Аккорд взаимопонимания
Весь день Василиса и я суетились, готовясь к приезду внука. Семилетний Максим должен был остаться у нас на целую неделю, пока его родители уедут в Сочи.
Василиса, женщина с мягкими руками и постоянным тревожным блеском в глазах, металась по квартире, расправляя вещи и вытирая пыль. Она перестилала постель в маленькой комнате, которая раньше была детской нашей дочери, и поправляла уголок одеяла, будто бы каждый шов мог решить судьбу недели. Всё время ей казалось, что чтото не так.
«Сергей, ты купил те кефирчики, что он обожает, и мандарины, самые сладкие?» бросала она, заглядывая в холодильник уже пятый раз.
Я, крепкий, уже не моложавый, но ещё не привыкший к спешке мужчина, кивнул, погружённый в свой ритуал. В очках для чтения я выписывал на листе в клетку под заголовком «План действий» список пунктов: «Зоопарк (медведи и волк), Парк Горького (карусели, мороженое), Шашлыки на даче (научить разжигать костёр)». Вспоминал, как отец брал меня в походы, и хотел передать эту мужскую традицию, показать Максиму, что мир не только в видеоиграх, а в настоящей природе. Я проверял запасы угля для мангала, чинил скрипучую полку в прихожей, чувствуя себя добытчиком и главным инженером предстоящих каникул.
Мы почти не разговаривали понастоящему, лишь координаты обменивались. Тихая взаимная тревога стала нашим фоном. Мы боялись, что не найдём общий язык с этим маленьким, быстрым человечком, который казался нам пришельцем из другого мира.
Максим, наш внук, был мальчиком с серьёзными глазами и телефоном, словно продолжением руки. Для нас он жил в загадочном цифровом измерении бесконечных видеороликах, стрелялках и танцующих человечках на экране. Мы слышали от дочери, что он умный, но замкнутый, любит документальные фильмы о динозаврах и космосе, но может часами молчать, уткнувшись в планшет.
Мы наблюдали, как его пальцы суетятся по стеклу, и не понимали, что может быть интересного в этой яркой пустоте. Стена молчания, как будто возводилась между ним и скучным миром взрослых. Мы боялись, что за неделю не услышим его настоящего смеха, не увидим, как загорятся его глаза от чегото реального, а не цифрового. Поэтому суетились, готовились, создавая идеальный, по нашим меркам, мир для внука, не осознавая, что ключ к нему лежит вовсе не в развлечениях.
И вот приехал Максим. Он вышел из машины, позволил бабушке обнять его, сухо поздоровался со мной за руку и, прижимая к груди рюкзак с планшетом, как рыцарь щит, пошёл в отведённую ему комнату. Неделя, которую мы так тщательно планировали, началась.
Поездка в зоопарк превратилась в первое сражение, которое мы проиграли. Я, в роли гида, с увлечением рассказывал о поведении бурых медведей, а Максим достал телефон, снял пять секунд клетки и отправил голосовое сообщение другу: «Смотри, медведь, как в том мультике». Он брёл рядом, поглядывая под ноги, а не в вольеры.
Попытка испечь с бабушкой пирог закончилась вежливым отказом. «Я не люблю возиться с тестом», сказал Максим, и я сразу вспомнил, как наша дочь в том же возрасте покрылась мукой, радостно замешивая тесто, словно лепя из глины.
Кульминацией стала рыбалка. Я с энтузиазмом раскладывал удочки, показывал, как насаживать червя, говорил о тишине утра и радости, когда клюёт. Максим продержался минут сорок, глядя на неподвижный поплавок с выражением великой скуки. Затем он вздохнул и спросил: «Дед, можно я в телефоне посижу? Здесь ничего не происходит». Открыв экран, понял, что сети нет, и стал громко вздыхать, пока я не решил, что пора возвращаться домой.
В тот вечер мы с Василисой молча пили чай на кухне; это молчание говорило громче любых слов. Ощущали себя проигравшими, отстающими, ненужными. Наш теплый, заботливый мир показался ему скучным.
На следующее утро я решил испечь оладьи с тертыми яблоками, которые в детстве обожала наша дочь. Максим сидел за столом, безразлично ковыряя вилкой в тарелке. Вдруг его взгляд упал на старую гитару, стоявшую в углу. Инструмент давно пыльный, но всё ещё внушительный.
Чья это? спросил он без особого интереса.
Я, допивая чай, оживился.
Моя. В молодости играл, давно не брал в руки.
Сыграй чтонибудь, неожиданно попросил Максим, в голосе слышался не запрос, а вызов.
Василиса замерла с половником в руках. Я смущённо покачал головой:
Что ты, внук, я уже всё забыл, уже старый.
Но мальчик не отступал. В его глазах вспыхнул азарт: наконецто появилось чтото, что могло разогнать скуку.
Пожалуйста! Хотя бы одну песню.
Я вздохнул, откашлялся и нерешительно взял гитару. Пальцы неуверенно нашли первые аккорды, я запел старую туристическую песню, которую пел у костра в лесу.
Максим, до этого казавшийся равнодушным, поднял голову, глаза расширились. Он не просто слушал он впитывал каждый звук.
Когда я закончил, в комнате повисла тишина, а потом Максим спросил мягким голосом:
А ты можешь научить? Хотел бы сыграть эту мелодию…
В тот вечер мы не включали телевизор. Мы вдвоём с внуком сидели в гостиной, я показывал простейшие аккорды, Василиса подпевала, вспоминая слова старых песен. Максим, красный от напряжения, зажимал струны и радовался каждому чистому звуку.
Оказалось, что тишина, которой я ценил на рыбалке, была мальчику непонятна и пугающа. А тишина, наполненная музыкой, совсем другое дело. Это была тишина совместного творчества, общего дела.
Перед сном Максим, уже лежа в кровати, сказал мне:
Знаешь, бабуля, дед он крут. Настоящий рокмузыкант.
Я улыбнулся, гладя его по голове, и понял, что показывали свой мир не с той стороны. Не нужно было тащить внука в прошлое, нужно было найти в своём прошлом то, что может стать интересным в его настоящем.
На завтрак на следующий день атмосфера уже была иной. Максим вместо планшета взял гитару в руки.
Деда, покажешь ещё аккорды? спросил он.
Я, допивая чай, попытался выглядеть серьёзным, но уголки губ предательски улыбнулись.
Покажу. Только сначала позавтракай, как следует. Музыканту силы нужны.
Василиса наблюдала за нами и ощущала, как последняя тревога уходит из души. Вечер с гитарой стал волшебным ключом, открывшим дверь в наш общий мир. Мы теперь стояли на одной стороне.
Через несколько дней приехали родители Максима. Они застали удивительную картину: их сын, обычно замкнутый, с горящими глазами демонстрировал нам «аккорд Еминор», извлекая из гитары хоть и неидеальный, но гордый звук. Я, рядом, как опытный маэстро, поправлял постановку его пальцев.
За вечерним чаем разговор зашёл о секциях и кружках.
Мы думали записать его в секцию робототехники, сказал зять. Сейчас это перспективно.
Василиса и я переглянулись. Я, обычно более сдержанный, вдруг твёрдо вступил в диалог.
Знаете, мы с Сергеем подумали я положил руку на руку мужа, словно черпая в нём поддержку. Мы видим, как у Максима загораются глаза, когда он берёт гитару. Это не просто интерес, это страсть.
Мой муж подхватил, голос его звучал возбуждённо:
У него есть слух и, главное, желание. Он не просто зажимает струны, он создаёт. Музыка живёт. Она учит слушать и слышать, учит терпению. Один неверный палец и звук глохнет. Это дисциплинирует.
Мы не навязывали ему ничего, просто делились открытием. Рассказывали, как Максим, обычно нетерпеливый, может полчаса пытаться правильно зажать струны, не сдаваясь. Как он слушал мои истории о старых группах и просил включить чтото похожее.
Робототехника замечательно, мягко заключила я. Но посмотрите на него. Разве можно отказывать ему в таком увлечении?
Родители Максима с удивлением смотрели, как их сын в соседней комнате с упоённым видом разучивает новую последовательность аккордов под моим присмотром. В его глазах уже не было отстранённости, а был огонь, который они давно хотели увидеть.
Через месяц Максим пошёл в музыкальную школу, класс гитары. Его учительница, строгая женщина в зрелом возрасте, после первого занятия сказала родителям: «Мальчик пришёл с багажом. Дома его хорошо подготовили. У него не просто слух у него понимание музыки. Это редкость».
Школа стала для Максима не обязанностью, а продолжением того волшебного открытия, которое произошло у бабушки с дедом. Он с увлечением осваивал гаммы, ведь они вели к новым, более сложным мелодиям. Он терпел скучные упражнения, потому что они были платой за возможность однажды сыграть «как дед» с тем же вдохновением и свободой.
Однажды, на семейном празднике, когда гости просили «чтонибудь спеть», Максим, не стесняясь, взял дедову гитару. Голос его ещё дрожал, но в исполнении той же песни, с которой всё началось, звучала такая искренность, что у меня навернулись слёзы. Я посмотрел на внука, а потом на мужа, и поймал его гордый, безумно счастливый взгляд.
Теперь Максим приезжает к нам не из обязанности, а из желания проводить вечера с гитарой. Он садится рядом с дедом на диван, показывает, чему научился за неделю, а я кивком поправляю: «Здесь палец поставь иначе, так звучит чище».
Я сидю в своём кресле, вяжу или читаю, и просто слушаю. Эти звуки порой ровные, иногда чуть кривые стали для меня лучшей музыкой. Я больше не суетлюсь, не пытаюсь накормить его до отвала и не планирую грандиозных развлечений.
Иногда мы просто молчим втроём, пока Максим разучивает новую мелодию. Это молчание уже не неловко, а спокойно. Мы нашли способ быть вместе не меняя друг друга, а разделяя то, что стало важным для всех. И в этом, пожалуй, заключён главный аккорд взаимопонимания.
