Когда я вспоминаю те давние времена, перед глазами сразу встаёт старая кухня в хрущёвке на окраине Ярославля, где я, Анна Васильевна, стояла у плиты, мельчила ложкой густой грибной соус и одним глазом следила за вспыхивающим экраном телефона на подоконнике. Мерцание уведомлений было сродни искрам на ёлке в советское Рождество: наш родительский чат 6 «Б» вновь гудел, будто переполненная электричка вечером.
Мама, не забудь завтра биология! донёсся голос Сашки из комнаты.
Что там? крикнула я, перекрывая шкворчание блинов.
Микроскопы надо принести, если у кого есть. Только у нас ведь нет, да? Саша вошёл на кухню, худющий, с рыжим вихрастым чёлком, в мятой футболке.
Нет у нас микроскопа, только увеличительное стекло на балконе валяется. Думаю, никто нас ругать не будет, сказала я, чувствуя неловкость, будто оправдываюсь.
Он пожал плечами и ушёл к себе, а я выключила газ, взяла долгожданный телефон и открыла мессенджер.
Сто с лишним новых сообщений. Перелистываю вверх: что же на этот раз? Опять уборка класса? А, нет тут уже появились голосовые от Татьяны Игнатьевны, затем многословная тирада от Лидии Андреевны, потом снова она и, как всегда, встревает Пётр Алексеевич.
Лидия Андреевна у нас появилась, когда три года назад перевела своего сына из гимназии. Энергичная, шумная, с непременными инициативами. В начале я была ей искренне благодарна: придумала совместный подарок учителям к Дню учителя, выбила скидку на поездку в московский музей. Но быстро стало ясно, что она привыкла доминировать и не выносит, когда с ней не соглашаются.
Пётр Алексеевич, наоборот, был человеком тихим, меланхоличным, часто с усталым лицом. Отец двоих близнецов, которые учились у Саши в классе. Проявлял себя редко, но если вступал в спор, то спорил до последнего: добирался до деталей, ссылался на пунктики из устава.
Их пикировки начинались с мелочей: Лидия Андреевна собирала рубли на новые занавески (где смета, спрашивал Пётр), Пётр бурчал на лишние домашние задания по английскому (Лидия отвечала, что нечего детям пропадать в телефонах). Раньше я старалась скользить по этим спорам, мысленно давала себе обет: «Не вмешиваться».
Но сегодня, судя по числу сообщений, спор перешёл границу.
Я поставила тарелки на облупившийся стол, позвала Сашу ужинать, но сама краем глаза читала. Всё началось с короткого объявления от классной: «Уважаемые родители, с понедельника дети приходят в сменке. Новые требования пожарной безопасности». Под постом сразу знакомые смайлики и «поняла». Затем Лидия Андреевна: «Коллеги, может, пора купить шкафчики для обуви, как в параллельном классе? А то дети пакеты таскают». Пётр вздохнул строчкой: «Давайте сперва выясним, всем ли это по карману». Лидия вспыхнула: «Вечно вы против, а дети страдают! Или вам всё равно, в каких условиях учатся?»
Я вздохнула. Саша ел, уткнувшись в планшет.
Убери планшет со стола, велела, не глядя.
Он буркнул что-то, но послушался. Телефон завибрировал вновь.
Мама, а что у тебя там? заметил он моё напряжение.
Да сними голову, взрослые громко спорят, сказала я и поймала себя на странной мысли: взрослые, а насколько ведут себя сами знаете как.
После ужина загрузила посуду в советскую машину, протёрла стол и снова вернулась к чату: сообщений стало ещё больше. Лидия уже строчила про «безответственных родителей», Пётр про «навязывание расходов». Остальные подключились: кто поддерживал Лидию Андреевну, кто вступался за Петра Алексеевича, а третьи просили: «Хватит, давайте спокойно».
Я почувствовала старый знакомый комок сзади в голове. День-то весь провела в конторе свела чужие счета, разбиралась с налогами в рублях, мечтала только о тихом вечере, а тут Какая уж тишина при этих мессенджерах.
Вспомнилось, как неделю назад Лидия Андреевна звонила лично: «Аня, ну скажи по-честному, ты же за шкафчики? Ведь это цивилизация!» Я тогда промямлила что-то ни о чём не любила вставать на чью-либо сторону.
А теперь в чате уже звучало: «Если кому трудно, не участвуйте но не портите общее дело!» от Лидии. Пётр отвечал: «Не вам решать, кто участвует. Это школа, не ваш частный кружок».
Я поймала себя на том, что снова готова пролистать вниз. Но взгляд зацепился: «Вы вообще представляете, что не всем с неба падают деньги?» Пётр.
Внутри взыграло раздражение. У меня-то они тоже не падали: считала каждую покупку, выкраивала на Сашу, давно ни о чём лишнем не мечтала. Но и понимала для детей-то шкафчик правда удобнее этих вечных мешков.
Палец завис над вводом. Написать что-то мирное? Или промолчать? Вспомнилось, как на днях Саша сказал: «Наши-то родители опять ругались в чате учительница потом злая ходит». Без осуждения, но мне стало горько.
Я всё же написала: «Давайте не будем из обсуждения шкафчиков делать битву классов. У всех своя ситуация поищем вариант, который устроит большинство, не устраивая друг другу драку». Поставила смайлик с протянутой рукой может, остудит.
Тут же пожалела: смайлик будто чужеродный на фоне оголённых нервов. Ответ не заставил себя ждать. Лидия: «Спасибо, Анна, что поддержали. Я за конструктив, но когда упрекают в богатстве, трудно не вспылить». Пётр парировал: «Поддержка это считаете правильным бедных обзывать отсталыми?»
Я застыла с телефоном. Не поддерживала я ни ту, ни другую пыталась будто всех призвать к разуму, а они прочли своё.
Понеслось: Лидия ссылалась на меня «люди уже устали от Петра». Пётр оборонялся «громче крик не значит, что большинство». Пару раз мамы кивнули: «Согласна с Анной», но без уточнений. Чувствовала, будто имя моё тащат на себе в разные стороны, как знамя во дворовой войне.
Планировавшийся тихий вечер сменился созерцанием виртуальной драки. Саша ушёл к себе, хлопнув дверью.
Ты опять в телефоне, кинул на прощание.
К девяти вечера сообщение от учительницы, Марии Яковлевны: «Дорогие родители, давайте завершим дискуссию до завтра. Прошу без личностей». Посыпались, как пепел, «ок», но искры переписки ещё тлели, точно угли.
Легла я с тяжёлой головой. Казалось, что стою посредине раздираемой комнаты: двое кричат, а тебя тянут то вправо, то влево как аргумент.
Утром оживило снова: Лидия выложила скрин Петра трехмесячной давности в нем он возмущался очередным сбором денег. Пётр ответил выложил Лидиину прошлую реплику про «пассивных родителей». Подтянулась и мама Жени, чью дочку Лидия раз уколола словами о «невоспитанности».
К десяти, уже сидя в бухгалтерии, я не могла сосредоточиться на квартальном отчёте, а телефон вибрировал в ящике. Коллега, Тоня, заглянула через перегородку:
Опять родители? спросила она с сочувствием.
Я кивнула. Как объяснить взрослому человеку, что тебя коробит, когда в чате пишут: «даже Анна Васильевна поддерживает».
В обед позвонила Мария Яковлевна:
Анна Васильевна, есть минутка?
У меня внутри все сжалось, будто ожидала страшную весть.
Конечно.
Сложился сложный случай. Лидия Андреевна и Пётр Алексеевич оба обратились к директору письменно. У каждого своя правда. В переписке центральная роль у вашего сообщения. Нам нужна встреча после уроков, в половине третьего. Директор просит несколько родителей помочь разобраться. Надеюсь, вы придёте?
Я согласилась, хоть в голове уже крутились отговорки: и отчет не доделан, и дела по работе. Но понимала не прийти значит пустить на самотёк. Уже мелькали угрозы «жалобы в департамент» и «разбирательства с юристом».
Остаток дня цифры в таблицах расплывались. В чате народ сотрясался: «Теперь вообще страшно что-либо писать», «Давайте отдельный чат без скандалистов», «Могут привлечь за клевету». Один из родителей даже прилепил ссылку о наказаниях за оскорбления в сети.
Так хотелось просто выйти: нажать «выйти из группы» и забыться. Но перед глазами всегда стоял Саша с вопросом: «Почему взрослые ругаются?» Если я уйду, никто и не попытается ничего сгладить.
Я написала начальнице о срочном семейном деле. Ответила она сухим «поняла» без обычной улыбки.
В школе тянуло капустой из столовой и сыростью раздевалки. Дети носились по коридору; кто-то хохотал, кто-то спорил. Учительница встретила меня, кивнула и мы пошли к директору.
В кабинете уже сидели Пётр и Лидия. Лидия в ярком пальто, с вечно идеальной укладкой, судорожно сжимала телефон. Пётр в старенькой куртке, с толстой папкой на коленях, смотрел уныло. Директор строгая женщина с короткой стрижкой, с папкой бумаг. Я села у стены, стараясь быть незаметной.
Коллеги, сказала директор по-деловому. Ситуация тревожная. Есть переписка, есть заявления. Я попросила Марию Яковлевну и Анну Васильевну, чтобы попытаться спокойно разобраться. Без обвинений, пожалуйста. Надо найти выход, а не крайнего.
Лидия заговорила первая, держа осанку.
Я чувствую себя атакованной, произнесла она с надрывом. Любая инициатива оборачивается нападками: богатая, навязывающая стандарты! Я, между прочим, выросла в самой обычной семье, копейки считала, как все. Но хочу, чтобы наши дети жили по-современному. Когда Пётр пишет про «другой мир» мне обидно!
Пётр отвернулся, но ответил:
Я за удобства для детей, сказал он глухо, но против, когда всё решает парочка самых активных. Не все смогут сразу сдать деньги, а когда спрашиваешь тебя чуть ли не врагом прогресса выставляют. У меня двое детей. Когда мне пишут, что это копейки, мне тяжело.
Я слушала и видела: у каждого своя боль. Лидия боится выглядеть чванливою, Пётр нищим и бессильным, а спор всё равно о шкафах.
Анна Васильевна, строго обратилась ко мне директор, вы пытались всех примирить. Как вы видите корень?
Я покраснела.
Думаю, у нас давно по швам пошло всё не только из-за шкафчиков, сказала я честно. Любая проблема искра в пороховую бочку. Лидии Андреевне важно, чтобы детям было удобно. Петру чтобы никто не оказался униженным из-за денег. Но обсуждение уже давно не про шкафчики. Мы общаемся как враги. Дети это чувствуют.
Вы считаете, что ваш комментарий всё усложнил? уточнила директор.
Видимо, да, призналась я. Хотела разрядить, а написала слишком обтекаемо. Каждый увидел своё и потянул меня за собой. Мне жаль, если кто-то подумал, будто я против него.
Лидия удивилась.
Я думала, вы за меня.
Я вздохнула:
Я устала не от вопросов, а от криков. Я не против шкафчиков и не против тех, кому тяжело. Я за то, чтобы мы не обвиняли друг друга.
Пётр тихо фыркнул:
Легко мирить, когда у тебя всё в порядке.
Раньше я стала бы оправдываться. Сейчас вдруг поняла: это тупик.
У меня и самой не всё гладко, ответила спокойно. Я тоже веду тетрадочку с расходами. Но ещё сильнее, чем за кошелёк, мне стыдно за то, как мы с вами спорим на глазах у детей и учителей.
В кабинете повисла пауза. Директор отложила бумаги.
Разные взгляды не запретишь, сказала она. Но правила общения запросто. Сейчас чат только ухудшает атмосферу, отражается на учебном процессе. Моё предложение: финансовые вопросы выносить в отдельную инициативную группу (2-4 родителя плюс классная), там обсуждать варианты, дальше чёткое формулирование для общего чата с возможностью спокойно отказаться. В общем чате только вопросы учёбы, без переходов на личности. В случае ссор сначала личный разговор.
Лидия нахмурилась.
Опять одна и та же компания будет всё решать?
Именно, что нет, ответила Мария Яковлевна. Я предлагаю: в инициативную не только самых крикливых, а дополнить теми, кто может быть объективным. Анна Васильевна, вы согласитесь?
Я внутренне поёжилась не хотелось вообще лезть, но понимала: если не я, попадут только Лидия да ей подобные.
Ладно, войду. Главное честно обсуждать, не укатывать.
Пётр пожал плечами:
Мне трудно всё обсуждать работа, семья. Но не хочу, чтобы меня выставляли жадиной. Соглашаюсь, если в общем чате никакой ругани.
Я, пожалуй, тоже перегнула, заметила Лидия. Когда называла кого-то пассивным, думала только о себе.
Я ощутила, как напряжение в комнате стихает.
Значит, так, подвела итог директор. Я сегодня пишу в чат про новые правила. Вы подтверждаете. И давайте без скриншотов: это только разрушает доверие.
Вера и Андрей кивнули. Лидия убрала наконец телефон в сумку.
Коридор у школы был уже пуст. Лидия догнала меня у гардероба.
Я реально считала, что ты за меня, сказала она чуть тише обычного. Важно чувствовать, что ещё кто-то держится.
Не хочу быть чьим-то рупором, призналась я. Хочу, чтобы мы вспоминали о детях, а не боролись.
Лидия кивнула:
Я попробую. Просто иногда страшно как бы снова не начали обсуждать за спиной.
Мне тоже страшно. Давай хотя бы чат щадить, раз уж иначе нельзя.
В дверях наткнулась на Петра.
Простите, что втянул, сказал он. Сам не ожидал.
Лучше спрашивать разрешения, прежде чем ссылаться на чьи-то слова.
Он кивнул.
Буду и правда писать меньше. Может, всем станет легче
Я не была уверена, что это лекарство. Но сил спорить уже не было.
Домой шла словно после долгого разговора на морозе в ясном воздухе легче дышать, но согреться пока не получается.
Вечером директор лапидарно написала в чат: «Договорились: обсуждение личных качеств недопустимо, финансовые темы через инициативную группу, конфликты в личной переписке». Ответы были короткими: «понимаю», «ок». Лидия отметилась желанием быть в группе, я тоже согласилась. Пётр промолчал, но чат отметил его «прочтено».
Чат сменил дыхание. Сообщений стало в разы меньше. Кто-то пытался поддеть, но реакцию не получал. Мария Яковлевна мягко тушила начинающиеся стычки.
В инициативной группе мы с Лидией и ещё двумя мамами придумывали, как тактично формулировать вопросы, чтобы никто не чувствовал себя вынужденным. Я ловила себя: теперь прежде чем написать, спрашиваю себя это про детей или про меня?
Через неделю шкафчики всё же заказали. Нашли бюджетней, договорились, кому тяжело школа даст рассрочку. В общий чат сбросили ссылку на опрос. Никто не спорил, просто отметили «да» или «нет».
Однажды Саша, толстым ломтем нарезая чёрный хлеб, заметил:
Учительница сегодня не злая была. Говорит, у родителей мир.
А раньше как?
Как будто её кто-то с утра облил холодной водой. Всё время на звонки огрызается. А сегодня сама на нас улыбается.
Я легонько улыбнулась. На душе стало теплее.
Чат всё равно иногда искрился: кто-то жаловался на домашку, кто-то что дети мало гуляют на переменах, но едва начинался нарастающий тон, трое-четверо сразу писали: «Без обвинений!», «Вспоминаем правила!». Я иногда писала тоже без сарказма, без двусмысленных смайликов.
Поздним вечером пришло личное от Лидии: «Спасибо, что не вышла из чата. Я бы после такого убежала». Я долго смотрела на экран, потом ответила: «Подумала о Саше и Марии Яковлевне. Вот и осталась». Появилось сердечко.
Через пару дней Пётр отозвался: «Если я опять сорвусь скажите сразу, без крика на весь чат». Я ему: «И вы мне тоже». На этом и порешили.
Весной организовали праздник. Дети репетировали стихи, родители пекли ватрушки. В спортзале стоял запах дрожжевого теста и резинового пола. Я сидела на складном стуле, наблюдая, как Саша с одноклассниками читает Маяковского. Впереди Лидия снимала на телефон, чуть позади стоял Пётр, наблюдал за сыновьями, с редкой улыбкой.
После выступления все переговаривались: кто о летних лагерях, кто о том, сколько задают учить стихов. Я подошла к столу, поставила домашний пирог. Рядом Лидия:
Рецепт пирога в тихий наш чат скинь, попросила.
Я улыбнулась:
В наш вечно уставший чат.
Лидия кивнула взгляд стал ровнее.
Чуть поодаль Пётр что-то рассказывал Марии Яковлевне, потом пожал ей руку: «Понимаю теперь, как вам тяжко, когда мы ругаемся». Учительница кивнула устало, но благодарно.
Я ощутила, как внутренне отпускает. Не до конца знала: стоит кому-то неосмотрительно бросить фразу, вспыхнет и опять. Но сейчас, в шуме спортзала, где дети бегали с бумажными стаканчиками и кто-то обсуждал контрольные, чувствовалось: стало легче.
Саша подбежал ко мне, покрасневший:
Мама, я не забыл ни одной строчки!
Я горжусь тобой, сынок, ответила я.
Он уже хотел убежать к друзьям, но вдруг спросил:
Ты больше не будешь там спорить?
Я вспомнила как вечером чуть не влезла в новый спор о покупке тетрадей, но удержала себя коротко написала: «Давайте в инициативной группе». Всё.
Я буду писать только то, что важно для тебя и класса. Не для собственного самолюбия, уверила я его.
Саша на миг задумался, не до конца поняв, но кивнул и убежал.
Я достала телефон: новое сообщение вопрос о времени завтрашней репетиции. Мария Яковлевна ответила. Под её сообщением ровные «поняла», «спасибо».
Я смотрела на белое поле ввода и впервые за долгое время чувствовала умиротворение. Экран убрала в сумку.
На сцене дети настраивали реквизит, кто-то уронил бутафорию, кто-то рассмеялся. Взрослые молча наблюдали или снимали видео. Мир по-прежнему неидеален. Но сейчас достаточно тих, чтобы в этом шуме услышать голос своего сына, а не лишь вой родительского гнева.
Я поудобнее устроилась на стуле и позволила себе просто быть, не прислушиваясь к тревожному звуку новых уведомлений.
