Robert entendit un petit miaulement. En baissant les yeux, il découvrit un minuscule chaton que la mère chatte défendait si désespérément contre le chien…

**Journal intime 15 novembre**

Un léger miaulement a attiré lattention de Robert. En baissant les yeux, il a aperçu un petit chaton que sa mère tentait désespérément de protéger dun chien

Il trébuchait sur le trottoir glissant de cet automne parisien, ses jambes refusaient dobéir, et sa tête était embrumée par lalcool. Son intérieur était aussi sombre que la nuit autour de lui comme si quelquun avait éteint toutes les lumières de son âme.

Dans sa main, il serrait une bouteille à peine débouchée, prêt à avaler une gorgée, espérant que lalcool emporterait un peu de cette douleur qui létouffait. La même question revenait sans cesse : « Pourquoi moi ? » Mais il navait plus la force dy chercher une réponse

Robert était un chirurgien brillant. Ses « mains dor » avaient sauvé des vies, même dans les situations les plus désespérées. Il travaillait jusquà lépuisement, se battant pour chaque patient. Pour lui, chaque opération était un combat : pour la santé, pour le destin, pour lespoir.

Les journaux parlaient de lui, la télévision le montrait, tout le quartier le reconnaissait. Mais cela navait aucune importance. Ce quil voulait, cétait aider. Il refusait les offres des cliniques prestigieuses, rejetait les salaires mirobolants il restait fidèle à son arrondissement. Sa femme le lui reprochait. Elle criait, laccusait, mais Robert tenait bon.

Et ce jour-là, elle avait découvert quil avait encore refusé un poste dans un hôpital de la capitale. Une dispute éclata au téléphone. Elle hurlait quil détruisait leur famille. Leur fils était dans la voiture, mais même sa présence navait pas arrêté le flot de reproches. Elle navait pas vu le camion qui sortait dune ruelle.

Un choc. Des freins qui crissent. Un procès. Des funérailles. Et le vide.

Il allait porter la bouteille à ses lèvres quand un aboiement le fit sursauter. Robert, fronçant les sourcils, chercha doù venait le bruit. Le vent soufflait fort, mais il finit par apercevoir, sous une arche près dun immeuble, un adolescent excitant un chien contre une chatte.

Celle-ci, plaquée contre le mur, crachait de peur, tandis que le garçon encourageait le chien dun ton exalté :

Attrape ! Vas-y !

Le chien se ruait en avant, aboyant, visiblement ravi de ce jeu cruel. Mais la chatte, malgré sa peur, lui donna un coup de patte sur le museau. Robert plissa les yeux. Il y avait quelque chose détrange dans cette scène Il remarqua alors quelle protégeait une petite boule de poils un chaton.

Tu es fou ?! sécria Robert en jetant la bouteille et en courant vers eux, glissant dans les flaques.

Le garçon se retourna. Voyant cet homme approcher, il enroula vite la laisse autour de son bras et recula. Robert se précipita, souleva la chatte épuisée, la serra contre lui. Elle se débattit, mais un faible miaulement lui fit baisser les yeux le chaton était là, sous ses pieds.

Il le prit délicatement et le posa près de sa mère. La chatte se calma aussitôt.

Pourquoi tu montes ton chien contre elle ? Tu veux quil déchire une mère et son petit ?! Robert fixa le garçon avec colère. Si tu étais mon fils, je taurais donné une correction dont tu te souviendrais ! Où est ton père ? Cest lui qui tapprend ça ?

Le garçon baissa les yeux, reculant encore.

Il nest plus là, murmura-t-il à peine audible.

Robert se raidit. Il y avait de la douleur dans sa voix. Dans la pénombre, il vit une larme sur la joue du garçon. Il sapprocha, plus calme.

Tu comprends que cétait mal, ce que tu as fait ?

Le garçon hocha la tête, reniflant.

Maman ma offert Rex récemment. Je je voulais juste voir ce quil savait faire. Désolé. Je ne recommencerai pas. Il tourna les talons pour partir.

Comment tu tappelles ? demanda soudain Robert.

Arthur, répondit le garçon en sarrêtant, regardant lhomme qui ten

Оцените статью
Robert entendit un petit miaulement. En baissant les yeux, il découvrit un minuscule chaton que la mère chatte défendait si désespérément contre le chien…
Крошечная снежинка, упавшая на темное пальто, казалась единственным безмолвным свидетелем внутреннего волнения Кирилла. Он стоял на пороге родной с детства квартиры, ощущая, как ледяной ветер за спиной подталкивает его к непростому разговору. Кирилл приехал к матери один, без жены и её дочери, надеясь подобрать нужные слова и выстроить идеальную просьбу. — Всего три дня, мама. Семьдесят два часа, поездка внезапная, малыша не с кем оставить, кроме тебя, — его голос звучал почти умоляюще, хотя он старался придать ему деловую твёрдость. Ирина Владимировна, женщина с суровыми, но всё ещё красивыми чертами лица, молча двигалась по кухне. Её руки расставляли на столе знакомую с детства керамику: чашку с позолотой, маленькую вазочку для варенья. Она налила в кружку густой, чёрный кофе, аромат которого смешался с запахом свежей выпечки. Этот запах был синонимом дома и уюта, но сегодня не приносил покоя. Она всем сердцем хотела, чтобы её взрослый, успешный сын позволял себе больше отдыха, но эта поездка была связана с ними — с Викой и той девочкой. Ей понадобилось немало душевных сил, чтобы принять выбор сына. Он, неженатый, перспективный, с дипломом престижного вуза, неожиданно связал жизнь с женщиной, у которой уже была пятилетняя дочь. В её мыслях, тихих и настойчивых, как осенний дождь, часто звучал упрёк: «Дожил до зрелого возраста, не спешил, и вдруг — первая встречная». Она винила себя, что упустила момент, не направляла, слишком доверилась его рассудительности. И если саму Вику, милую и старательную, она со временем научилась видеть частью семьи, то к маленькой Варе её сердце оставалось глухим. Она понимала, что ребёнок ни в чём не виноват, но каждый раз, глядя в эти большие, чужие глаза, чувствовала каменную стену, возведённую собственной душой. — Сынок, пойми, у меня не было опыта с внуками. Я просто не знаю, как правильно, как нужно обращаться с таким маленьким ребёнком, — начала она, глядя в окно на падающий снег. — Мама, да что ты! Ты всё умеешь, ты лучшая хозяйка на свете. Если бы её родная бабушка была ближе, мы бы, конечно, к ней обратились. Но она за тысячу вёрст отсюда… и больше тут у них никого нет. — А мои планы? Мои маленькие, но такие важные дела? Только появилось время свободно вздохнуть, как сразу навязывают чужую кровиночку, — вырвалось у неё с неожиданной горечью. — Хорошо, мама. Не буду настаивать. Пойду, — он развернулся, делая вид, что собирается уйти, хотя знал, что этот старый детский манёвр всё ещё работает. — Постой, куда собрался? — Ирина Владимировна надула губы, как в его детстве, и с притворной обидой произнесла: — Привозите её завтра. Но только если она сама согласится остаться со старой ворчуньей. — Спасибо, родная! Уговорим, обязательно уговорим! На следующий день в прихожей стояла маленькая девочка в пухлой розовой куртке, с трудом расстёгивавшая непослушную молнию. Её мама, Вика, ловко помогла ей, а потом повернулась к Ирине Владимировне. — Огромное вам спасибо, Ирина Владимировна, мы так вам благодарны. — Она присела на уровень дочери. — Смотри, я сложила в сумку твои любимые куклы, ту самую книжку с волшебными историями. Бабушка Ира обязательно тебе её почитает. Правда же, почитаете? — И почитаем, и в куклы поиграем, проходи, милая, не стой в дверях, — сказала хозяйка, стараясь, чтобы в голосе звучало тепло. Но ребёнок, поняв, что мама не снимает сапоги, тихо всхлипнула. — Солнышко, мы с дядей Кириллом вернёмся очень-очень скоро. Пройдёт всего три волшебных дня, и мы уже будем здесь. Привезём тебе самый красивый сувенир из гор. А ты будешь нас ждать, храбро, как настоящая принцесса? Девочка кивнула, прижимая к лицу игрушечного белого медвежонка, но в её глазах стояли слёзы. Дверь закрылась с тихим щелчком. Варя неподвижно смотрела на деревянную панель, сжимая в руках плюшевого друга. — А знаешь что? Пойдём, я покажу тебе одну чудесную шкатулку, — предложила Ирина Владимировна, беря ребёнка за холодную ладошку и ведя её в гостиную. Она разложила на диване привезённые игрушки. — Играй тут, а я пока на кухне приготовлю для нас что-нибудь вкусненькое. — А я могу с вами? — тихо спросила девочка. — Нет, тебе тут будет интереснее. На кухне тесно, ты мне только помешаешь, — отрезала Ирина Владимировна и тут же мысленно ужаснулась своей резкости. Но ничего не могла с собой поделать: она смотрела на светловолосую девочку и видела живое воплощение своих несбывшихся надежд на «правильных» внуков. «Несправедливо, — мучилась она, — столько лет ждать продолжения рода и получить в награду чужого ребёнка». Варя иногда забегала на кухню, задавая свои бесконечные «почему» и «как». Ирина Владимировна отвечала сдержанно, односложно. «Лишь бы не расплакалась», — думала она, и это было единственным, что заставляло её поддерживать подобие диалога. Чувствуя невидимую стену, девочка вскоре замкнулась, уединившись с книжками и игрушками. Она тихо пересказывала картинки, пытаясь складывать буквы в слова. Ирина Владимировна старалась взять себя в руки, преодолеть внутреннее сопротивление. Она даже прочитала пару сказок, на следующий день вывела ребёнка на долгую прогулку в парк. Внешне всё шло хорошо, но на дне её души накапливался горький осадок. — А когда они вернутся? — раз за разом спрашивала Варя. — Послезавтра, солнышко, послезавтра. — И мы сразу поедем домой? — Конечно, домой. — А ты с нами? Ты приедешь к нам в гости? — вдруг спросила девочка, и её широко распахнутые, небесной чистоты глаза устремились прямо в душу взрослой женщины. — Я? Не знаю… Может быть. — Пожалуйста, приезжайте! Я покажу вам весь свой кукольный домик, всех жителей! — воскликнула она с такой искренней надеждой, что у Ирины Владимировны что-то кольнуло в груди. К вечеру второго дня ей стало немного легче. Она почти смирилась с ролью временной няни. Но вдруг знакомое, ненавистное давление сжало виски, потемнело в глазах. Давление подскочило, как бывало в последние годы от усталости и волнений. — Ты заболела? — услышался тревожный тоненький голосок. — Ох, только этого мне сейчас не хватало, — сквозь зубы пробормотала женщина, доставая из аптечки маленькую белую таблетку. — Ты должна прилечь, — с серьёзным, взрослым видом заявила девочка. — Если лягу, станет только хуже, лучше я тут в кресле посижу, — Ирина Владимировна с трудом устроилась полулёжа на диване в гостиной. Варя затихла. Она отложила в сторону шумные кубики, прикрыла книгу, стараясь не шелестеть страницами. Она сидела, не сводя с женщины тревожного взгляда, словно стояла на страже. Вдруг в прихожей резко и громко зазвонил звонок. Девочка вздрогнула и прошептала: — Это они! Вернулись! — Подожди, родная, они будут завтра. Это, наверное, почтальон или соседи, — медленно поднялась Ирина Владимировна и, держась за стены, пошла открывать. Она бы никогда не открыла дверь, если бы знала, кто стоит за ней. На пороге возвышалась соседка с верхнего этажа, Алевтина, чьё появление всегда предвещало бурю. Женщина с дерзким взглядом, известная своими шумными ночными посиделками, считала Ирину Владимировну и других соседей, осмелившихся делать ей замечания, своими личными врагами. — Это вы мне опять стучали в пол, Ирина Владимировна? — начала она без предисловий, с места в карьер. — А я, между прочим, спала без задней ноги, никого не трогала, и тут такой грохот! — Я не стучала, — тихо, но твёрдо ответила Ирина Владимировна, чувствуя, как боль в висках нарастает с новой силой. Она попыталась прикрыть дверь. — А нет, подождите! Кто же тогда? Я живу спокойно, а вы все ко мне с претензиями! — Голос Алевтины крепчал, набирая обороты, как разогретый мотор. — Я уже сказала — я не стучала. У нас тут всё тихо. Идите с миром. Но соседка, разозлённая прошлыми конфликтами, уже не могла остановиться. Она выплёскивала наружу все свои обиды и раздражение, накопленные за долгие недели. И вдруг в проёме между взрослыми женщинами появилась маленькая фигурка. Варя, сначала робко выглядывавшая из-за угла, смело подошла к самому порогу и, глядя на Алевтину, громко и чётко сказала: — Тише, пожалуйста! У тёти Иры очень сильно болит голова. Обе женщины замерли, поражённые. А девочка, с абсолютно серьёзным видом, подняла свой крошечный указательный пальчик и пригрозила соседке: — А если вы будете шуметь, то приедет дядя полицейский и… и поставит вас в угол! За непослушание! Ирина Владимировна, поражённая этим внезапным, отчаянным защитой, невольно улыбнулась. Улыбка, казалось, разгладила морщины на её лице. — Варенька, всё хорошо, тётя уже уходит. Иди в комнату. Но ребёнок не сдвинулась с места. Вместо этого она протянула руку и взяла ладонь Ирины Владимировны, крепко сжав её в своей маленькой тёплой ручке. Это был безмолвный жест поддержки, словно она говорила: «Я с тобой, я тебя защищу». Алевтина, ошеломлённая такой дерзостью, на секунду замолчала, глядя на девочку с явным удивлением. — Ну и ну… Такая малявка, а уже старших учит! — Вот что, — вдруг выпрямившись и глядя на соседку твёрдым, ясным взглядом, сказала Ирина Владимировна, забыв о головной боли. — Она тебе не малявка. Никто тебе не стучал. И ты иди и не пугай своим криком ребёнка. — И с этими словами она мягко, но неумолимо закрыла дверь. Ирина Владимировна повернулась к девочке, которая всё ещё сжимала её руку. — Ну что, испугалась, моя храбрая? — Нет. Потому что ты со мной. — Конечно, с тобой. Она больше не придёт. Странное дело, но вскоре после этого голова действительно перестала болеть. Ирина Владимировна ещё немного посидела на диване, обняв девочку за плечи, потом встала, ощущая необыкновенную лёгкость. — А знаешь что? Давай-ка испечём блинов. К приезду наших путешественников. Встретим их настоящим пиром! Ты любишь блины? — Очень-очень! А можно, я буду помогать? Научишь меня? — Конечно, научу! Давай вместе, — откликнулась женщина, и в её голосе прозвучала неподдельная нежность. Она вдруг с удивительной ясностью почувствовала, как в её остывшем сердце пробивается тонкий, но такой тёплый лучик. Эта кроха, эта «чужая» девочка, без раздумий встала на её защиту. Пусть её угроза была смешной и детской, но искренность, стоявшая за ней, была настоящей, чистой и бесценной. Они провели тот вечер в невероятной гармонии. Смешивая муку и молоко, Ирина Владимировна рассказывала секреты идеального теста, а Варя, стоя на табуретке, внимательно слушала, её глаза горели любопытством. Потом они устроились на диване, включили телевизор, и по дому разнеслись весёлые мелодии мультфильмов. Девочка незаметно приблизилась, потом прижалась головой к плечу женщины. Ирина Владимировна нежно обняла её, поправила прядь мягких, шелковистых волос и вдруг, внимательно всматриваясь, увидела в её лице знакомые, милые черты её матери. И в этот момент её сердце, наконец, оттаяло. В душе стало тихо, уютно и светло, словно в комнату вошло долгожданное солнце. Вечерний звонок сына застал их в этой нежной идиллии. Они по очереди брали трубку, наперебой рассказывая, как всё прошло замечательно, как они скучали и как ждут встречи. После разговора они ещё долго сидели в объятиях в мягком свете настольной лампы, и Ирина Владимировна рассказывала сказку о далёкой снежной стране, где живут величественные белые медведи. А девочка, уже засыпая, крепче прижимала к груди свою самую верную игрушку — того самого белого медвежонка, который был немым свидетелем того, как в одной душе расцвёл настоящий, безусловный и прекрасный цветок любви. И вот уже много лет спустя, глядя на пожелтевшую фотографию, где они втроём — она, её сын и уже совсем взрослая, ставшая родной внучкой — смеются на фоне заснеженных гор, Ирина Владимировна понимала: самые дорогие подарки судьба часто преподносит в самой неожиданной упаковке, и настоящее родство измеряется не родной кровью, а теплом, которое две души способны подарить друг другу, согреваясь у одного общего очага.