Ни при каких условиях, Серёжа. Не уговаривай. Сказала «нет» во вторник, потом в среду, а сегодня, в эту странную пятницу, всё осталось по-прежнему. Я не стану сидеть с внуками твоей сестры. У меня свои невидимые планы, и, как бы ни вращалось время, отмене они не подлежат.
Елизавета уронила на плиту старинную сковородку, в которой отражались мутные лица предыдущих выходных. Масло загудело озером, в котором барахтались недосказанные упрёки и скучные будни: отчёты на работе, визиты налоговой, простуженная коллега, которую пришлось заменять за полторы ставки. Всё последнее время держалась только воспоминанием о грядущем воскресном дне, который представлялся Елизавете некой сказочной прорехой в пространстве.
Сергей сидел за кухонным столом, перебирая в пальцах фарфоровую кружку, словно пытался заколдовать её. Лицо его было детское, и в нём, несмотря на годы, таился мальчик, которого только что отчитал учитель.
Лиз, ты пойми, тут отчаянно безвыходное положение, заскрипел он голосом, не поднимая взгляд от чашки. Ольге позарез надо уехать. Там какие-то… свои непонятные дела. А Ирка влюблена, уехала на базу отдыха к ухажёру, словно в другой сон. Куда деть мальчишек? Ну не чужие же нам Кровь всё-таки родная.
У твоей сестры дела множатся ровно тогда, когда у меня законный выходной, разбивая яйца, Елизавета преображалась в ведьму, которая варит антиэгоистское зелье. Неделю назад у неё был внезапный вечер встречи выпускников, до того неотложный приём у косметолога. А я весь день слушала, как вопит пятилетний Артём, да вытирала сопли трёхлетнему Денису. С меня хватит. Я не давала присягу быть бесплатной няней для твоей сестры. Пусть бабушка Ольга преподаст науку терпения.
Ты же знаешь, у Ольги с давлением беда пролепетал Сергей.
Так у меня тоже давление зашкаливает! Елизавета резко повернулась, и в голосе её прозвенел мартовский лёд. Спина болит как старая берёза на ветру. Я записалась в спа-салон за три недели вперёд, Серёжа. Оплатила из своих тяжело заработанных рублей. Я хочу раствориться в тишине, чтобы меня месили и мазали маслами главное, чтобы никто не влетал ко мне с криками: «хочу пить!», «включи мультики!», «он меня толкнул!».
Сергей понимал, что тараном эту крепость не взять. Знал он и законы её терпения, и рвущуюся в окошко тоску по личному пространству. Но страх перед роднёй был у него вшит в гены, как бабушка в платке на фотографии рядом с иконой.
Мама созванивалась, пробурчал он, доставая главный козырь мечущимся королём из сонной шахматной партии.
Елизавета закатила глаза, увидев потолок, где летали старые обиды и пауки равнодушия. Ну конечно, тяжёлая артиллерия Нина Ивановна, 75-летняя властная свекровь, в чьих снах всё сущее кружится вокруг её дочери Ольги и золотых правнуков.
Ну? Что мама сказала? отработанным движением перевернув омлет, спросила она дневным равнодушием.
Говорит, что семья для того и нужна, чтобы друг другу помогать, Сергей замялся, а ты ну, ты
Я, значит, эгоистка, да? Черствая синица, что никогда не понянчит чужого воробышка. Всё это слышала, могу пропеть сама, Серёжа.
У них была взрослая дочь, жившая в Петербурге, строившая карьеру и не спешившая рожать наследников на радость бабушкам. Для Серёжиных родственников это было неиссякаемой темой для упрёков: мол, не реализовалась как бабушка, потому и ворчит, вместо того чтобы нянчиться с чужими детьми.
Мама просто по-человечески просила… Ольге к врачу нужно, туда запись за месяц. А Ире, ну, жизнь строить необходимо
А мне, выходит, строить не надо? Мне пятьдесят два, Серёжа. Я хочу хотя бы до пенсии дожить в человеческом теле. Всё, тему закрыли: завтра суббота, откладываю сон, мою пол, потом воскресное исчезновение. Телефон будет отключён. Приведёшь детей сиди сам.
Я не могу, у меня в гараже с мужиками договор будем двигатель разбирать…
Ну вот! Елизавета с триумфом махнула лопаткой. У тебя гараж священен, а моё спа прихоть? Это двойные стандарты, милый. Всё, ужин на столе, ешь что дают. Я в душ.
Елизавета хлопнула дверью, и в коридоре на минуту зависло ожидание, как перед весенней грозой. Каждая ссора с мужниной роднёй казалась ей битвой с гидрой: одну голову срубишь, две новые вырастут, нахальнее и громче.
В субботу телефон жужжал как встревоженный джмель: сначала звонила Ольга, потом стационарный, очевидно свекровь. Сергей шарахался от звуков и выглядел так, словно за стеной кто-то сочинял коварный план.
Лиза, ну возьми трубку шептал он, когда телефон заорал особенно жалостливо.
Кто стыдится тот пусть и берёт, спокойно обрезала Елизавета, увлажняя цветы. Я сказала нет. Если отвечу начнут давить на жалость, потом на совесть, потом угрожать инфарктами и вечными обидами. Двадцать лет этого цирка хватит.
Вечером в дверь позвонили. Звонок был настойчивым, как мысли в полусне. Сергей метнулся в коридор, но Елизавета движением ладони остановила:
Не вздумай открывать.
Лиза, там мама Или Ольга! Я не могу не пустить мать!
Откроешь войдут, войдут сна лишат, оставят детей уйду ночевать в гостиницу. В пижаме. И зубную щётку не забуду.
Муж смолк, звонок повторился, но теперь к нему добавился голос Ольги:
Серёжа! Открывай! Я ведь знаю, вы дома! Свет в окне, а у меня дети в машине и некуда девать!
Елизавета накинула халат, подошла к двери и, глядя в глазок, громко сказала:
Ольга, я предупреждала. С детьми я не сижу. Вези их Ирке или сиди сама. Дверь мы не откроем.
За дверью повисла снежная тишина, а потом началась метель словестная:
Ты что себе позволяешь? Это же дети! Ты бесчувственная ведьма! Серёжа! Ты мужик или тень в прихожей? Жена твоя сестру мучает!
Сергей съежился в стену, руки ширмы. Елизавета стояла нерушимо, как камень, хотя внутри, кажется, прыгали зайцы.
Серёжа слушает жену, твёрдо проговорила она. Уезжай, Оля. Если будешь ломиться вызовем полицию.
Она бы, кажется, действительно позвонила бы в этот абсурдный сон, если бы пришлось. Послышались удаляющиеся шаги, где-то захлопнулся лифт, улетела во двор машина.
Сергей стек с стены и опустился на пуфик.
Теперь всё пропало Мама нас никогда не простит
Не «нас», а «меня», поправила его Елизавета. Ты любимый сын, всегда жертва злой жены. Спи, Серёж. Завтра великий день.
Воскресенье настигло её в семь утра. Елизавета сложила в сумку купальник, полотенце, свежее бельё, баночку крема. Сергей, отвернувшись, спал как замороженная сельдь подсознательно всё ещё в ночь выбрасывая скандалы.
На кухонном столе Елизавета оставила записку: «Ушла, буду вечером. Еда есть. Телефон не бери он выключен». С улицы показалось, будто город накрыт снежным туманом и тихонько шуршит никого, даже призраков. В маршрутке на другой конец города людей один, два, три, всё как в затерянном сне.
Автобус тронулся, Елизавета выключила телефон. Облегчение было таким материальным будто сбрасываешь мешок с гречкой с плеч.
День был чудесен и откровенно сюрреалистичен: бассейн нес её, как лесной ручей лягушку, потом крепкие руки массажистки, после травяной чай и запах можжевельника, где никто не дергает за рукав, не просит котлет, не жалуется на несправедливость мира. Женщины в бассейне напоминали русалок: молодая мать ползёт с двумя малышами, как береговая лодка, и ни секунды покоя, пожилая плавает медленно и важно, будто царица в Суздале.
«Вот кем я хочу стать: женщиной, у которой за плечами дети, ночи, школа, а впереди наконец пустая комната и своя кружка чая».
Под вечер, за чашкой кофе, Елизавета всё-таки включила телефон такси же надо вызвать, а вдруг реально что-то случилось. Телефон ожил, как потревоженный дух, и вылил на неё поток звонков и сообщений.
Пропущенных звонков от Сергея пятнадцать, от Ольги восемь, от Нины Ивановны пять. Ватсап захлестнул: «Где совесть?», «Мы едем», «Как ты могла?». Всё по привычному сценарию.
Одно сообщение от дочери Катерины (Кати) согрело, как плед в январе: «Мам, папа нытик, говорю ему, ты героиня. Держись! Ольга тебя совсем достала. Люблю!»
К этому вечеру никакие проклятия родни не могли испортить настроение. Такси быстро довезло до дома как будто весь город подчинялся личной, ей одной ведомой логике. Войдя, Елизавета ощутила запах валерьянки по квартире, как глупые зайцы, сновали тени её войны.
В гостиной сидели: Сергей как отварная свёкла, Ольга с заплаканным носом, а Нина Ивановна, восседая на троне кресла, смотрела, будто над ней веют хоругви.
Детей не было видно то ли Ира нашлась, то ли ещё кто.
Из кухни веяло холодом негодования. Все глаза повернулись к Елизавете, которая, сняв плащ и переобувшись, прошла вглубь своей территории.
Ну, вернулась королева, ядовито прокаркала Нина Ивановна. Нагулялась? Семья тут стену головой пробивает, а ей всё фиолетово.
Добрый вечер, Нина Ивановна, Оля. Да, отдохнула замечательно, спасибо что спросили, совершенно спокойно сказала Елизавета.
Только посмотри на неё! Ольга чуть не плеснула на сестру упрёк. Из-за тебя я к врачу не попала! Всё сгорело!
Очень жаль, Оля. Если запись так важна, почему не попросила Ирку не ехать? Почему не наняла няню за тысячу рублей?
Какую няню! Мы тебе не миллиардеры! возмутилась Ольга. Не у всех деньги на ветер
Я работаю на двух работах, твоего брата кормлю, ты не забыла? Денег жду только от себя, а Ира три года сидит дома у мужа казна. Раз в месяц найти тысячу не бог весть что.
Не лезь в чужой карман! зарычала Нина Ивановна тросточкой. Дело не в деньгах, а в отношении, в предательстве! Ты показала своё лицо, Лиза, ты семью презираешь, не жалуешь правнуков!
Сергей сидел с опущенной головой: его молчание резало воздух сильнее маминых воплей.
Я не презираю никого, Елизавета проговорила отчеканенно. Я просто вспомнила, что я человек, а не функция. Кто вам клеил обои на даче? Я. Кто устраивал вам бесплатную операцию? Я. Кто Оле помогал, когда муж сбежал? Мы с Сергеем. Кто нянчил Ирку тоже я. Годы этим занималась. Сколько раз услышала спасибо? Ни разу. Только «надо» и «должна».
Это святое! прошипела Ольга.
Святое поддерживать в беде. Вчера беды не было, Оля. Было наглое использование меня как фоновой занавески. Моё время, здоровье, планы обесценили, решили, что я прогнусь а я не прогнулась. И не прогнусь.
Над кухней повисла густая, как кисель из детства, тьма.
Раз так, провозгласила Нина Ивановна, поднимаясь, ноги моей здесь не будет. И внукам тебя видеть не дозволено!
Мама, не надо бормотал Сергей.
Молчи! отрезала она. Твоя жена нас предала. Уходим, Оля. Нам тут не рады.
Ольга подхватила сумку, бросила в Елизавету взгляд, словно дальнобойщик на капот зайцу, и двинулась к дверям. Нина Ивановна отправилась следом, гордо вскинув голову.
И на юбилей не зови! крикнула Ольга из коридора. Дверь хлоп.
Завершилась эта сцена молчанием.
Елизавета осела на диван ноги дрожали не меньше, чем раньше у младенца после прививки. Сергей смотрел на неё, как на снежную бабу, вдруг ожившую и заговорившую на человеческом.
Лиза ты их просто как трактором
Я границы провела, Серёжа. Надо было уже давно.
Теперь год никто и слова не скажет нам.
Только бы! Елизавета улыбнулась. Представь, целый год ни сап, ни вздоха. Лучший юбилей.
Но ведь родня
Родня учится уважать. Если не умеет пусть держится вдали. На расстоянии родня, как известно, только крепче.
Она пошла на кухню, а из гостиной Сергей ещё долго не мог понять, кто теперь в их доме главный.
Чай будешь? С мятой и пирожным.
Он поднялся: внутри теплилась странная лёгкость.
Буду, крикнул он, и пирожное тоже.
На кухне, где пахло мятой и ванилью, телефон лежал экраном вниз. Где-то в цифросфере бушевал поток сплетен, обвинений Но здесь, в её кухне, было тепло и тихо. И впервые за много лет Елизавета ощущала себя не обслугой, а хозяйкой собственной жизни.
Слушай, Лиз, Сергей откусил пирожное, может и мне пойдём в выходные вместе в бассейн? А то спина болит
Елизавета рассмеялась, глядя на мужа.
Только если телефон дома оставишь, улыбнулась.
Договорились дома!
Мир не рухнул от того, что одна уставшая русская женщина наконец вслух сказала «нет». Мир, напротив, стал чуть честнее.
Неделя прошла. В «Одноклассниках» Ольга накатала эпос о разрушении семейных ценностей, не называя имён, но все поняли. Нина Ивановна легла в больницу «с гипертонией», но быстро выздоровела после таблетки, когда капельниц не дали.
Сергей ездил к маме, слушал жалобы, кивал, но домой возвращался другой. Претензии больше через него не проходили тот день изменил в нём что-то основательно: жена не враг, а дом.
В пятницу, когда Елизавета снова ставила чайник, ей прилетела в вотсап сообщение от племянницы Иры:
«Тётя Лиза, привет. Мама в бешенстве, а я хотела сказать: ты права. Я и правда виновата, что так всё свалила. Прости и спасибо за пинок нашли няню, крутая женщина и стоит по-божески.»
Елизавета улыбнулась и сложила телефон подальше.
Серёжа! Варенье доставай! Блины будем печь!
Теперь она знала: её границы крепкие, слово «нет» магическое, а кнопка «выключить» спасает мир. И пока на кухне пахло ванилью и мятой, она оставалась хозяйкой собственной, пусть и немного странной, жизни.