Сегодня снова мысленно возвращаюсь к тому холодному утру, когда мой муж Михаил с ледяным спокойствием произнёс: «Я ведь сразу говорил, что терпеть не могу детей». Я стояла у кухонного окна, слёзы катились по щекам как можно быть настолько равнодушным к своему сыну? Даже имени его не произносит, будто Артём чужой, а не наш пухлый малыш с кашей на подбородке, только что уронивший погремушку.
Артём замер, а потом разразился таким криком, что у меня зазвенело в ушах. Я бросилась к нему, взяла на руки, а Михаил продолжал намазывать хлеб маслом, не взглянув ни на меня, ни на сына. Попросила подать игрушку он лишь носком тапка оттолкнул жёлтого жирафа.
Я не выдержала, спросила, почему ему так трудно просто наклониться. Михаил молча подошёл к кофемашине, дождался, пока чашка наполнилась, и только тогда бросил: «Через сорок минут совещание, а я ещё не завтракал. Пробки, утро, сама разбирайся с погремушкой. К ребёнку подходить не хочу рубашка новая, не хватало ещё, чтобы он меня испачкал».
Я пыталась объяснить, что сын плачет, а ему всё равно. Михаил парировал: «Он у тебя всегда орёт, будто специально нервы мотает. Я пошёл». Чмокнул меня в щёку, увернулся от липких ручек сына и ушёл, даже не попрощавшись с Артёмом, который тянулся к нему с улыбкой.
Дверь хлопнула, я села на стул и разрыдалась. За что он так? Чем я провинилась? Почему ребёнок должен страдать из-за отцовского равнодушия? Артём почувствовал моё настроение, затих и начал размазывать кашу по столу.
Вспомнился разговор после свадьбы: Михаил честно признался, что не любит детей, любые, терпеть не может шум, грязь, беспорядок. Я тогда рассмеялась, уверенная, что всё изменится, когда он возьмёт сына на руки. Но никакой инстинкт не проснулся он так и остался чужим для собственного ребёнка.
К обеду приехали мои родители. Мама, Галина Петровна, сразу заметила мою бледность, спросила, не поздно ли пришёл Михаил. Я отмахнулась, сказала, что просто устала. Отец, Сергей Иванович, принёс конструктор, звал Артёма «царём», и два часа в доме царила настоящая идиллия: папа строил башни, мама кормила внука фруктовым пюре, напевала потешки.
Мама заметила, что в доме нет ни одной совместной фотографии с Михаилом и сыном, кроме тех, что на выписке, где он выглядит как заложник. Отец спросил, подходит ли Михаил к ребёнку, я оправдывалась работой мужа. Отец возмутился: «Я на двух работах пахал, но всегда находил время для вас. А этот барин!»
Мама предложила поговорить с Михаилом, ведь мальчику нужен отец, мужской пример. Я призналась, что пыталась, но всё без толку. Мне было стыдно перед родителями за мужа, и ещё хуже за то, что выбрала для сына такого отца.
Вечером Михаил вернулся, спросил, есть ли ужин, даже не поинтересовался, как прошёл день. Я рассказала, что Артём сказал два новых слова, а он лишь пошутил про зарплату, будто сын только расход. Это не просто грубость, это полное безразличие к единственному наследнику.
У Артёма резались зубы, он плакал всю ночь, я носила его на руках, мазала десны, включала мультики ничего не помогало. Михаил сидел в гостиной с ноутбуком, пытался смотреть сериал в наушниках, но детский плач пробивался даже через шумоподавление.
Когда я укладывала сына на дневной сон, Михаил ворвался в спальню, раздражённо крикнул, что больше не может слушать этот «концерт». Я объяснила, что у ребёнка болят зубы, он страдает, но Михаил требовал «заткнуть» его, дать лекарство, вынести на кухню и закрыть дверь.
Я не выдержала, сказала, что сыну всего год, ему нужен сон, иначе к вечеру будет ад. Михаил заявил, что ему всё равно, пусть не спит быстрее вырубится вечером. Я в ответ напомнила, что сама не ела, не могу даже в туалет сходить без ребёнка, мне нужен этот час отдыха.
Михаил закатил глаза, назвал меня «героиней-матерью», сказал, что все рожают, а я самая несчастная. Я попыталась объяснить, что он отец, что сыну плохо, а он думает только о себе и своём сериале. Михаил заорал, что предлагает решение: не спит не заставляй.
Артём плакал, прячась у меня на груди, я попросила мужа выйти из комнаты. Он фыркнул, хлопнул дверью. Через двадцать минут сын уснул, а я вышла на кухню, где Михаил листал ленту в телефоне.
Я сказала, что звонила его маме, пыталась понять, почему он такой. Она рассказала, что отец Михаила души в нём не чаял, брал на рыбалку, читал книги. Я спросила, откуда в Михаиле эта холодность, если он вырос в любви.
Михаил напрягся, пригрозил, что если я буду жаловаться его матери, мы серьёзно поссоримся. Я объяснила, что просила совета, а не жаловалась. Он усмехнулся, сказал, что я сделала из него монстра. Я спросила, неужели он не видит, что живёт с нами как сосед по коммуналке, сына по имени не называет, только «он», «мелкий», «этот».
Михаил признался, что не ненавидит сына, просто не понимает, что с ним делать: орёт, воняет, требует внимания. Он хочет тишины, разговора, фильма, а вместо этого пеленки, игрушки, моя усталая физиономия. Я сказала, что это временно, дети растут, но Михаил ответил, что слишком долго, и он предупреждал меня, что не любит детей.
Я напомнила, что «не любить детей» и «не любить своего ребёнка» разные вещи, но для него оказалось, что это одно и то же. Он ушёл гулять, а я осталась с Артёмом, решая, что делать дальше.
Вечером Артём проснулся в хорошем настроении, зубная боль отступила, он ползал по ковру, пытался поймать кота. Михаил вернулся, сел в кресло, потянулся к пульту. Артём пополз к нему, протянул игрушечную машинку, сказал: «Па!» Михаил скривился, попросил убрать сына, чтобы спокойно смотреть телевизор.
Я взяла Артёма, унесла в спальню, собрала чемоданы. В дверь позвонили родители приехали за нами.
Свекровь месяц уговаривала меня вернуться, но я не дрогнула. Через пару дней подала на развод, жить с Михаилом больше не собираюсь. Он вдруг стал искать встречи, но я решила: всё только через суд.
Артёма будет воспитывать мой отец настоящий мужчина, который знает, что значит быть папой.
