Линия до деревни
Автобус пришёл не к назначенному времени, а будто по какому-то своему закону. На ветру у полуразвалившегося стеклянного павильона стояла Дарья Сергеевна, крепко прижимая к груди старую сумку с пачкой лекарств и вязаных шерстяных носков для тёти. Она смотрела, как водитель плечистый мужчина лет сорока не глядя ни на кого, размашисто расписывается в путёвом листе прямо на баранке. У обочины спрессованный серый снег вперемешку с песком, а с поля тянет ледяной ветер, такой, что Дарья вновь считает шаги: от остановки до перекрёстка, от перекрёстка до магазина, от магазина до бабушкиных ворот. Как в далёком детстве.
Она уехала из этого места много лет назад, когда казалось: большой город это не просто место, а обещание перемен. Там всё текло ровно: отдел закупок, кипы документации, электронные письма, сроки и совещания, карта метро, короткие разговоры с мужчиной Сергеем, который жил с ней два года и всё чаще дышал недовольством: мол, когда ты наконец «слезешь с двух стульев»? Теперь другая жизнь стала основной. Тётя слегла, и звонок соседки прозвучал буднично-страшно: «Дарья, ваша совсем плоха, я одна не справлюсь».
В доме у тёти Марии Петровны было жарко печь топили с рассвета. На кухне таз с картошкой и на колченогом столе коробка таблеток в надрезанной упаковке. Тётя лежала в холодной комнате, где на стене висел старый красный ковёр, а у окна маячил потертый стул с накинутой фланелевой кофтой. На голос племянницы старушка отозвалась с закрытыми глазами, будто свет мешал думать.
Приехала… с трудом выдохнула Мария Петровна. Слово далось ей не легче чугунного котла.
Даша села на край кровати, накрыла ладонь тёти своей рукой. Кожа тонкая, сухая, но пульс тёплый, упрямый. Надежда теплилась невольно, хотя сельский доктор уже говорил: сердце, сосуды, годы «Ну, смотрите по состоянию».
Утром Дарья пошла в фельдшерско-акушерский пункт наш ФАП за свежими назначениями. Дверь распахнута, а внутри пахнет хлоркой и усталостью. На стуле возле окна сидит Аркадий Николаевич, фельдшер с морщинистыми руками, уткнувшись в журнал, и спрашивает без поднятой головы:
К кому пришли?
К вам, отвечает Дарья. За тётушку мою Мария Петровна Иванова.
Он всматривается в неё, будто этого имени давно ждал.
Я к ней загляну под вечер Только вы поймите, отметил он, щёлкая по столу ручкой, нынче пошли разговоры Оптимизация. ФАП нерентабелен, меня вот-вот в район перебросят.
«Если» прозвучало как «когда». Дарья переводила взгляд на аккуратные бланки, градусник в стакане, маленький холодильник с вакцинами. Всё здесь казалось не учреждением, а тонкой жизненной нитью только она удерживает деревню от забвения.
А люди? спросила она.
Люди как-нибудь. В райцентр на автобусе если автобус будет.
Об автобусе она узнала в тот же день у магазина. Две женщины перекрикивались, кому идти за хлебом авось опять не довезли? Продавщица Ольга Фёдоровна, не отрываясь от весов, в сторону бросила:
Слыхала, линию отменяют. Пассажиров мало. Денег не дают.
Упрямое городское раздражение сжало Дарью: как можно обсуждать такое будто погоду? Но оно мигом сменилось тревогой. Ведь без автобуса тётю ни в больницу, ни на анализы, ни на приём не дотащишь. Без ФАПа давление не измерит ни одна соседка с аппаратом, что давно врёт.
Вечером она находит у тёти в шкафу папку документов. Между квитанциями, выцветшими письмами затерялся лист формата А4 с пыльной печатью районной администрации. В нём сухо об «оптимизации первичного звена», о сокращении маршрутов. Даты слишком близки. Перечитав, Дарья надеялась изменить смысл, если просто вглядеться получше.
Тётя, услышав шелест, спросила из комнаты:
Ты чего там?
Пишут, ФАП могут закрыть. И автобус…
Старуха долго смотрела на серый потолок.
Закроют, тихо ответила Мария Петровна. Они всё тут закрывают. А ты-то чего приехала думаешь, до сих пор тут что-то можно удержать?
Фраза больно задела Дарью. Она не собиралась спасать деревню. Она приехала ухаживать за близкой. Сделать, что положено, и вернуться в город, где всё предсказуемо, где её отсутствие уже отмечено крестиком в рабочем календаре.
На третий день Дарье позвонили с работы из Екатеринбурга. Начальница Галина Львовна говорила сухо и чётко:
Женщина, мы тебя ждём. Ты понимаешь, у нас поставка, отчёты Если не выйдешь в понедельник, придётся искать замену.
Дарья глядела в окно во дворе соседский мальчишка возил одни санки по рыхлому снегу. Слова «другой вариант» звучали словно приговор.
Я постараюсь… Но тут
Тут у тебя семья, оборвала начальница. Но у нас не благотворительность.
К вечеру Сергей прислал кратко: «Когда возвращаешься?» «Не знаю», ответила она и тотчас почувствовала, как это «не знаю» размывает мост между ними.
На следующий день Дарья шагнула в здание сельсовета. В приёмной объявление: «Субботник, приём граждан», запах сырости и бумаги. Председатель невысокий широкоплечий мужчина в очках пригласил сесть.
Я по поводу ФАПа и автобуса, вот бумага Даты пугают.
Он тяжело вздохнул и отводя взгляд:
Понимаете, область считает деньги. Деревня у нас маленькая. Финансировать всё сложно.
Но у нас живые люди! Моя тётя лежачая. Как она доедет?
Скорая, пожал плечами он. Вызовите.
Скорая не едет на укол и давление! Автобус это еще работа, школа, продукты.
Вы из города, да? Думаете, напишете жалобу, и всё решится. У нас тут система. Я не против, пишите, только подумайте: тут не любят шумных.
Наружно вежливый отказ. Но тут же пришло ощущение: если Дарья свернётся на своей работе в тёткином доме, сама станет частью этой вымороченной тишины.
Она начала собирать подписи. Смешно и неловко казалось стучать к соседям, просить паспортные данные для бланка. Многие отводили глаза:
Не пишите фамилию просил кто-то. У меня сын в сельсовете.
А если за это хуже будет? Всё равно прикроют же, а мы крайние, спросила женщина в платке.
Здесь это был не страх опыт. Здесь учились не выделяться, чтобы не остаться одному.
Первой поддержала продавщица Ольга Фёдоровна:
Подпишу. Если автобус уйдёт, лавку закрою. Как товар возить?
Аркадий, фельдшер, расписался быстро и с усталой улыбкой:
Меня только не светите… Мне ещё работать.
Тридцать подписей за два дня для деревни это много, для района пустяк. В библиотеке с древним принтером Дарья отсканировала листы, отправила жалобы в администрацию, в минздрав области, в прокуратуру. Писала ночами, пока тётя кашляла за стенкой.
Каждое новое письмо становилось не облегчением, а как будто наоборот проблема всё плотнее проникала в дом.
Ответ пришёл на неделю позже: «Ваше обращение рассмотрено. Мероприятия оптимизации проводятся в рамках…» дежурные слова, где говорилось о «доступности», но ничего не объяснялось, когда уберут автобус.
В деревне начали обсуждать Дарью. Соседка с молоком перестала заходить. Люди здоровались, но тут же замолкали.
Однажды вечером явился дальний родственник, степенный Григорий Андреевич, сел строго, шапку не снял:
Ты чего тут развела?
Я пытаюсь помочь
Пытаешься, а нас подставляешь. Говорят, комиссия из-за тебя едет Им по башке, потом на нас. Ты думаешь, уедешь, и всё? А мы останемся.
Внутри закипало, но она держала тон:
А как жить без автобуса, без ФАПа?
Жили. На попутках, кто на чём. Захочешь уедешь.
Не все могут, Дарья посмотрела на закрытую дверь. Не все.
Ты городская стала. У вас всё по закону. А тут свои порядки.
После его ухода тётя тихо попросила:
Не ругайся Они ж свои, Дашенька.
Свои не должны молчать, Дарья вдруг сама себе призналась, что говорит уже не про тётю про себя. Так много лет соглашалась и избегала ссор, лишь бы не потревожить чужой порядок.
Комиссия действительно приехала двое из района, бюрократка из области. ФАП осмотрели строго, журнал полистали, с фельдшером перекинулись парой вопросов. Потом на собрании в клубе где холодно и пахнет сырой старой краской глава поселения выступал осторожно, представительница области улыбалась, но чужо.
Понимаем вашу тревогу, произнесла она. Но штат не укомплектован, нормативы не выполняют ФАП будем заменять выездной бригадой.
А автобус? спросил кто-то с лавки.
Это вопрос по другому ведомству. Маршрут нерентабелен, заявил чиновник из района.
Дарье слово дали через силу.
Вы считали, сколько человек останется без врача, если уберёте маршрут? Сколько детей пешком зимой пойдут в школу? Выездная бригада раз в две недели, а если ночью плохо станет?
Не держать же ФАП ради троих? склонила голову бюрократка.
Это жизнь. Вы просите нас смириться, голос у Дарьи дрогнул.
Давайте без эмоций, сухо сказал глава. Конструктивнее.
Дарья раскрыла папку:
Есть подписи, есть отписки. Я продолжу писать в область, в Москву, в прокуратуру.
Послышался чей-то возглас: «Зачем она это». Она поняла: теперь пути назад нет. Даже если завтра уедет в деревне её запомнят как ту, что подняла голос.
После встречи глава поселения подошёл у заиндевелого крыльца.
Думаете, геройство? спросил он тихо.
Я думаю, что вам тоже нужен автобус.
Мне нужен бюджет, чтобы район не снял. Вы уйдёте в свой город.
Больно. Конечно, уехать она может. В городе ждёт квартира, работа, Сергей. Здесь лишь тётя и память. И новый, неожиданный груз.
В ту ночь у Марии Петровны началась одышка, губы посинели. Кое-как дозвонилась до скорой ждите, машина далеко. Она держала тётю, слушая сиплый вдох.
Только не поднимай шум не надо, прошептала старушка.
Это уже не только из-за тебя. Из-за всех, ответила Дарья.
Скорая приехала к рассвету. Молодой фельдшер сделал укол везти смысла пока нет, наблюдайте. В доме повисла пустая, вымороженная тишина.
Утром начальница Галина Львовна прислала: «Если не выйдешь в понедельник ищу замену». Холодно, делово, понятно это ультиматум.
Дарья двинулась на остановку с пакетом для водителя. На дороге слились в голове два списка: если уедет и если останется. Везде были потери.
Автобус пришёл всё же. Водитель, принимая пакет, произнёс:
Последний месяц катаюсь. Потом всё.
А вы что будете?
Найду, не в первый раз. А вы чего воюете?
Потому что тогда нас просто не будет, сказала Дарья сама себе в удивление, как просто всё оказалось.
В тот же день Дарья решилась: записала у ФАПа видео для бывших жителей и друзей. Ключевых слов ни лозунгов, ни ругани, только правда изнутри, факты. Передала журналистке знакомой с портала областных новостей.
Ждать пришлось сутки. Потом она откликнулась: «Напишу. Но готовься администрация обозлится».
Дарья сидела на кухне, слушала, как тётя тяжело дышит, и вдруг чётко поняла: уверенности нет, есть только точка, надо которой уже не вернуться.
Делай.
На следующий день все перестали улыбаться открыто. Продавщица жалобно шепнула: глава разговаривал, пугает сокращениями. Фельдшер позвонил, устало, без упрёка:
Ты понимаешь, что теперь меня точно уберут? Я не против, но
Не хочу, чтобы тебя убрали, ответила Дарья. Я хочу, чтобы ФАП остался.
Хотеть мало. Но, ладно. Я к твоей зайду, раздалось в ответ.
Через несколько дней чиновники сняли копии расписания: теперь на остановке числилось «временно». ФАП работал, но Аркадию Николаевичу активно искали замену. В разговорах жителей появилось странное напряжение, будто люди впервые поверили: можно не только ждать.
Она стояла у ФАПа, когда на пороге нарисовалась представительница областного минздрава. Ни улыбки, ни тени сочувствия.
Вы довольны? спросила она.
Здесь нечему радоваться. Я просто хочу, чтобы у нас осталось хоть что-то.
Та долго смотрела ей в глаза:
У вас есть энергия, но ресурсы не бесконечны. Не забывайте порой приходится жертвовать.
Я выбираю по-своему, Дарья смотрела в упор.
Вечером, проверив тётю, она разложила на столе новые бланки для подписей, ответы на жалобы, список телефонов. Открыла календарь в Екатеринбурге понедельник уже истёк без неё.
На следующий день возле остановки люди снова ждали автобус. Молча, хмуро. У большинства в руках сумки с продуктами, у кого-то пакеты с лекарствами. Только Дарья шагнула ближе, когда вдали показался автобус, и подняла руку чтобы водитель заметил.
Рядом стояла прежняя женщина в платке. Дарья протянула ей лист:
Подпишете ещё раз?
Та посмотрела на неё, на дорогу, на автобус и тихо кивнула. Потом твёрдо вывела свою фамилию.
