Цените то, что имеете
Жилабыла семья, которую по чужим глазам можно было бы назвать крепкой. Валентин и Злата. Не любовь с первого взгляда, а чтото более привычное, как старые домашние тапочки. Вместе с детского сада, где он таскал ей портфель, а она списывала алгебру. Затем техникум, совместные прогулки по лесу, песни у костра. Молодой возраст, спонтанный брак как шептали родственники. Но спонтанность принесла им сына маленького Ванечку, самого любимого человечка в их жизни.
Семья поселилась в квартире, которую владела мать Златы. Трёхкомнатная квартирка в Подмосковье, где могли устроиться молодые супруги. Свекровь, Любовь Алексеевна, женщина с лицом бухгалтера и душой следователя, изначально не принимала Злату. «Не чета», говорил её безмолвный вердикт. Дочь простого рабочего, обычной наружности, не блистала умом что же в ней нашёл Валентин? Любовь Алексеевна держалась с невесткой нарочито равнодушно, и её холодное безразличие ранило сильнее любого упрёка. Злата, чувствуя это, старательно была тише воды, ниже травы: мыла полы, готовила, стирала, укачивала Ванечку, становясь лишь тенью собственной семьи.
События развернулись в обычный четверг. Любовь Алексеевна возвращалась из далёкой аптеки в ближайшей её не было корвалола. Шла, думая о пенсии, о подорожавшей колбасе, о том, что Злата опять пожарила котлеты без лука, хотя Валентин их обожает. И вдруг сердце её, привыкшее к спазмам, сжалось не от болезни, а от ужаса.
Из парка вышли двое, держась за руки. Её сын, Валентин, в том же джемпере, который Злата вчера гладила. И женщина. Не простая девушка, а яркая, как попугай в стае воробьёв, в алых туфляхлодочках, в лёгком малиновом плаще, развевающемся на ветру, со смехом, будто звонким колокольчиком, привлекающим всё внимание. Она говорила, запрокинув голову, а Валентин смотрел на неё с такой же обожаемой нежностью, какой никогда не видел в своей жене.
«Кобель!», промелькнуло в голове у Любови Алексеевны, и это было самое мягкое слово. «А как же Злата? Как же Ванечка?»
Она вцепилась в стену дома, чувствуя, как предательски дрожат её руки. Внутри всё перевернулось. Ненавистная невестка вдруг предстала не похитительницей сына, а жертвой обстоятельств. Ведь именно она, Любовь Алексеевна, годами внушала Валентину, что он «связался не с той», что «заслуживает большего». Она лепила из него принца, а он оказался простым ходоком, который пошёл налево.
Весь вечер Любовь Алексеевна металась по квартире, как раненый зверь. Злата, ничего не подозревая, возилась с Ванечкой в ванной, напевая чтото тихое. Эта мелодия лишь усиливала тревогу свекрови. Вошёл Валентин, уставший, но с какимто новым влажным блеском в глазах.
Мама, зачем ты ходишь, как потерянная птица? спросил он, целуя её в щеку. От него пахло чужими духами.
Она не выдержала. Когда Злата ушла в спальню укладывать Ванечку спать, Любовь Алексеевна вломилась в комнату сына, где он уже сидел за компьютером.
Я тебя видела! прошипела она, захлопнув дверь. Сегодня! В пять часов! С этой с этой крашеной вороной!
Валентин вздрогнул и медленно повернулся. В его глазах мигнул страх, но он быстро взял себя в руки.
Мама, не выдумывай. Я провожал коллегу. У неё каблук сломался.
Не ври! её голос дрожал. Я видела, как ты на неё смотрел! Ты гулял с ней, как жених! У тебя же семья! Ребёнок!
А ты чего хотела? вырвалось у него, и всё его притворное спокойствие испарилось. Ты сама говорила, что Злата серая мышь! Что я мог бы найти когото получше! И нашёл, оказывается! Поздравляй!
Он шепотом кричал, чтобы не услышали в соседней комнате. Любовь Алексеевна отшатнулась, словно от удара. Её собственные слова вернулись бумерангом, приняв не гнев, а осознание вины. Она была соавтором этой измены.
Но Злата Ванечка прошептала она, и в её голосе прозвучало не злость, а отчаяние.
С Златой мы уже почти чужие. А Ванечку я люблю, никуда от него не уйду, отрезал Валентин и вернулся к монитору, демонстративно завершив разговор.
Ночь Любовь Алексеевна не спала. Она смотрела в потолок и видела два лица: надменное, с алыми губами, смеющееся, чужое, и другое усталое, с добрыми, покорными глазами, склонившееся над кроваткой внука. Она думала о том, как Злата вчера до полуночи варила Валентину холодец, который он так любит, и как молча терпит её холодное равнодушие.
Эта ночь стала для неё ночью суда. Но судила она не Валентина, а себя. Каждый её укол, каждое уничижительное «серая мышь» возвращалось к ней, набирая вес. Она, мать, собственными руками вырыла яму, в которую теперь катилась семья её сына и благополучие внука.
Мысль о том, что Злата может узнать правду и уйти, забрав Ванечку, вызывала у неё животный ужас. Оставаться одной с сыномизменником и без любимого внука? Нет, этого она не могла допустить. Правда оказалась страшнее измены. И она выбрала молчание, полагая, что оно станет искуплением, а не соучастием.
На следующее утро Любовь Алексеевна встала раньше всех. Когда Злата вышла на кухню, её ждало не привычное холодное замечание, а стол, накрытый к завтраку, и чашка горячего чая.
Садись, Златочка, сказала свекровь, её голос звучал неожиданно мягко. Ты вчера так устала с ребёнком, отдохни. Я накормлю Ваню.
Злата от неожиданности села, машинально взяв чашку. Она ожидала упрёков, но их не было.
С того дня в квартире началась тихая, почти незаметная революция.
Валентин, ты видел, как Злата ловко Ваню шнурки завязывает? могла спросить Любовь Алексеевна за ужином, глядя прямо на сына. У неё терпения не занимать. Тебе бы так.
Валентин лишь хмурился и утыкался в тарелку.
Ой, как запеканка удалась! воскликнула она, пробуя блюдо, приготовленное невесткой. У меня такое никогда не получалось. Злата, ты настоящая хозяйка.
Сначала Злата лишь растерянно молчала, ожидая подвоха. Потом начала кивать. Через пару недель, когда Любовь Алексеевна похвалила её вышивку на детской подушке («Раньше рукодельниц на вес золота ценили!»), Злата впервые за годы смущённо улыбнулась.
Сын смотрел на эту метаморфозу с недоумением и раздражением.
Мама, что это ты на невестку молиться стала? шипел он, оставшись с ней наедине.
Я просто глаза открыла, холодно ответила Любовь Алексеевна. И тебе советую.
Она не читала ему мораль, а просто показывала живое доказательство ценности той, кого он предал. Каждая её похвала Злате была укором ему.
Однажды вечером, когда Валентин снова задержался «на работе», они сидели с Златой на кухне, пили чай. Ванечка уже спал.
Любовь Алексеевна, вдруг тихо сказала Злата. Спасибо вам. Раньше мне было так тяжело а сейчас почти как дома.
У Любови Алексеевны сжалось сердце. В этих словах была такая беззащитная благодарность, что ей захотелось плакать. Она положила сухую руку на мягкую руку невестки.
Дом там, где тебя ценят, дитя, выдохнула она. Прости меня за всё.
Она не уточнила, за что именно. Но Злата, кажется, поняла. Не про измену, а про годы холода. Она кивнула, и её пальцы на секунду сжали пальцы Свекрови.
Валентин видел, как между двумя главными женщками в его жизни возникает новая, непонятная ему связь. Его измена, известная лишь ему и матери, превратилась в призрака, отравляющего его жизнь сильнее любого скандала. Мать не упрекала его. Она просто разлюбила в нём идеального сына, каким он был в её глазах. И своим новым отношением к Злате заставляла его видеть в жене не «серую мышь», а сильную, достойную женщину, которую он предал.
Семья не рушилась в одночасье. Она медленно, болезненно перерождалась. Главной силой этого перерождения стала не страсть, а тихая, упрямая поздняя мудрость свекрови, которая ради внука и ради искупления своей вины научилась любить свою невестку. В этом новом чувстве она нашла больше покоя, чем в прежней холодной правильности.
Эта перемена стала для Валентина тихим, но болезненным откровением.
Сначала он просто злился. Мать «предала», перейдя на «сторону врага». А Злата Злата будто и не заметила, что он был готов уйти из семьи. Она не плакала, не устраивала сцен. Она изменилась.
Изменилась незаметно, но необратимо. С неё словно стряхнули слой пыли. Она перестала сутулиться. Её давно забытые платья, которые мать называла «бабушкиными», исчезли. Появилась красивая новая кофта «Любовь Алексеевна помогла выбрать, она в этом толк знает». И это звучало не как упрёк, а как констатация факта.
Однажды вечером Валентин, включив телевизор, услышал из кухни не привычное бормотание, а тихий мелодичный смех. Он поднялся и выглянул в щель двери. Злата и его мать сидели за столом, перед ними был альбом с фотографиями. Мать чтото рассказывала, а Злата смеялась, и её лицо играло лёгким румянцем. В тот миг она была понастоящему красивой теплой красотой, в которой столько спокойствия и силы, что у Валентина защемило в груди.
«А когда я в последний раз слышал её смех?» пронеслось в голове.
Он стал замечать другое: как ловко и спокойно она объясняет чтото Ванечке, не поднимая крик, как он сам делал, когда уставал. Как уверенно теперь говорит с ним, Валентином, о бытовых вопросах не робко, а предлагая решения. Его «серая мышь» исчезла, а на её месте появилась женщина, которой стал уважать даже его собственный отец.
Кульминацией стал случайный момент. Он зашёл на кухню за водой и застал Злату одну. Она стояла у окна, глядя на спящий город, и провязывала прядь волос. На её лице была не покорная скорбь, а лёгкая задумчивая грусть. Она напоминала героиню старого советского фильма красивую своей внутренней жизнью, до которой ему прежде не было дела.
Зл начал он и запнулся.
Она обернулась. В её глазах был лишь вопрос.
Да, Валентин?
Он подошёл и обнял её, нежно и крепко одновременно.
Ничего, пробормотал он. Както красиво
Да, ответила она, обнимая его в ответ. Душевно.
Ночью он не мог уснуть, ворочаясь в кровати. Перед ним стояли два образа: яркая, кричащая женщина из парка, чей звонкий смех теперь казался пустым, и Злата у окна спокойная, сильная, ставшая центром притяжения для сына и матери. Той самой семьи, которую он был готов променять на мимолётный восторг.
Утром он не пошёл на работу, взял отгул. Дождался, пока мать уйдёт на рынок, а Злата соберётся на прогулку с Ванечкой.
Злата, нам нужно поговорить, сказал он, заградив ей путь в прихожей.
Она посмотрела на него, взяв за руку Ванечку.
Ваня, иди в комнату, собери мишку на прогулку, мягко сказала она сыну. Когда ребёнок убежал, её взгляд снова стал отстранённым. Говори.
Он глубоко вздохнул, глядя в пол.
Я я был слепым идиотом. Ты самая лучшая женщина, какая могла быть у меня. А семья его голос дрогнул, семья это ты и Ваня. И я сделаю всё, чтобы вы были счастливы. Всё.
Злата молчала, потом тихо сказала:
Валентин, мне приятно слышать твои слова. Главное, чтобы они совпадали с делом.
И, не давая ему опомниться, добавила: Мы идём гулять. Пойдёшь с нами?
Да, выдохнул он. Конечно.
Он вышел с ними, взял сына на плечи, и Ванечка заливисто засмеялся. Злата шла рядом, её голова иногда касалась его плеча. В этом простом, обИ в тот момент, когда солнце пробилось сквозь осенние облака, семья ощутила, что истинный уют живёт в их взаимном прощении и тихой, но крепкой любви.
