На прогулке с внучкой я услышала, как ктото крикнул моё имя. Не «извините», не «пожалуйста», а то старое, короткое «Аннушка!», которое вспыхнуло в моих ушах быстрее, чем мозг успел понять. Я отреагировала мгновенно: хлеб для уток выскользнул из рук и разлетелся по дорожке, словно конфетти.
Клава, моя маленькая, схватила меня за рукав и спросила: «Бабушка, кто это?». А я уже видела лицо, которое было со мной сорок лет назад, нарисованное в памяти настолько чётко, что одной секунды хватило, чтобы наложить контуры прошлого на настоящее.
Он стоял в нескольких метрах от меня, опершись на перила моста через Москвуреку, так же, как тогда, когда мы прощались перед поездом в СанктПетербург, который я «должна была поймать, но не поймала». Седые волосы, новые морщинки, тот же неровный ямок в щеке, когда он улыбался. На мгновение мир замер даже дети на детской площадке будто стихли, перестав спорить за качели.
Михаил, произнесла я, не успев решить, уместно ли это.
Аннушка, ответил он, будто за эти годы не произнёс ни одного другого имени. Я узнал тебя по тому, как ты завязываешь платок. Всегда одинаково.
Клава посмотрела изпод шапки с помпоном. Мы знакомы? спросила она без церемоний.
Очень давно, сказала я. Скажите ему «здравствуйте».
Здравствуйте, господин из далёкого прошлого, произнесла она, вставая на цыпочки, чтобы увидеть пруд.
Ты живёшь здесь? спросил Михаил, бросая взгляд на коляску с куклой и пакетик с крошками, будто хотел запомнить детали моего быта.
Всегда. А ты?
Я приезжаю к сыну. У него тут фирма. Иногда прогуливаюсь тем же маршрутом, что и раньше. Глупо, но человеку нравится проверять, что осталось. Кратко улыбнулся. Похоже, всё выдержало.
Мы присели на скамейку. Клава начала кормить уток, считая, сколько их подплывёт. Я же в уме пересчитывала моменты, когда могла бы сказать «оставайся», а вместо этого произнесла «разум».
Мне было девятнадцать, ему двадцать один. Билеты, рюкзак, полгорода в кармане и родители, сидевшие напротив и спокойно объяснявшие, что «есть важные вещи и ещё важнее». В тот день я не пришла на вокзал. В тот день я перестала быть «Аннушкой», а стала «Анной, которая не рискует».
Я думал, ты опоздаешь, сказал он сейчас. Ждал до последней минуты у дверей. Каждый шаг звучал, как твой.
Не умела, шепнула я. Ты же знаешь, как было. Мама, папа, их слова о «стабильности». А потом всё кончилось.
Потом работа, муж, ребёнок, ремонт, перечислил он. Жизнь.
Голос его был спокоен, без упрёков. В нём звучала не столько отрешённость, сколько мягкость того, кто перестал бороться с тем, что нельзя вернуть. И всё же, когда он посмотрел на меня, вспыхнул тот же вопрос, как когдато: «А если?»
Бабушка, уткам нравятся крупные крошки! Клава протянула мне остаток хлеба. Тебе тоже бросай.
Я бросила. Крошки крутились по воде, исчезали в клювах уток, словно даже память можно накормить до сыта.
«Внучка», произнёс Михаил, откусывая слово. Трудно подобрать тебя. В моём воображении ты всё ещё с волосами в ленте и блокнотом с рисунками.
В блокноте остались списки покупок и номера врачей, ответила я, пытаясь пошутить. Приоритеты изменились.
Но всё же перевёл взгляд на мою руку. Ты всё ещё носишь кольцо на цепочке, как раньше.
Обруч меня сдавливает, сказала я слишком быстро.
Это была лишь часть правды. Истина была в том, что дома меня ждал муж добрый человек, с которым мы прошли через болезнь тестя, падение фирмы, кредит, зимнюю тишину и примирения за вишнёвым компотом. С ним теперь мы больше обмениваемся сообщениями, чем взглядами. Он «мы» в документах и «он» в моих мыслях, когда я иду одна по парку.
Я думал о тебе, когда проезжал по мосту, сказал Михаил. Глупо, ведь мосты не меняются, а люди да. Но достаточно было, когда ктото крикнул «Аннушка!», и мой календарь сразу разболталась.
Мне вспомнилась та шутливая шапка, что я потеряла на мосту, попыталась я небрежно.
Я вспомнил, что мало что в жизни действительно принадлежит человеку, сказал он, спустя минуту молчания. И то, что мы здесь по случаю. Я потому что сын. Ты потому что внучка. А может, это не случайность.
Воздух пахнул влажными листьями и кофе из соседней киоски. Я вспомнила, как редко судьба дарит такие чёткие сцены: главные герои, реквизит, простая завязка. Но мораль никогда не проста.
Пойдём выпьем кофе? предложил он. Без тяжёлых разговоров. Просто кофе.
Нужно отвести Клаву домой, ответила я. Время сказки.
С сказками не победишь, улыбнулся он. Может, завтра?
Завтра готовлю пельмени для всей семьи.
Послезавтра?
Послезавтра у меня обследование.
Аннушка замешкался он. Не хочу разрушать твою жизнь. Хочу проверить, принадлежит ли она тебе.
Эти слова ударили меня сильнее, чем любые «я скучал». Не о грандиозных признаниях и киношных жестах шла речь, а о простом вопросе: «Моя жизнь всё ещё моя?». И о том, хватит ли смелости признать, что иногда я сдавалась без борьбы.
Клава, идём, сказала я. Скажи ему «до свидания».
До свидания, господин из давно минувшего! воскликнула она радостно.
Михаил вытащил из кармана чек из пекарни. Визитки у меня нет, пробормотал он. Но могу записать номер. Не настаиваю. Только если когданибудь захочешь обычную кофе. Он написал: «Михаил, тел.: ». Добавил маленькую строку «мост, 11:00».
Я спрятала чек в карман пальто, рядом с платком и резинкой для волос Клавы. По дороге домой слышала шуршание, будто он напоминал мне о своём существовании.
В квартире пахло супом. Муж дремал в кресле с газетой на груди. Сняла ботинки, положила шарф, повесила пальто. Чек упал на пол рядом со столом. Подняла его, ещё раз прочитала цифры, которые ничему не говорили, пока их не набрать.
Вечером Клава собирала пазлы, а я в голове раскладывала варианты завтрашнего дня. В одном я звоню и говорю: «Хорошо, кофе, мост, 11:00». В другом приклеиваю чек к магниту на холодильнике и вписываю номер в блокнот с продуктовым списком, где его скоро покрывают помидоры и крупа.
В третьем стираю пальто и «случайно» забываю вынуть бумагу из кармана. В четвёртом рассказываю мужу, кто сегодня появился на моём пути, и жду, увидеть ли в его глазах гнев, облегчение или, может быть, впервые за долгое время любопытство.
Ночь наступила быстро. Пока все спали, я достала из кармана тот чек и приложила к свету настольной лампы. Видно было печать пекарни той, где в молодости крали тёплые хрустящие булки из корзинки «для птиц», потому что были голодны и безрассудны.
Я взяла телефон, ввела номер, но не нажала «звонить». Написала: «Спасибо за сегодня. Кофе?». Стерла. Потом: «Не могу. Извините». Стерла. Затем: «Может быть, когданибудь». Оставила в черновиках.
Утром нашла на кухонном столе записку от мужа: «Оставил тебе любимую газету, скоро вернусь монтаж у клиента. Суп отличный. P.S. Поедем в воскресенье в лес?». Увидев «P.S.», подумала, что наша жизнь теперь состоит из приписок, а не глав.
Я спрятала чек в банку для чая, туда, где храню вещи «не сейчас». Банка закрылась тихо. С Клавой мы вышли на очередную прогулку. Утки опять были голодны. Мир снова выглядел обыденно и совершенно иначе.
Позвоню? Не знаю. Должна? Ещё меньше. Я лишь помню, что спустя сорок лет ктото крикнул моё имя так, что я вспомнила, кем была, прежде чем заполнять чужие календари. И теперь мне самому нужно ответить, что важнее: не рисковать ни в чём или рискнуть тем, что давно перестал меня спрашивать.
Чек в банке лёгок, как перо. Но я ощущаю его тяжесть в пустом кармане пальто. Может, это лишь иллюзия. А может, знак, что некоторые истории возвращаются, чтобы проверить, умеем ли мы ещё выбирать. Куда? Об этом я хочу спросить завтра в одиннадцать. И себя, и его, и тебя, если ты пройдёшь по мосту и услышишь, как ктото зовёт твоё имя.
