Всё было как во сне в снежной Москве, где улицы петляли петушиными следами по запутанным дворам, а небо как раз сливалось с тёплой ватой облаков. Огромные окна старой панельной квартиры смотрели на вечную суету, но в этом сне через них видна была только выжженная белая степь и бесконечные ряды замороженных пятерых котов Антоши, которые иногда разговаривали тонкими голосами, будто шепча сны прошлых отношений.
Я, Инна Антоновна, стареющая почтовая работница с жизнью, как полустанок безлюдно, но вроде ждёшь поезда, который не приходит, варилась в этом сне по-русски. Антон, мой сын, продавец мягкой мебели, каждый день собирающий на себя серый костюм, а с него во снах облетают берёзовые листья и падают мелочью рубли-рубли, да только счастья в кармане нет.
А как разладилось у Антона с Лилией, никто так и не понял: то ли её жизнь странная, то ли моя логика матери из советских романов. Ведь Лиля, девица-ведущая, разгуливала по вечерам странно вымышленными праздниками то крестины, то свадьбы во дворцах с лепниной, то сонные поминки под аккомпанемент баянных аккордов. Моя тревога была, как русская весна пряная, ворчливая, непрошеная. Считала я, что жениться сыну надо на Наденьке тихой библиотекарше из Сокольников, с глазами цвета заснеженной калины и светлым голосом, с которым только чай пить, да окна ототкнуть на рассвете.
Свадьбу мы, конечно, устроили как положено: салаты «Оливье», тёплый морс, Столичная водка, голуби снежные из картона. Родни нет, друзья детства да пара соседок из очереди в универмаге. Всё было похоже на нежный сон всё-то просто, трогательно и немного неловко, как первые снежинки на ладонях.
Но семейная жизнь у Антона с Надей оказалась, как протёртый линолеум на кухне: тише воды, преснее ухватки. Надя готовила пресные овсяные каши, к плову относилась как к чёртовщине, телевизор презирала вместо любимого сериала я читала по губам актёров. Даже беляши запретила, а ведь это у нас семейное было. Скука, липнущая к потолку. А на полу пятеро котов скучали, свиваясь клубками и мурлыча: «Жизнь не мечта, а ведь хочется…»
В тот вечер снежного марта Антон задержался на работе, телефон в чернильном тумане замолчал, а домой он не вернулся. Надя тихо собрала вещи, уехала к родителям под звуки аккордеона, слёзы падали в её книгу стихов. Я пыталась оправдать сына, уговаривала Надю остаться, но всё, как во сне она шла медленно по коридору, как по пустой железнодорожной платформе, и дверь за ней захлопнулась пухом.
Антон признался: пришла Лилия, искала диван, а он сам не знал, как быть. Сердце у меня билось в ритме старой Полонеза. Ведь такие девушки, как Лилия, не укладываются в нормы, придуманные почтовыми работницами, но я не признала своей ошибки, вновь убеждая сына, что только «настоящая жена» правильная. Антон, не споря, побрёл дальше по снам и коридорам судьбы.
Появилась новая девушка Алина из того же магазина. Ходила она босиком по коврам, пила запотевшее кофе с ноутбуком на коленях, разговаривала с котами и мечтала о свадьбе. Но я, Инна Антоновна, говорила страшные слова: «Он всегда к той возвращается… Там, у той, есть ребёнок от Антоши, он туда уходит как по снегу в ночь» Но Алина лишь смеялась, не веря старушечьим россказням, а потом исчезла из нашей квартиры, будто растворилась в утреннем тумане.
И вот однажды, во сне, я решилась. Пошла через двор, где в лунном свете качались качели, к Лилии. Снег под ногами скрипел, будто кто-то тайком шептал новости, и вдруг Лиля выходит из подъезда, ведя за руку мальчика. В этом сне всё было не так, как наяву, но мальчонка был вылитый Антон такие же уши, такие же озорные светлые глаза. У меня горло сдавило льдом внук-то родной рядом, а я не знала…
«Лилечка, поговори со мной!» голос мой дрожал, а сердце выло, как метель над Ярославским шоссе. Лиля обрела снежную усталость в глазах, но всё же остановилась. «Это Никита», сказала она тихо, а мальчик держал её крепко, будто понимал всё без слов. Я предлагала себя в бабушки, молила пустить в их жизнь хотя бы тенью, но Лиля ушла дальше исчезла за белой дверью, а я осталась слушать вой ветра и мурлыканье моих пятерых котов.
Когда Антон вернулся, с глазами полными весеннего дождя, он сказал: «Мама, Лиля меня простила!» Я впервые увидела сына настоящим не моим, а взрослым, решительным, будто он наконец услышал мелодию своей души за гранью всех моих советов и предрассудков.
Теперь они живут у Лилии Антон, Лиля, Никитка, и скоро будет у них ещё девочка, которую Лилия носит под сердцем, а я прихожу нянчить внука, печь беляши и рассказывать истории, которые никто не слушает всерьёз, кроме пятерых котов.
А на кухне пахнет пирогами, на окнах оттаивают снежинки, и я понимаю: нельзя свою жизнь строить через чужие сны. Пусть мой Антоша сам выбирает, без кого не может проснуться по утрам даже если это странно и не по-русски… Ведь каждое счастье, даже самое невозможное и нелепое, ещё теплится на свете, пробираясь сквозь метель к голубому рассвету.
