Слушай, хочу тебе рассказать одну историю живая, обычная, наша. Представь себе Анну. Она живёт в Москве, в панельке на юго-западе, муж Серёжа, сын подросток Артём. По утрам у них типичный разгон: Серёжа уходит на работу рано, почти не говорит пара слов про погоду и что ему надо успеть. Артём встаёт позже, такой ещё сонный, пытается доспать на кухне, если не гонишь ворчит. Аня всегда первая просыпается, даже до будильника, потому что внутри вечный таймер: встать, в душ, заплести хвостик, кофейку налить, йогурт залпом, в телефоне проверить рабочую почту, пока вода в чайнике греется. Тишина со всех сторон, только холодильник шумит да из двора машины иногда заводят.
Работает она «координатором проектов» звучит прилично, а на деле: таблицы в Excel, письма, куча согласований, чужие дедлайны, и вечная задача быть спокойной и максимально вежливой. Её все ценят за то, что держит лицо и не выносит лишнего на люди. Зарплата белая, выплаты день в день на карту, отпуск строго по графику. ДМС есть, но, как обычно, стоит без дела.
Офис у неё километрах в тридцати. Запах кофе с автомата и пыль со старого принтера. Аня садится у окна, открывает ноутбук день выстраивается карточками в «Планфиксе». Иногда ловит себя на мысли: «Сколько лет я уже печатаю не свои слова этими руками?» Вспоминает, как в пятом классе вела тетрадь с рисунками на полях, и как учитель труда когда-то сказала: «У тебя глаз цепкий, не теряй». Тогда это звучало почти как пророчество А потом учёба, поступление, ипотека, работа.
На кухне стоит коробка с акварелью десять лет назад купила «на попробовать», так и лежит на шкафчике, приросла к мебели, только иногда протирает пыль вокруг, но достать не решается.
Сдвиг у неё пошёл не от какого-то грома всё мелочами навалилось. Сначала в понедельник вызвал её начальник сухарь под пятьдесят с привычкой говорить так тихо, что страшнее крика. Говорит: «Анна, вы опять не дожали подрядчика, потеряли два дня это ваша зона». Не ругается вовсе, только ровно так говорит, что Аня выходит из кабинета и прямо не чувствует пальцев, трясёт её.
В среду звонила бывшая коллега: её общего знакомого почти ровесника в больницу положили с инсультом. Едва жив остался. Аня слушала, и будто камень в животе не потому, что близко общались, просто стало так легко представить себя на этом месте, когда твоя линия «потом» мгновенно обрывается. Пошла в туалет, закрылась и вдруг сама не ожидала расплакалась.
Потом дома в пятницу Серёжа за ужином спокойно говорит: «На следующей неделе снова задержка с премией. Не критично, но расходы надо прижать». Знаешь, эти слова про «не критично» на самом деле означают: не заказывать на дом, сыну не брать новые кроссовки, про поездку никуда не думать. Да и про собственные ошибки лучше вообще не думать.
В субботу встретилась с подружкой Наташей она психологом в школе работает, всегда такая бодрая, будто у неё воздуха внутри больше, чем у других. Пошли в кафе у станции. Говорили про сыновей, про цены в «Пятёрочке», про спину, что у всех болит. Наташа в какой-то момент остановилась и смотрит на Аню: «Ты как сама?»
Аня хотела выдать привычное «Нормально». А не получилось поняла, что если сейчас скажет, соврёт себе и ей. «Я устала. И не там», выдохнула.
И Наташа не стала вдувать это «да у тебя всё получится» просто кивнула, будто всё это давно знала. Говорит: «Ты же всегда рисовала, помнишь, как на корпоративе салфетками обрисовала полстола, пока еду ждали?»
Аня скромно усмехнулась: «Да это так, несерьёзно».
А если серьёзно? подпёрла её Наташа. Ты когда последний раз для себя что-то делала? Не потому что надо, а просто ради интереса?
Аня даже не вспомнила Только из списка дел перед глазами мелькнули вечные «надо». Вечерами новости в телефоне, чтобы не задумываться, лишний раз ни на что энергии не хватало. Говорит: «Мне уже сорок три, какие тут «интересно»»
Наташа только плечами пожала: «Да какая разница, сорок три это просто цифра, не диагноз. Важно, что дальше будешь делать».
Вечером Аня долго не могла уснуть. Артём что-то играл в наушниках, Серёжа уже спал. А она смотрела в темноту и думала: а если ничего не менять, год и ничего не изменится. Два, десять и так до пенсии. Собирала мысли: у неё вообще есть право хотеть чего-то другого?
На следующий день впервые за много лет достала ту самую коробку с акварелью. Щёлкнула крышка, краска подсохла. Взяла лист для принтера, стакан воды и первой кисточкой, как попало. Криво, расплывается, лист пузырится но ощутила облегчение, будто дали разрешение просто делать плохо.
В понедельник на обеде залезла на сайт центра дополнительного образования нашла курс «Рисунок и живопись для взрослых». Два занятия в неделю вечером, три месяца, цена ну, по московским меркам терпимая, если пару раз обойтись без «Додо-пиццы». Долго смотрела на кнопку «Записаться». Потом заполнила анкету, перевела нужную сумму на карту, пришло письмо ладони вспотели от волнения, будто в универ поступала заново.
С Серёжей сложнее было сказать, чем кнопку нажать.
Я записалась на курсы, говорит. Сын уткнулся в телефон, муж ест молча.
Какие? удивился.
По рисованию и живописи, для взрослых.
Зачем? поднял брови Серёжа.
Аня приготовила стандартные фразы: «Для себя», «Разгрузиться», «Давно хотела». Но в этом его «зачем» было столько скепсиса, что почувствовала себя будто снова подростком, пытающимся получить разрешение.
Потому что хочу, выпалила она. Даже сама от себя удивилась.
Серёжа вилку положил: «Понимаешь, сейчас не время для этих хобби. Ипотека, сын поступать. Работа стабильная зачем лодку раскачивать?»
Артём голову поднял: «Мам, ты теперь художник?»
Там не было насмешки, скорее, детское любопытство. Аня рассмеялась: «Не знаю. Хочу попробовать».
Пробуй, только не в ущерб, отрезал Серёжа.
Слова эти «не в ущерб» как условие невидимого договора прозвучали.
Первые занятия словно в школу вернулась, только без тройки в дневник. В аудитории пахнет гуашью и мокрой бумагой. Люди всякие: молодая девчонка в ярком пуловере, интеллигент с бородой, медсестра-пенсионерка. Преподавательница бодрая, с кучей энергии показывает, как держать карандаш, искать свет и тень, не бояться пустого листа.
Аня волнуется: руку сжимает на карандаше, ладонь от этого болеть начинает, кажется, что все вокруг круче рисуют. Когда преподавательница проходит автоматически спина выпрямляется. Но с каждым занятием страх уходит, когда сосредотачивается на штрихе, на яблоке, тенях.
Дома стала себе выделять время хотя бы полчаса вечером: раскладывает бумагу на столе, ставит стакан, кисти. Серёжа мимо пройдёт молча посмотрит, иногда спросит: «Ну, как успехи?» Тон с иронией и недоверием. Но уже не так категорично.
На работе перестала есть за компом стала выходить на улицу, смотреть на прохожих, как падает свет на лица. Странно и приятно. Но вина появилась: будто ворует у семьи и у работы время.
Через месяц начальник объявил новый проект, будем задерживаться. А у Ани-то вечерние занятия вторник и четверг. На совещании поднимает руку: «Во вторник и четверг я занята, могу в другие дни остаться». Начальник так косо посмотрел: «Какие занята?» «Курсы…» «Повышение квалификации?» «Нет, художественные…»
В аудитории кто-то хихикнул. Начальник: «Анна, сейчас у всех дедлайны, давайте без личных капризов». Это слово «капризы» так больно резануло, хотя она промолчала привыкла.
Коллега-хитрик с соседнего отдела потом шепчет: «Художница у нас, ага, только отчёты не забудь». Она улыбнулась как умела, но задумалась. Всё равно на занятия пошла. Пока в метро ехала, думала: может, и правда, это каприз? Надо быть взрослой… Но когда вошла в класс и увидела тот скучный натюрморт керамическая кружка да яблоко, стало легче. Тут не ждут полезности, тут ждут, что просто будешь смотреть.
В середине курса преподавательница объявила: будет мини-выставка в районной библиотеке работы повесить, знакомых пригласить. Аня хотела отказаться: страшно свои работы показывать. Преподавательница сказала: «Это не экзамен вы просто сами увидите, что сделали». Аня выбрала три работы: карандашный натюрморт, акварельный сквер и портрет Артёма рисовала по фото, пока он учился в комнате. Портрет получился кривобокий, но родной, живой.
И тут случилась прореха в бюджете, которую Аня уже почти ждала Серёже урезали доход. Он загрустневший: «Слушай, надо будет урезаться. Ипотека, сам понимаешь». Аня мысленно уже вычёркивала покупки. Серёжа говорит: «Может, с курсами… ну пауза?» «Оплатила до конца, осталось пару недель», «Я про время, а не деньги. Ты устаёшь, нас не видишь»
Ане хотелось возразить что Артём давно сам по себе, Серёжа тоже, устаёт она от всего. Но промолчала и вдруг поняла: Серёжа не злой, он просто хочет держаться за привычное. Она мягко выдохнула: «Я попробую взять неполную занятость или два дня на «удалёнке». Узнаю». Серёжа не поверил сначала, но вслух она это уже сказала.
Провал случился на занятии, когда рисовали гипсовую голову. Аня выкладывалась на сто процентов, но преподавательница: «Анна, вы очень аккуратно, но всё время боитесь ошибиться. Рисуете контур, а не форму». Пробило, потому что увидела это ведь про жизнь: делать аккуратно, но мёртво.
Из занятия домой пришла, бросила сумку и в ванну пошла. Смотрела на своё отражение усталая женщина с карандашной пылью на пальцах. Возникла мысль написать преподавательнице, что больше не придёт, вычеркнуть себя из выставки, поставить коробку обратно.
Но потом вышла, на кухне Артём сидит, матчи в школу обсуждает. «Мам, придёшь завтра?» «Приду, сынок». Серёжа тоже мягче обычного: «Я не понимаю твои занятия, но вижу, что в тебе что-то меняется. Ты живёшь. И мучаешься, что не всё сразу». Это и обняло её, как разрешение ошибаться. Она призналась: «Мне страшно, что это всё просто игра, ерунда». Серёжа пожал плечами: «А что, терпеть всерьёз надо? Ты ведь не бросаешь работу»
Аня вдруг поняла выбор не между «всё бросить» и «навсегда остаться». Можно просто оставить себе угол, где ты ты.
На следующий день сходила на матч Артёма, потом на занятия, и решила сегодня рисовать смело, без вымеренных линий, пусть будет плохо. Ошибалась, стирала, но на листе появилась жизнь.
Через неделю зашла в отдел кадров: «Можно ли на гибридный график или не полный день?» «Можно, если начальник подпишет. Зарплата по часам». Взяла лист с условиями, руки трясутся: денег меньше, стабильности меньше но хоть что-то своё появится.
К начальнику шла долго, но всё же решилась: «Я выгораю. Готова попробовать два дня на удалёнке не прокатит, вернусь». Он устало кивнул: «Ладно, попробуем, если отчёты не просядут».
В день показа повесила работы в холле библиотеки запах книг, чистый свет, люди приходят, смотрят. Серёжа с сыном пришли, Серёжа под портретом остановился: «Это я?» спрашивает Артём. «Ты», сказала Аня. «Похож, только серьёзный какой-то», улыбнулся сын. «Ты иногда и такой». Сын хмыкнул: «Круто, мам». Серёжа в сторонке постоял, тихо сказал: «Не знал, что это так по-настоящему».
Аня на свои работы смотрела: ошибок хватает, но в каждом кусочек вырванного из рутины времени, попытка не прятаться за аккуратностью. Страх не ушёл, он просто не единственный голос внутри.
Когда всё закончилось, Аня сняла свои рисунки, аккуратно сложила в папку. Преподавательница подошла: «Вы сегодня спокойнее как-то». «Я поняла, что не должна сразу уметь, только делать», честно сказала Аня. «Вот это и есть работа», улыбнулась преподавательница.
Дома папку поставила на книжную полку не спрятала, не убрала далеко. На столе листок с гибридным графиком и черновик семейного бюджета. Налила себе стакан воды, села у окна, смотрит на московский двор: где-то свет ещё горит, где-то уже все спят. Завтра опять работа, письма, сроки, вечером белый лист. Страшно. Но теперь страх не причина давить себя назад.
Достала из папки тот неудачный рисунок гипсовой головы и на обороте написала: «Можно и испортить». Вернула обратно, как ключ от двери в комнату, куда всегда можешь войти на чуть-чуть для себя.
