Телефон зазвонил в сумке у Василисы ровно в тот момент, когда она, закрыв дверь квартиры в Москве, только ступила внутрь. На часах семь вечера пятничного дня. Предвкушение длинных выходных мгновенно испарилось, сменившись тяжёлым, уже знакомым чувством. На экране светилось: «МАМА».
Василиса вздохнула и приняла звонок.
Привет, мам
Привет, холодно и укоризненно прозвучал голос Галины Петровны. Слава Богу, ты жива. А я уже думала, ты меня совсем забываешь.
Ком в горле, знакомый до отвращения.
Мам, я только что с работы. Неделя была адская, ты даже представить не можешь
У всех работа, парировала Галина, не слушая. Все занятые. Ты мне почти не звонишь У тебя никогда нет времени на меня. Я тебе, наверное, уже не нужна? Последний раз мы разговаривали в понедельник!
В понедельник! взорвалась Василиса, чувствуя, как раздражение поднимается к глотке. Это же четыре дня назад, мам! Я же не могу звонить тебе каждые два часа! У меня своя жизнь!
Конечно, своя жизнь, ядовито добавила мать. А у меня её нет. Сиди одна в тишине, ждёшь, когда дочь соизволит уделить пять минут.
Разговор пошёл по привычному каналу: взаимные обиды, невысказанная тоска, горькие упрёки. Василиса оправдывалась, злилась на маму, потом на себя за свою злость. Галина Петровна хотела услышать лишь одно что её любят и ценят, но говорила слова, отталкивающие ещё сильнее. Они положили трубку, обе расстроенные и несчастные. Василиса чувствовала себя виноватой за усталость, за гнев, за то, что не может дать маме того, чего та ждёт. Галина Петровна брошенной и никому не нужной.
Такой же ритуал повторялся неделю за неделей. Василиса начала бояться звонков, каждый взгляд на экран телефона вызывал тревогу. Она пыталась звонить сама чаще, но опять чтото не устраивало («позвонила слишком поздно», «мало поговорили») и разговор снова заканчивался ссорой. Круг замкнулся.
Перелом произошёл в один из тяжёлых вечеров. Уже готовая бросить трубку после очередного «Ты меня не любишь!», Василиса услышала в мамином голосе не злость, а отчаяние. Настоящую, детскую беспомощность. Вместо того чтобы огрызнуться, она выдохнула и тихо, почти подетски, сказала:
Мам, я слышу, как тебе тяжело. Скучаю по тебе.
На той стороне провода настала оглушительная тишина. Галина Петровна ждала чегоугодно: оправданий, крика, молчания, но не этого простого, мягкого признания.
Я запнулась она. не знаю, чем заняться. Дни такие длинные
Давай попробуем иначе, осторожно предложила Василиса. Договоримся: я буду звонить каждый воскресенье в семь вечера, а в другие дни только если чтото случится. В воскресенье будем говорить столько, сколько захотим. Ты расскажешь всё, что у тебя на сердце, а я своё. Договорились?
По воскресеньям? В семь? повторила Галина, будто проверяя, не мираж ли это. До воскресенья ещё далеко, но теперь это была не пустота, а точкамаяк в календаре. Давай.
В первое же воскресенье Василиса позвонила ровно в семь. Голос был спокойный, без извинений и раздражения. Галина Петровна сначала говорила осторожно, потом всё увереннее: рассказывала, как на балконе всходят огурцы, о новой книге, о визите соседки. Она делилась, а не упрёкивала. Василиса говорила о работе, о смешном случае на совещании.
Несколько недель прошли. Василиса больше не боялась телефона, могла в любой день поделиться чемнибудь интересным. Например, проверив сочинения пятирёшек, она сфотографировала самое забавное предложение и отправила маме: «Мам, смотри, какая прелесть мне сдали!». Через минуту пришёл ответ: «Ой, душечка! Какая фантазия! Ах, эти детки!», и смайлик.
Галина Петровна сидела в кресле, разглядывая детский почерк на экране. Она не ждала звонка, а получила кусочек дочериного мира, доказательство, что о ней помнят. Не по расписанию, а просто так, потому что захотелось. Она улыбнулась, пошла поливать цветы. До следующего воскресного звонка оставалось три дня, но одиночество отступило.
Через несколько недель воскресные звонки стали ритуалом, которого обе ждали. Галина даже завела блокнотик, куда записывала мелкие новости: «собрала уже десять огурцов», «прочитала интересную статью», «с соседкой листали альбом, вспоминая молодость». Она ловила себя на том, что ищет эти радости специально, чтобы о чёмто поговорить.
Василиса заметила перемены: в голосе мамы стало меньше тягучей тоски, больше интереса. Однажды утром воскресенья она проснулась с тяжёлой головой и поняла, что заболевает. Горло першило, всё тело ломало. Она подумала, что к вечеру будет только хуже, и сил на долгий разговор не хватит.
Раньше это вызвало бы приступ вины: болеть словно преступление, перенос звонка непростительная провинция. Сейчас она просто набрала номер.
Мам, доброе утро, хрипло произнесла она.
Дочка? Чтото голос у тебя странный, сразу насторожилась Галина.
Я, кажется, простужаюсь. Голова раскалывается, боюсь к вечеру совсем без голоса. Хотела предупредить, чтобы ты не волновалась.
На той стороне провода послышалось не упрёк, а мгновенное участие.
Ой, родная! Ляг в постель! Чай с мёдом уже готов? Горло полоскала?
Пока нет, только проснулась и поняла, что всё плохо, честно призналась Василиса.
Бросай всё и иди лечиться! с материнской твёрдостью приказала Галина. Никаких звонков вечером! Спи, позвонишь, когда станет лучше. Выздоравливай!
Василиса укуталась в тёплое одеяло, чувствуя облегчение. Не было ссоры, не было чувства вины. Было лишь забота. Мама не требовала от больной дочери развлечений, а лишь хотела, чтобы ей стало лучше. Этот короткий утренний звонок значил больше, чем десяток формальных воскресных разговоров. Так она пролежала минут сорок, потом заставила себя встать, заварить чай и измерить температуру. В дверь постучал курьер.
О, кто бы это мог быть? с лёгкой тоской подумала она, отрываясь от дивана.
Доставка для Василисы, оплата проведена, сказал курьер, передавая пакет.
Внутри были всё необходимые лекарства: пастилки для горла, жаропонижающее, лимоны, имбирь и банка маминого малинового варенья.
Василиса разложила «сокровища» на журнальном столике, сфотографировала их и отправила маме: «Мамуля, ты с ума сошла! Теперь я в санатории. Спасибо огромное!». Через секунду пришёл ответ: «Чтобы ты быстрее поправилась. Сейчас ложись!».
Она наливала себе чай, открыла банку варенья, выпила большую чашку, улыбнулась и легла «болеть» с глупой улыбкой, чувствуя себя маленькой девочкой, о которой заботятся. Это было так давно, а теперь до слёз приятно.
На следующий день к вечеру телефон зазвонил. На экране светело «МАМА». Василиса уже собиралась сказать, что всё в порядке, но услышала взволнованный, но не тревожный голос мамы:
Дочка, как ты себя чувствуешь? Ко мне соседка Ольга Ивановна пришла, мы поболтали. Она зовёт меня в свой клуб вязальщиц для детских домов. Завтра пойду!
Василиса широко раскрыла глаза. Её мама, Галина Петровна, которая ещё недавно измеряла свою значимость лишь количеством звонков, теперь сама звонила, чтобы поделиться планами, а не жаловаться.
Мам, чувст
вуюсь нормально, и очень рада за тебя, искренне ответила она.
Да? Ты не против? в голосе Галины прозвучала лёгкая неуверенность, будто она всё ещё ждёт упрёка.
Какое «против»? Я только за! Вяжите игрушки это чудо! Пошлёшь фото, что вышло?
Обязательно! радостно ответила мама. Ладно, не буду тебе мешать, отдыхай. Выздоравливай!
Они попрощались. Василиса положила телефон рядом с банкой варенья. Болезнь всё ещё тяготела, но душа была светлой. Она поняла, что произошло нечто большее, чем простое перемирие. Они с мамой, наконец, научились быть друг другу не обузой, а настоящими подругами, способными поддержать и порадоваться за другую, даже на расстоянии. И это оказалось самым лучшим лекарством.
