сказала она.
Виталий замолчал.
Покажи.
Я подала на развод через Госуслуги полчаса назад, а также заявление на отпуск, чтобы переехать. Увольняться не собираюсь.
Лицо Виталия покраснело.
Ты шутишь? Какой развод? Ты останешься ни с чем! Голой, босой, на улице! Машину отниму! Квартиру свою! Ты умрёшь под забором!
Машина мне не нужна, я на метро прекрасно езжу. Квартира твоя, живи в ней. А «умру» я медсестра, умею выживать и работать. Сниму комнату у знакомой бабушки рядом с больницей. Хватит.
Она взяла чемодан за ручку.
Ты не выйдешь из этой квартиры! закричал он, делая шаг вперёд. Запру тебя! Ты моя жена, обязана меня слушаться!
Не подходи, сказала Глафира тихо. Если ты меня тронешь, я подам в суд. У меня в больнице все врачи друзья. Тебе нужны репутационные потери? «Замдиректора избил жену»? Шестаков оценит?
Виталий замёр, упомянув Шестакова, как холодный душ. Он знал, что в реальном бою он трус.
Вали, прошипел он, плюясь. Но попробуй обратно ползти. На коленях не пущу! С матерью под дверью будешь валяться не открою! Дура!
Я выбрала себя, ответила Глафира и прошла мимо, не задев его.
В коридоре она надела плащ, обулась, сердце билось как сумасшедшее, но руки не дрожали. Открыв входную дверь, почувствовала аромат жареной картошки и сырости запах свободы.
Ключи оставь! крикнул он в спину.
Она положила связку ключей на тумбочку.
Прощай, Витя. Суп в холодильнике на два дня хватит, дальше сам. Или маму позови.
Она хлопнула дверь, вызвала лифт. Пока кабина спускалась, телефон завибрировал: сообщение от банка «Карта заблокирована по инициативе владельца счёта».
Глафира улыбнулась. На её карте были накопления за полгода достаточно на первый взнос за аренду и еду. Деньги были скромные, но хватало.
На улице шёл дождь, но теперь он казался очищающим. Она вдохнула полной грудью, готовая к неизвестному будущему: комната у бабушкипациентки, работа в полуторном сменном графике, одиночество, но без страха и без необходимости угождать.
Через неделю Виталий пришёл в её больницу, пьяный и растрёпанный. Охрана не пустила его, он устроил скандал в приёмном, требуя «позвать эту идиотку».
Глафира, в белом халате, спокойно подошла.
Чего тебе? спросила она, не узнавая в нём чужака.
Глаша, хватит, заныл он. Поиграли и хватит. Мама приехала, а тут бардак. Рубашки кончились, нечего есть. Возвращайся, я прощу. Ну, погорячился. Давай работать полставки?
Охранники схватили его, вытолкнули за дверь.
Позднее, в коридоре, Любовь спросила:
Что, бывший пришёл?
Угу.
Жалеешь?
Глафира посмотрела на кардиограмму, ровный ритм. Жизнь продолжалась.
Знаешь, Люб, жалею только о том, что не сделала этого пять лет назад. Сейчас всё в порядкеСмотря на падающие капли дождя за окном, она тихо прошептала себе, что теперь её сердце бьётся в ритме собственного выбора.
