О ней шептались во дворе
Во дворе их дома всё как на ладони: лавочка возле первого подъезда, где утром обсуждают стоимость картошки да скачки давления, перекособоченная песочница с облупленным грибком, ржавые железные качели скрипят даже в тихую погоду. Между домами тянется узкий проезд; автомобилисты, сдавая назад, сигналят, будто извиняются перед всеми, кого невольно тревожат. Мешки с мусором зачастую оставляют рядом с урной лень пройти три шага и дворник Ваня ворчит, но всё равно убирает. И всё же главным загадочным элементом их двора была она женщина из третьего подъезда. Около шестидесяти, с короткой стрижкой и быстрой походкой, как будто всё время куда-то спешит, боясь, что её окликнут.
Имя её, Валентина Сергеевна, во дворе звучит редко. Говорят проще: «та, из третьего», «опять пошла», «с сумками своими». Действительно, почти всегда она с сумками: то авоська с картошкой, то пакетик из аптеки, то коробка с кормом для котов. Здоровается коротким кивком, не задерживается, не садится поболтать на лавочке. За это её без лишних разбирательств внесли в разряд «странных» так и записали в памяти, будто на полях старого дневника.
Валентина Сергеевна знает, что о ней говорят, не потому, что кто-то подходил напрямую, а потому что двор, даже в полной тишине, умеет шептать. Обривки фраз летят сквозь открытые окна: «не разговаривает», «сама по себе», «глаза всегда куда-то мимо». В домовой переписке её фамилия всплывает, стоит только пропасть половичку на этаже или если кто-то складирует коробки у лифта. Прямо не обвиняют, но и не оправдывают. Читает сообщения молчит. Не потому, что гордая с осторожностью. За годы поняла: любое слово, сказанное вслух, тут же становится чужим.
Живёт она одна, в двухкомнатной квартире на третьем этаже окна выходят во двор. Вечерами, когда выключает свет, в стекле отражается двор: желтоватый фонарь, качели, силуэты прохожих. Тишину дома Валентина Сергеевна ценит больше всего. В ней особенно чётко слышно: щёлкнул выключатель в подъезде, сосед сверху отодвинул табурет, с хлопком закрылась дверца. Эти бытовые звуки тянут её в настоящий момент как незримая нить.
Соседи знают о ней мало. Один помнит, что работала в поликлинике, вроде в регистратуре. Второй что муж, «да спился давно». Третий уверен: «У неё этих котов…» На самом деле Валентина Сергеевна долгие годы проработала медсестрой в процедурном кабинете, пошла на пенсию и стала ухаживать за пожилыми через знакомых. С мужем не любит вспоминать: от памяти ком подступает к горлу. А с котами всё верно: один прибился к подъезду и пошло. Кормила, лечила, пыталась пристроить. Если не получалось просто делала всё, что могла.
Валентина Сергеевна выходит из дома рано. Лавочка ещё пуста, только дворник собирает скамейные окурки. Мимо проходит песочницу, взглядом проверяя, не валяется ли на песке опасное стекло. У мусорки порой дремлет рыжий кот с надорванным ухом. Она оставляет ему корм в пластиковом контейнере, который потом обязательно забирает, чтобы не ругались остальные. Не любит, когда из-за неё у других появляется причина ворчать.
В один прохладный майский день, когда утренний двор пахнет сырой землёй и свежей краской на бордюрах, у подъезда она видит мальчишку лет четырёх, босого, да ещё и в одних носках. Игрушечная машинка в руке, глаза ожидающие. Смотрит на дверь, будто ждет, что та сама откроется. Не плачет, губы только дрожат.
Ты чей? спрашивает Валентина Сергеевна, присаживаясь рядом.
Малыш лишь пожимает плечами:
Мама там, кивает куда-то вглубь двора.
Огляделась на лавочке пусто, в песочнице никого. Дверь подъезда закрыта. Паниковать она не стала (паника роскошь для тех, у кого есть, кто подхватит). Взяла мальчика на руки: лёгкий, тёплый, пахнет детским кремом.
Пойдём поищем маму.
Вместе обходят дом. За углом, у парковки, женщина в спортивной куртке мечется между машинами, заглядывает под них, зовёт сиплым голосом. Завидев Валентину Сергеевну с ребёнком, останавливается, будто ноги подкосились.
Господи, выдыхает она, прижимая мальчика так крепко, что тот тихо вскрикивает.
Он стоял у подъезда, говорит Валентина Сергеевна спокойно. Дверь, видимо, захлопнулась.
Я мусор выносила, торопится женщина, сбиваясь. Он был рядом на секунду отвернулась.
Валентина Сергеевна только кивает. Нотации читать не стала: у женщины и так руки дрожат.
Дома замок проверьте. И дверь на площадке держите закрытой дети быстрее взрослых бегают.
Та смотрит на неё будто незнакомого, надёжного человека.
Спасибо вам как вас звать?
Валентина Сергеевна.
Я в домовой чат напишу, торопится женщина, держа ребёнка.
Не надо, отвечает Валентина Сергеевна и идёт своей дорогой.
Своего, чтобы имя обсуждали, она не желает: любое обсуждение во дворе быстро превращается в кличку.
Через пару дней всё же появляется в чате сообщение: «Спасибо женщине из третьего подъезда, нашёлся ребёнок!» без имени. Кто-то тут же пишет: «Ну хоть пригодилась». Валентина Сергеевна читает и выключает телефон. Не обидно, а как-то пусто. Люди пишут не от злости хочется держать дистанцию даже в благодарности.
Ещё одним вечером, возвращаясь из аптеки, у второго подъезда она замечает девочку лет десяти на ступеньках, рядом кот тяжело дышит, рот полуоткрыт. Девочка гладит его по голове:
Ну вставай же
Что случилось? спрашивает Валентина Сергеевна.
Машина его задела Он попал под колесо Я его оттащила Мама на работе, бабушка не знает, что делать, всхлипывает ребёнок.
Валентина Сергеевна присела посмотреть кота: дыхание частое, слизистая бледная. Ветврачом не была, но тянуть тут нельзя.
Переноска есть?
Нет.
Коробка?
Может, найдём.
Входит домой на ходу вытащила из кладовки неновый ящик, застелила полотенцем. Вернулась. Девочка ждёт, смотрит с такой надеждой, как будто Валентина Сергеевна может всё.
Держи аккуратно, наставляет она. Я вызову такси.
Ветклиника через улицу, где-то уже бывала со дворовыми котами. Таксист ворчит: «С животными нельзя!», но Валентина Сергеевна спокойно объясняет: кот закутан, ничего не испачкает. Шофёр зыркает, но везёт.
В ветклинике оформляет бумаги, оставляет свой телефон. Девочка звонит бабушке: «Мы с тётей Валей». Это «тётя Валя» неожиданно греет; имя становится чуть родней.
Осмотр, снимок, может быть операция. Девочка мнёт ремешок рюкзака:
У нас с деньгами…
Потом решите, твёрдо говорит Валентина Сергеевна. Главное, чтобы жил.
К оплате выходит ощутимая сумма но откладывать «на чёрный день» она привыкла: вот и случился.
Возвращаются уже в сумерках. У лавочки две женщины обсуждают: опять кто-то коляску оставил на площадке. Видят Валентину Сергеевну с девочкой и пустой коробкой.
Куда бегали? спрашивает одна.
В ветклинику, коротко летит ответ.
С котом? удивляется другая.
С котом.
Переглядываются. Валентина Сергеевна идёт дальше, чувствуя взгляд уже не колючий, а озадаченный.
Во дворе постепенно появляются неприметные «мелочи», вдруг связывающиеся во что-то целое. У одной бабушки из первого подъезда вечером под дверью оказывается сетка с продуктами. У кого-то пропали таблетки нашлись у двери с запиской «Проверьте срок годности». Дверная ручка в подъезде починена до приезда ЖЭКа. Чаще все думают: «Наверняка соцработник» или «Дети привезли». На Валентину Сергеевну подозрение не пало помощь, как тогда считали, должна быть заметной, с громкими словами.
В четвёртом подъезде жил Пётр Николаевич, сорока пяти лет, крепкий, громкий, всё знал и всегда прав. Работает на складе, приходит поздно, у подъезда курит. О Валентине Сергеевне отпускает шуточки: «Опять она ходит, как призрак». В чате мог написать: «Следите за котами, а то блох понесём». Не злой ему просто важен порядок, а она своим молчанием порядок «нарушала».
В июне происходит то, что потом обсуждали долго. Знойно, асфальт раскалён, дети гоняют мяч, из машины долбит музыка. Валентина Сергеевна идёт домой с рынка когда вдруг отчаянный крик:
Помогите!
Бежит к четвёртому подъезду. На пороге Пётр Николаевич: лицо серое, губы плотно сжаты, глаза испуганные. Рядом жена, телефон в руках, руки дрожат:
Он не может вдохнуть! Я вызвала, но…
Сумки на землю, Валентина Сергеевна рядом, взгляд точен.
Скорая в пути?
Сказали ждать.
Руку на плечо:
Дышите со мной, медленно, вдох через нос, выдох через рот.
Получается плохо: дыхание сбивается.
Боль в груди? да.
Валентина Сергеевна к жене:
У кого-то есть нитроглицерин? Может, у Галины Петровны с первого подъезда? Она сердечные пьёт. И воды принесите не холодной.
Жена бежит. Сама Валентина Сергеевна звонит в скорую повторно: адрес, симптомы, срочно, сильная боль. Слышит: бригада близко.
У подъезда уже люди собрались. Дети замолчали. Она не отвлекается только дело.
Не ложитесь, сидите, говорит Петру Николаевичу, подкладывая под спину авоську.
Тот смотрит без привычной бравады только страх.
Жена приносит таблетки и воду. Валентина Сергеевна даёт таблетку под язык, контролирует состояние.
Кто-то из соседей шепчет:
Это она же ребёнка нашла
И кота везла
Мне лекарства зимой принесла! вдруг голос из толпы старая Мария Ивановна.
Слова идут, будто люди наконец соединяют пазл. Валентина Сергеевна слышит краем уха, становится неловко.
Скорая приезжает через десять минут, но ей кажется, что прошла вечность. Фельдшер подключает приборы, подаёт кислород. Врач спрашивает:
Медик?
В прошлом, отвечает она.
Спасибо, что не растерялись.
Петра Николаевича увозят. Жена садится рядом, хлопает дверью кареты. Во дворе тишина.
Сумки в руки, пальцы дрожат. Злится не на страх на усталость, что держала до сих пор.
Валентина Сергеевна! окликает её женщина от лавочки, та самая, что чаще всех обсуждает коляски и мусор. Подождите…
Она останавливается.
Простите нас… болтаем много…
Болтаем, вторит кто-то тихо.
Валентина Сергеевна устаёт внутри. Хотелось бы отмахнуться «а мне-то что». Но понимает: это больше нужно им.
Всё слышала, говорит негромко. Мне не нужно, чтобы вы меня любили. Главное чтобы друг друга не бросали.
Сказала сама удивившись, что эти слова слетели вслух.
На следующий день в чате появляется сообщение: «Пётр Николаевич в больнице. Жене нужна помощь по вечерам: кто посидит с детьми?» И сразу следом отклики: кто принесёт еду, кто заберёт из садика, кто поможет с вещами. Валентина Сергеевна не вмешивается, но отмечает смену тона: теперь обсуждают не только домофон.
Ещё через пару дней стук в дверь. Открывает та самая девочка с котом.
Это вам, протягивает пакет. Бабушка сказала вернуть. Там… деньги за кота. И ещё… Кот теперь дома, его прооперировали. Жив.
Валентина Сергеевна берёт пакет:
Спасибо.
Можно если вдруг что-то случится, обращаться к вам?
Валентина Сергеевна уже почти сказала: «Звоните в скорую». Но видит это просьба не о спасении, а о человеческом участии.
Обращайся. Только по делу.
Девочка кивает, убегает по лестнице.
Валентина Сергеевна прислоняется к двери. В подъезде пахнет свежей краской кто-то обновил перила. Может, сами соседи. Раньше бы и не заметила.
К концу недели в чате объявление: в субботу субботник. Не по указке сами договорились. Собираться в десять, перчатки захватить, мешки купят. Кто-то пишет: после чай во дворе. Валентина Сергеевна хотела было не идти: массовые сборища не по душе. Но утром, всё же, выходит. Старые перчатки надела, пакет для мусора взяла.
Двор уже оживлённый: кто с граблями, кто с метлой, дети тащат ветки и перекрикиваются. Складной столик принесли, пироги кто-то вынес.
Жена Петра Николаевича появилась ненадолго, поблагодарила и сразу занялась делом. Видит Валентину Сергеевну, подходит:
Я не знаю, как вас благодарить…
Не надо благодарить, указывает она на метлу в её руках. Главное пусть муж, когда вернётся, всё проверит, таблетки пьёт.
Взгляд понимающий, без лишних слов.
Субботник проходит молча для Валентины Сергеевны. Собирает мусор, выковыривает окурки, вздыхая над пластиковыми крышками. Люди сначала косятся украдкой, потом перестают. Напряжение рассасывается: стали привыкать к её присутствию.
Кофе, чай, домашние пирожки в конце «подведение итогов». Валентину Сергеевну зовут на лавочку:
Проходите, присядьте, улыбается Мария Ивановна.
Она садится осторожно, держит стакан с чаем в обоих руках, впитывая тепло.
Разговоры самые обычные: у кого внуки, кто куда поедет, как оплачивают коммуналку. Но атмосфера иная, мягче: слушают друг друга по-настоящему, без постоянных перебиваний.
Валентина Сергеевна смотрит на свой двор: песочница, где ковыряются дети, открытые двери подъездов, столик с чаем. Чувствует себя немного в стороне, привычно для себя выбрав место у стены, но уже не так отчуждённо, а скорее просто спокойно.
Глотает чай, слышит:
Хорошо, что теперь есть к кому обратиться.
Она не отвечает, только крепче сжимает стакан, чтобы не заметили дрожи, и вдруг понимает: окружающие смотрят не как на «странную», а как на настоящую соседку. Это не счастье, а поддержка, возникшая тихо, без обещаний как длинная-продлинная нитка в их общем дворе.
