27 ноября
Утро выдалось тихим и каким-то глухим. За окном серый ноябрьский Петербург, дворы припорошены мокрым снегом, на деревьях уже и следа листвы, только тонкие ветки стучат в стекло ветром. Наш район типичная спальная окраина: легкий запах хлеба со вчерашней булочной, в подъезде гулкий звон соседской двери. По кухне ходила Татьяна, заваривала чай в простом стакане с подстаканником, пока я, Сергей, методично чистил апельсин, раскладывая кожуру в старую керамическую пепельницу. Холодильник тихо гудел, в раковине посуда со вчерашнего ужина с гречкой и котлетами.
Данила, наш сын, зашёл неуловимо высокий, сутулый подросток, сразу надел наушники, только кроссовки снял у порога. Рюкзак шлёпнул рядом со стулом, куртку бросил на подоконник. Девочка наша, Анютка, обещала заглянуть через пару часов с Игорем, своим парнем, которого мы ещё не видели родители в России всегда относятся к знакомствам с робостью.
Сколько лет этому Игорю? спросила Таня, не поднимая глаз из кухонного ящика, где в очередной раз потерялись фильтры для кофеварки.
Не знаю, пожал я плечами. По телефону голос взрослый.
В последние месяцы Таня так часто вздыхала, что я уже воспринимал это как часть домашнего шума, на который перестаёшь обращать внимание. Мне 46, работаю инженером-проектировщиком, обслуживаю вентиляцию крупных зданий. Обычная жизнь работа, короткие вечера дома, редкие тусовки с институтскими друзьями. Мои родители уже давно умерли, из стариков осталась только мамина мама, Мария Семёновна, живёт этажом выше.
К маме зайду, кинула Таня. Опять ноги болят.
Мама жены вечно жалуется на ноги: артроз, варикоз, таблетки не пропустить… Иногда отвожу её в поликлинику по-человечески, без раздражения.
В коридоре хлопнула дверь, Данила вернулся с тренировки.
Ма! Потом поем! Мы с парнями в спортзал.
В спортзал, пробурчала Таня. Сессия сама сдадится, что ли?
Мам, всё под контролем, Даня отшутился и исчез в своей комнате.
Я смотрел на сына ещё недавно гонял на санках, теперь плечи шире моих, татуировка на руке, свои секреты. Мы живём, как все: ипотека за «двушку», отпуск чаще в России Ладога, Карелия, недавно удалось съездить в Сочи. Ссоры кто выносит мусор, кто звонит теще. Ничего особенного.
В последнее время Таня сильно уставала. Вечером поджимала ноги на диване и жаловалась: «Ноги ломит». Я списывал на нервы работа у неё сидячая: бухгалтерия в школе, толку от физкультминуток мало.
Всё началось не с её боли, а с Мари Семёновны позвонила, когда Аня с Игорем уже пришли, а мы салат «Оливье» и селёдку под шубой ставили на стол.
Танечка, донёсся до меня её дрожащий голос, рука опять дёрнулась… и нога. Я испугалась.
Таня побледнела, бросила вилку.
Я к ней сбегаю, почти шёпотом.
Я поднялся тоже.
Пойду.
Останься с ребятами, сказала она твёрдо.
Тем не менее, я быстро накинул кожанку и вышел за ней. По лестнице пробежали, зашли к Мари Семёновне. Запах капусты, как в детстве. Она сама открыла дверь, но держалась за косяк так, будто боится упасть.
Мама, показывай руку, стала расспрашивать Таня.
Может, давление просто, пыталась та улыбнуться.
А меня вдруг кольнула тревога: ей 72, бодрая, на Пасху куличи соседям раздаёт. Но нынче стала рассеянная, плиту пару раз забывала выключить.
Надо вызывать «скорую», решил я.
Обойдётся, отмахнулась она.
Но не обошлось. Через час мы сидели в приёмном покое. Тесно, душно, антисептик щиплет глаза. Между дежурными галошами топчутся такие же сыновья и дочери.
Маму увезли на каталке на обследование. Таня ходила вокруг да около, я пытался дозвониться до Ани та не брала трубку.
Может, нервы, вымучил я.
Таня кивнула, но глаза стеклянные.
Диагноз сказали к вечеру. Врач невысокий такой, усталый посадил нас в кабинет.
У вашей мамы признаки неврологического заболевания, квёлым голосом проговорил. КТ показало: инсульта нет, но есть подозрение на дегенеративный процесс.
Это что? Таня смотрела на него глазами ребёнка.
Замечены изменения структуры мозга, врач вздохнул. Можно предполагать что-то наследственное, но нужно ещё дообследовать. Дам вам направление.
Вышли в коридор. Маму вернули в палату слабая, но держится.
Ну, пока не помираю, пытается шутить.
Таня рядом села, взяла за руку.
Мам, не надо шутить.
Я стоял у окна, за которым вечерний Питер мокрый, промозглый. Одно слово крутится в голове: «наследственное».
Через неделю поехали в неврологическую клинику на Васильевском острове. Там по-европейски электролистки, электронная очередь, экраны висят. МРТ, куча анализов. Невролог долго простукивал колени, просил пройти по прямой.
Затем вызвали к врачу-генетику Елена Аркадьевна, лет сорока.
Изучила результаты, сказала, подозреваем у вашей мамы наследственное нейродегенеративное заболевание называется болезнь Гентингтона. Слышали о такой?
Мы только переглянулись.
Это мутация в одном гене, объяснила врач. В мозге постепенно отмирают клетки, возникают непроизвольные движения, меняется поведение. Болезнь прогрессирует, но нет лечения.
Почему поздно началось? Таня еле выдавила из себя вопрос.
У всех по-разному, сказала врач. Подтвердить можно только генетическим тестом.
Это именно по наследству? спросил я.
Да, кивнула она. Если мутация у родителя, риск для каждого ребёнка пятьдесят процентов.
Таня едва не упала, я подхватил её за плечо.
То есть возможно, и у меня и у детей? спросила она.
Дать ответ может только тест, врач говорила чётко. Перед обследованием беседы с психологом, важно понять: нужна ли вам эта информация.
Я кивал, но думал только об Ане и Даниле…
Дома сидели на кухне, дети в своих комнатах. Никто не притрагивался к борщу.
Пятьдесят на пятьдесят, глухо бросила Таня. Монетка.
Я плеснул себе из бутылки столичной. Обычно не пью, но тут налил и выпил. Не закусывая.
Ещё неизвестно, сказал я, может, всё обойдётся.
А если нет? Таня смотрела мимо меня. Значит, я могла своим детям это «передать»…
Я не знал, как её утешить. Просто положил ладонь ей на плечо.
Вечером собрали детей. Аня в кресло забилась, Даня на подлокотник дивана. Телевизор молчит.
У бабушки подозревают наследственное заболевание, начала Таня, голос дрожит. Болезнь Гентингтона.
Это по генам? Даня нахмурился.
Да, подтвердила она. Если у меня есть мутация, у каждого из вас тоже шанс.
Ровно половина, сказал я.
Повисла тяжёлая тишина.
А лечится? спросила Аня.
Нет, прошептала Таня.
Опустилось что-то, что словами не объяснить. Не страх новый миф, в который провалились все мы.
Я хочу знать, выдохнул Даня. Будет тест я сделаю.
Не спеши. Сначала я, жёстко ответила Таня.
А если не будешь? обиженно спросил сын.
Даня, хватит, вмешался я. Это не урок сроков нет.
Так прошли несколько недель. Жизнь как обычная: работа, магазин, «пятёрочка» за углом, счета за ЖКХ. Но вопрос сдавать тест висел между нами.
Таня ходила к генетику и психологу, я водил её, ждал в коридоре, листал старые газеты. Генетик всё объясняла: если расширение повторов есть риск стопроцентный, если нет можно выдохнуть.
Многие не хотят знать, говорил врач. Живут в неопределённости.
А если узнаю, меня уволят или страховку не дадут? Таня боялась.
Медицинская тайна, отвечал врач. Но вы должны думать наперёд: сами раскроете последствия любые возможны.
Вечерами обсуждали это на кухне. Таня смотрела в окно, я делал вид, что читаю газету.
Если у меня это есть, сказала как-то, прошу, не жалей меня.
Не буду, выдавил я.
Уже жалеешь, грустно улыбнулась она.
Смириться не получалось. Я начал прислушиваться: не забывает ли Таня что-то, не дрожит ли рука.
Однажды Аня заявила, что не станет проходить тест. Если решится завести ребенка можно сделать ЭКО с отбором эмбрионов, пусть дорого, зато честно, сказал я. Она только вздохнула: «Я не выдержу приговора на руках лучше риск, чем срок».
Даня же стал ещё больше ходить в тренажёрку, зависать у друзей, иногда читал статьи по генетике видел в истории браузера.
Не хочется, чтобы жалели заранее, огрызался в ответ.
Шёл снег, зима медленно утяжеляла город. Таня всё не решалась на тест. В какой-то момент призналась: «Не знаю, выдержу ли».
А выдержишь ли жить без ответа? спросил я.
Помолчала, посмотрела на меня мокрыми глазами:
А ты бы что сделал?
Я честно не знал.
Пришло время Таня записалась. Взяли кровь, выдали расписку: ждать месяц, результаты расскажут только лично. Мы ушли, как после экзамена между адом и раем.
Недели тянулись. Я работал, Таня ругалась с директором школы, Аня делала презентации, Даня сдавал зачёты. Но всё это было поверх настоящего, под которым беспокойство. Я ловил каждую случайную Танины огрехи не забыла ли выключить утюг?
В назначенный день выпал снег с дождём. Я взял в «конторе» выходной, поехал с Таней в клинику. Она вся побелела у двери врача:
Не хочу знать…
Уже пришли, сказал я. Держись за меня, если страшно.
Врач встретила с папкой.
Анализ в норме, сказала она через минуту. Нет у вас этой мутации, вашей дочери и сыну она не грозит.
Таня не поверила, разрыдалась. Я смотрел, как по щекам текут слёзы облегчения и думал: «Господи, слава Тебе, хоть этим детям пронесло».
Дома позвонили Ане. Она только спросила: «Точно?». Даня отозвался сухо: «Понял». Видел оба не до конца верят.
Вечером собрались за столом: Аня принесла торт, Даня мандарины. Перемешались радость и вина. Таня сказала:
Нам повезло, а маме нет…
Я подумал: теперь мы на новом витке. Радость с оттенком тоски: маму болезнь не отпустит, но хотя бы дальше не пошла.
После ужина Аня помогала мне мыть посуду.
Всё равно не уверена насчёт детей, тихо сказала она.
Как судьба даст, пожал я плечами. Главное теперь эта угроза исчезла.
Даня сидел в зале и вдруг спросил:
Мам, это ты на нас сердишься?
На себя злюсь, что считала себя виноватой, ответила она. А вы имеете право всего бояться.
Обнял её сын крепко, молча.
Наутро Таня сразу пошла к маме. Мария Семёновна лежала в палате, в руке иконка.
Мам, у меня этой мутации нет. Всё хорошо, тихо говорит Таня.
Слава Богу, вздохнула мама. Я молилась за вас.
А за себя?
За себя тоже Но, видно, мне пора готовиться.
Вечером мы опять сидели на кухне. Даня сказал, что хочет оформить накопительное страхование, не из-за болезни, а на будущее. Я только усмехнулся ведь повзрослел парень. Таня сказала, что записалась к психологу для себя, чтобы отпустить тревогу.
Ну, семейный поход, улыбнулся Даня.
Посидели за чаем, за окном липкий снег таял на подоконнике. С разными страхами, но все мы вместе, семья. И пусть гарантии жизни никто не даст в этот вечер нам хватало просто чаю, света, посуды на столе, дыхания друг друга. Таня смотрела на снежинки и впервые за долгий месяц улыбалась по-настоящему.
Чаю ещё налить? спросил я.
Давай, тихо ответила она.
И я налил.
