Записи в дневнике
— Пуговица у вас вот-вот оторвётся, — процедила кондукерша, смотря на меня так, будто я только что вылез из-под развалитого дома.
Я лишь молча кивнул.
— Знаю.
Не стал объяснять, как утром, торопясь, выдернул пиджак из-под сына, прижатого ко мне во сне — мальчишка вцепился в него, будто спасаясь от ночного кошмара. Дышал неровно, как в детстве, когда засыпал у мамы на руках. Я не посмел его разбудить. Стоил, разглядывая его лицо — тонкие ресницы, едва заметную ямочку на щеке, сжатые кулачки. Тишина была такой хрупкой, что слышал каждый его вдох. Потом осторожно высвободился, натянул брюки и схватил пиджак. Пуговица треснула, зацепившись за уголок одеяла.
Теперь ехал в дребезжащем трамвае по промзоне Нижнего Тауйска. Костюм был помятый, на рукаве — тёмное пятно от вишнёвого варенья, которое вчера пролил сын. Заметил только утром, когда уже выбегал на остановку. Хотел вернуться, переодеться, но опять опоздал бы. Этот костюм — единственный приличный, купленный специально для собеседований. Выбирали его вместе с Тёмиком. Тот висел у меня на шее, хохотал и дёргал за галстук, крича, что я похож на «разведчика из кино».
Сегодня — пятое собеседование за месяц. В предыдущих местах вежливо улыбались, обещали «обязательно перезвонить». Не звонили. Один раз прямо сказали: «Мы ищем сотрудников помоложе». Тогда впервые понял, что возраст — это клеймо. Будто кто-то незримым карандашом вычёркивает меня из списка живых.
За плечами — двадцать лет в строительной компании: от прораба до начальника управления. Умел вытягивать срывающиеся сроки, уговаривать клиентов, держать бригаду в кулаке. А потом рынок рухнул. Остался с ипотекой, сыном и опытом, который никому не нужен. Жену вспоминал редко — её уход был как сквозняк: резкий, бесшумный, оставивший лишь хлопнувшую дверь. Только по вечерам Тёма спрашивал: «Пап, а мама когда вернётся?» Я молчал, потом шёл в ванную и мыл руки, будто водой можно было смыть эту немую вину.
Трамвай дёрнулся, папка с документами чуть не рухнула на пол. Подхватил её, поправил пиджак. Пятно казалось огромным, как метка неудачника. Смотрел на своё отражение в запотевшем окне и думал: «Если бы не это пятно — меня бы взяли? Увидели бы человека?»
Офис был в стеклянной башне. Холл сверкал, как операционная. Лифты скользили бесшумно, свет лился с потолка, не оставляя тени. Девушка с идеальным маникюром проводила меня в переговорку. Там было холодно и пусто — белые стены, ни одной фотографии, только стальной стол и графин с водой. Я сел, чувствуя, как скрипит кожаное кресло. Ждал, глядя на дверь, которая отражалась в полировке стола, будто в замёрзшем озере.
— Артём Валерьевич? — вошёл мужчина в рубашке с закатанными рукавами.
— Да, я.
— Олег. Руководитель отдела. Давайте без воды. Резюме сильное. Опыт серьёзный. Один вопрос: почему до сих пор не трудоустроились?
Я выдохнул. Знаю эти правила — будь честным, но не жалким; уверенным, но не наглым. Рассказал про сокращение, про кризис, про сына, про готовность вкалывать. Олег слушал, кивая. Его взгляд был усталым, но цепким — будто он видел не слова, а то, что между строк. Вдруг осознал, что говорю не как соискатель, а как человек, который хочет, чтобы его услышали.
— Сын есть, да? — неожиданно спросил Олег.
— Да. Семь лет.
— Понятно, — он отвел глаза. — У меня дочь такого же возраста. Бывшая растит. Иногда звонит ночью, рыдает в трубку. Я не всегда знаю, что ответить. Но слушаю.
Олег подошёл к окну. Я почувствовал, как пот стекает по спине. Пятно на рукаве будто жгло кожу. Опустил взгляд — так было легче дышать. В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь гулом кондиционера.
— Давайте так, — сказал Олег, глядя в окно. — Я позвоню. Сегодня. Честно. Только вот…
Он вернулся к столу, достал салфетку и протянул мне.
— Здесь… пятно. Варенье?
Кивнул. Взял салфетку, будто это была не бумажка, а пропуск в другую жизнь. Хотел что-то сказать, но передумал. Улыбнулся — неловко, но по-настоящему.
Выйдя из офиса, не спешил уходить. Сел на скамейку у подъезда. Солнце слепило глаза. Достал телефон — на экране Тёма, обнимающий меня за шею, на фоне нашего старого двора. Смотрел на фото, пока глаза не начали щипать. Включил голосовые заметки и прошептал:
— Привет, богатырь. Папа сегодня… вроде справился.
Знаю — может, не позвонят. А может, и позвонят. Но внутри появилось тихое, ненавязчивое спокойствие — не триумф, не победа, а просто уверенность, как от тёплой ладони сына в моей руке. Пятно на пиджаке уже не казалось позором. Оно стало частью меня. И в этом не было ничего страшного.
