Квартира напротив
Квартира попалась Марине по случайному объявлению: «Хрущёвка, центр Москвы, недорого, срочно». Цена казалась подозрительно низкой, паркет облёг, подоконники облепились, но потолки высокие, окна огромные.
После развода Марина искала не столько жильё, сколько убежище место, где никто не будет задавать: «Ты уверена, что не пожалеешь?»
Ключи передали в пятницу вечером, когда в городе уже пахло мокрыми листьями. Октябрь тот месяц, когда всё крошится, а потом собирается заново.
Первая ночь прошла почти без сна. Марина, завернувшись в плед, сидела на подоконнике и наблюдала за окнами напротив. Квартира через двор выглядела, как на ладони: пятый этаж, балкон с пунцовыми петуниями, мягкий тёплый свет в гостиной. Жила там семья.
В ней стоял высокий мужчина в сером свитере, женщина с косой, тонкой, словно из рекламного ролика йогурта, и двое детей девочка и мальчик. Они вместе накрывали стол: девочка прыгала, мальчик держал её за руку, мать улыбалась, отец открывал бутылку вина. Их смех долетал даже сквозь стекло.
Марина откинулась на подушку. Сколько лет она не слышала домашний смех?
Утром она снова сидела на том же подоконнике, попивая кофе, а напротив завтракали: мужчина читал газету, женщина гладила дочь, мальчик гонял игрушечную машинку.
Днём Марина распаковала коробки. Вечером пошла в магазин через двор, где у подъезда столкнулась с соседкой из квартиры напротив. Та несла пакеты с яблоками и вишнёвой колой. Под ноги Марине бросилось яблоко, покатилось.
Ой! Простите! засмеялась женщина. Всё у меня изпод рук падает, как обычно!
Марина поймала яблоко и улыбнулась.
Ничего, бывает. Чем могу помочь? спросила соседка.
Было бы здорово! Я Оля. Вы недавно заехали, да?
Да, пару дней назад. Марина.
Тогда обязаны попробовать мой штрудель! У нас в семье так: новых соседей угощаем. Принесу?
Через час Оля появилась с горячей формой, ароматом корицы и стаканчиком мороженого «для десертного баланса». Она была лёгкой, как кошка, в джинсах, с высоким хвостом и широкой улыбкой.
Они попили чай, болтали. Оля рассказала:
Мы переехали сюда пять лет назад, нашли инвестора, сделали ремонт. Муж работает в IT, дети в лице́е. Я пока дома, но планирую открыть «декретное кафе».
Декретное? удивилась Марина.
Да, место, где можно посидеть с коляской, попечь блины, пообщаться, не спеша.
Марина слушала, улыбалась, но в душе проснулась тихая, но острая зависть.
У вас всё так реально, заметила Оля.
Мы стараемся, кивнула она.
После ухода Оли Марина снова подошла к окну. На кухне напротив Оля стояла у плиты, муж обнял её сзади, дети скакали, падали, пищали. Марина вздохнула.
Вот так должно быть: тепло, безопасно, полюбому.
Она выключила свет, но прежде, чем уснуть, всё ещё видела манящие окна напротив, как киноэкран, где шёл фильм, на который она опоздала.
* * *
Марина, ты дома? Я с медовиком!
Оля постучала, держа в одной руке пирог, в другой вязаную сумку. Щёки румяные, глаза блестят, но шея украшена свежим следом, будто от ремня. Левее ключицы.
У тебя синяк. Всё в порядке?
Оля поправила ворот свитера.
А, это? Да я неуклюжая. Дверцу шкафчика не закрыла, потом наклонилась глупость.
Марина не поверила, но промолчала. Оля начала приходить часто: сначала раз в неделю, потом почти каждый день, принёсла кучу пирогов, салатов, рассказов.
Мы с мужем каждую субботу устраиваем «день честности». Откровенно говорим, что друг в друге раздражает, полчаса ругаемся, а потом смеёмся. Работает!
А дети? спросила Марина.
Правило у нас простое: не ссоримся при детях. Мы команда.
Марина слушала, но всё чаще чувствовала, что всё слишком идеально, как учебник.
Однажды вечером они шли домой из магазина.
Ты знаешь, я была совсем другой, призналась Оля. Работала в рекламе, жила на кофе и такси. Потом встретила его, он меня перевернул.
В каком смысле? удивилась Марина.
В хорошем! Он научил меня быть собой, не играть, не лгать.
Марина кивнула, но почувствовала, что слова Оли звучат словно из книг о «женском счастье».
Через пару дней Марина снова стояла у окна. В квартире напротив вспыхнул свет, раздался крик: мужской, потом женский, детский плач. Дверь хлопнула. Свет погас.
Утром в подъезде Оля стояла в солнцезащитных очках, хотя солнца не было.
Всё в порядке? спросила Марина.
Да, просто перегорели. Не обращай внимания, ты же знаешь, как бывает.
Марина кивнула, но сомнения не отступали.
Когда Марина пришла в гости, дети сидели молча, держали игрушки, будто прятались за ними. Оля поставила чай, и Марина осторожно спросила:
Ты уверена, что у вас всё в порядке?
Оля замерла с чайником, потом медленно села.
Иногда мне кажется, что я живу в витрине: счастливая семья, ухоженная жена, послушные дети. А ночью я просыпаюсь от криков, которые никто не слышит.
Может, стоит начала Марина.
Не стоит, перебила Оля. Он не бьёт, просто устал. Я тоже не сахар. Кто из нас идеален?
Вечером Марина снова смотрела в их окна: они пили чай, смеялись, но девочка вздрагивала, если отец повышал голос, муж говорил сквозь стиснутые зубы. Слишком красивая сказка, а внутри щёлкают острые зубы.
* * *
Марина всё чаще ловила себя на мысли: а вдруг я ошибаюсь? А вдруг всё это моя проекция? После развода она перестала доверять мужчинам, отношениям, даже себе. Может, зависть лишь обострила бдительность?
Но каждая встреча с Олей прибавляла тревоги.
Однажды Оля пришла с оладьями, держала руку неловко, почти не сгибая её.
Всё нормально? спросила Марина.
Конечно, мышцы потянула. Йога не шутка.
И снова эта пластмассовая улыбка, как витрина.
Ты можешь довериться, если захочешь, сказала Оля, будто выключилась.
Марина, не начинай, пожалуйста. Он не монстр, просто устал. Пашет, чтобы мы жили, а я иногда бываю невыносимой. Сама знаю.
Даже самых невыносимых нельзя У тебя синяк, Оля. Ты в очках, когда пасмурно. С детьми говоришь шепотом.
Так надо.
Что значит «надо»? спросила Марина.
Если ты не понимаешь значит, ты просто не была замужем понастоящему.
Марина не знала, что ответить. Оля ушла.
Вечером Марина смотрела сериал, но слышала лишь стук в голове, лёгкую тревогу, как перед бурей. Затем раздался глухой удар, крик, мужской голос: «Тихо! Я сказал тихо!». Скрежет, как будто чтото упало.
Марина замерла, подошла к окну. В квартире напротив горел свет, тени танцевали, крик повторялся, потом детский плач. И тишина.
Она набрала 112, руки дрожали.
Вы уверены, что это насилие? спросил диспетчер.
Я слышала удары, крик. Это не первый раз, ответила Марина.
Соседи вызывали? Есть подтверждения?
пробормотала она, понимая, что подтверждений нет. Только ночь и чувство, что если сейчас не вмешаться, будет хуже.
Запишем вызов, приедет патруль, но лучше не вмешиваться, сказал оператор.
Патруль пришёл через сорок минут, шёл, переговоры, хлопнула дверь и снова тишина. На улице стоял муж Оли, вежливо разговаривал с полицейскими, документы в руках. Оля не появилась.
Утром в дверь постучала Оля, глаза припухшие, волосы собраны, пальцы дрожат.
Можно войти? спросила она.
Марина впустила её, поставила чайник.
Это ты вызвала? спросила Марина.
Я. Прости, но иначе не могла.
Оля села, смотрела в одну точку.
Я думала, если буду хорошей женой, улыбающейся, готовящей, слушающей он меня полюбит, станет мягче. Но он только сильнее сжимает, каждую неделю чуть сильнее.
Ты можешь уйти.
Куда? С двумя детьми? У меня нет работы, родственников, ничего.
У тебя есть я.
Оля вскинула глаза, потом прижала ладонь к губам и расплакалась.
Ты единственный, кто не делает вид, что не видит. Все остальные отворачиваются. Даже в лицее, где учится дочь, все знают, но молчат. Чужая семья темнота.
Мне не темно, ответила Марина.
Ты не спасатель, ты просто соседка.
А ты не вещь.
Оля долго молчала, потом встала.
Я уйду. Не сегодня, но уйду.
Марина кивнула, чувствуя, что стала светом в чужом окне: не ярким, но тёплым.
* * *
Ночь была густой, как засахарившее варенье. В окнах темно, в воздухе тишина, лишь дождь еле шепчет по подоконнику.
Когда Марина услышала стук, сначала подумала, что показалось, но стук повторился, осторожный, дважды.
Открыла дверь в прихожей стояла Оля в халате нараспашку, в тапочках, без зонта. Волосы мокрые, лицо заплаканное, на губе ссадина, на щеке свежий след. В руке плюшевый заяц.
Можно просто посидеть? прошептала она.
Марина впустила её. Оля села в угол дивана, обняла зайца, плечи дрожали.
Он сказал, что я порчу ему жизнь. Если я не научусь молчать, он меня научит. Потом ударил. Не сильно, но не в первый раз.
Вы с детьми? спросила Марина.
Они спят. Я не разбудила, ушла, когда он лёг.
Оля, оставайся. Навсегда.
Не могу. У меня нет места. У него деньги, связи. Я никто, работу не найду, с детьми меня не возьмут.
Марина посмотрела в глаза Оле, не в рану, а в саму суть.
Ты человек, и можешь уйти. Есть центры помощи, временные квартиры. Я помогу. Ты не одна.
Но я боюсь, Марина. Я устала бояться, но ещё больше боюсь надеяться.
Я рядом. Не спасатель, но не откажусь.
Оля упала головой на плечо Марине, обняла, тихо, как ребёнок.
Спасибо. Ты единственный, кто не отвернулся, кто не говорит: «Сама виновата». Кто просто есть.
И я останусь, пока тебе не хватит сил сказать: «Хватит».
Они сидели молча, слушая, как дождь стирает старую боль.
Оля ушла через две недели, без чемоданов, лишь с рюкзаком, пакетом детских вещей и аккуратной папкой с документами. Марина держала эту папку, когда они вышли почти ночью, когда весь дом спал. Дети шли молча, девочка держала брата за руку, плюшевый заяц торчал из рюкзака, как сигнал бедствия.
Квартира, которую Марина нашла для Оли, была скромной: однокомнатка, облупленная ванна, старый холодильник. Но там было тихо и никто не командовал, не кричал, не швырял вещи.
Здесь начнём с чистого листа, сказала Оля, когда дети уснули на надувных матрасах. Ты, Марина ты первая строка этого листа. Спасибо.
Марина кивнула.
Дальше всё закрутилось. Марина ходила в центры помощи, звонила юристам, составляла заявления. Оля училась жить заново: фриланс, покупки по списку, спала с выключенным светом без страха. Дети медленно привыкали. Однажды мальчик подал Марине рисунок: две женщины, двое детей и подпись «У Марины».
Весна пришла, снег растаял, сердце Марии оттаяло. Она проснулась рано, сделала кофе и, как обычно, встала к окну. Окна напротив опустели. Женщина, жившая там, ушла, не просто из квартиры, а из той жизни, в которой выставляла себя «хорошей женой».
Марина смотрела и чувствовала: больше нет зависти, боли, одиночества. Просто спокойно. Свой дом у неё был здесь, на этой кухне, в этой жизни.
В дверь позвонили. На пороге стояла Оля в пальто, с румяными щеками, дети за ней. Девочка с плюшевым зайцем, мальчик с банкой варенья.
Мы тут подумали, сказала Оля. А не испекла ли ты сегодня чегонибудь?
Марина рассмеялась.
Заходите. Только достала из духовки.
И дверь распахнулась не только в квартиру, но и в утро, в жизнь, где не нужно быть идеальной, а только настоящей.
