Алёна Проскурина лежала в палате, окутанной синеватым светом, будто в облаке над Москвой. Сначала ей удалили аппендикс, но потом чтото пошло не так: вспыхнуло небольшое воспаление, осложнения зашептались шепотом, и выписка пока оставалась лишь мечтой.
Куда спешить? Алёнка была на больничном, работа могла ждать, а в общежитии швейной фабрики её соседка по комнате Анастасия радовалась одиночеству: её котёнок Пётр, будто маленький страж сна, мог беспрепятственно приходить к ней до самого рассвета.
У Алёны поклонников не было. Не сияла она, как светлая Анастасия, а была тихой, скромной, почти вписанной в свои двадцать шесть зим. Жизнь словно шила её швеи не в те места. Анастасия уже бросилась в брак, а Алёна оставалась в ожидании, словно в коридоре, где стены шепчут о новых соседях. На фабрике жильё не строили, а руки нужны были.
Алёна размышляла, глядя в окно, где синее небо казалось акварельным полотном, и наблюдая за своей пожилой соседкой по палате Фёдорой Тихоновной, которая всё чаще погружалась в сон, а когда просыпалась, их разговоры текли неспешно, будто река в полнолуние.
Алёна рассказала, как осталась одна. Родители ушли, старший брат, как буря, разграбил всё наследие и теперь сидит за кражу. Одна я, тётка Фёдора, вздохнула она. А мужъ нет? спросила Фёдора, всматриваясь в её глаза. Нет, и не было. Подруга моя скоро выйдет замуж, а я всё одна. У вас семья? Фёдора ответила гордо: Родных нет, но мальчишки мои всегда рядом. Что бы ни случилось, они починят, покрасят, побелят.
Фёдора начала рассказывать историю, от которой Алёна чуть не потеряла ориентир. Оказалось, Фёдора живёт в старом доме на окраине города, наследство от родителей. Муж умер давно, детей нет. Но из доброты и желания иметь «деток» она принимала в дом дворовых мальчишек. Пеку блинов, иногда пирожков с картошкой, зову всех, и они бросаются, как тени, к столу. Пятерошестеро садятся, обмениваются угощением. Родители их работают на заводе недалеко, а они одни, сами себе предоставлены. Как ваш муж относился к такому гостеприимству? спросила Алёна. Ворчал, конечно, но мальчишки воду в бочку наливают, дрова в поленницу складывают, и он мирится, ведь тяжёлая работа теперь не нужна.
А где сейчас эти пацанята? Подросли? Приходят в гости? продолжала Алёна. Пожалуйста, помогайте, а то как! Фёдора улыбнулась: Приходят, с детьми, старшие сами бегут. Блины всегда готовятся, я их даже в больницу приносила, чтобы они меня навещали.
Алёна вспомнила, что в её палату приходили посетители, но она тогда была слишком в себе, не разглядывала их. Мне осталось немного, дочка, вдруг прошептала Фёдора. У меня два беспризорных мальчишки: Митька и Василек. Один живёт с матерью, другой с отцом, оба на заводе работают по дветри смены, сами себе предоставлены. Вы их кормите? удивилась Алёна. Не только кормлю. Уроки делают, помогают мне, иначе улица их проглотит. Сердце болит за них.
Через два дня к Фёдоре пришли двое мальчишек лет десять, Митя и Вася, и их родители: крепкий, слегка прихрамывающий мужчина и уставшая от работы женщина. Алёна тихо вышла из палаты, чтобы они могли поговорить, а когда вернулась, Фёдора уже спала, на тумбочке лежали яблоки, пачка печенья и бутылка кефирного напитка. Алёна смотрела на спящую женщину и не могла понять, откуда у неё силы кормить чужих детей. Вспомнила она и Димкусорванца, которого мать бросила, а Фёдора забирала к себе. Отец Димы приходил и кричал, что она портит сына, но Фёдора отвечала: Он будет у меня, покушает, поможет. Однажды он полку прибил, а она, со скрипом в спине, не смогла его накормить; он сказал, что пришёл не за едой, а чтобы помочь.
Фёдора молчала, а потом произнесла: Мальчишки более чуткие, чем многие взрослые. Они не жадные, не жёсткие, просто одниодинешеньки, сами себе предоставлены.
Алёна готовилась к выписке, а соседка уже не просыпалась. Вскоре к ней пришёл молодой мужчина, высокий, в кожаной куртке, улыбчивый, Володя, её племянник. Алёна хотела уйти, но Фёдора остановила её: Вот, Алёна, это Володя, он вырос, познакомьтесь. Алёна кивнула, назвала своё имя и вернулась к кровати. Володя сидел у Фёдоры, потом подошёл к Алёне и сказал: Было приятно познакомиться, поправляйтесь, я ещё зайду. И ушёл, оставив на столе сок, а Фёдора спала после укола.
Вечером Фёдора проснулась и отказалась от ужина. Алёна держала её за руку и шёпотом сказала: Слушай меня, дочка. Володя нотариус, я оформлю тебе дарственную, возьму твой паспорт, живи в моём доме, не в общежитии, а в своём жилье. Только одно прошу: не бросай ребят. Алёна, словно застывшая в камне, кивнула и заплакала: Не брошу их, Фёдора, я пригляд за Митей, Василеком и Димой. Обещаю.
Через два дня Алёну выписали. Володя вёз её из больницы, а у входа стоял, слегка хмурый, но радостный. После того как Алёна попрощалась с доброй Фёдорой, её подали в гроб, а Володя помог оформить переход прав на её новый дом. Алёна переехала в подаренный ей дом, но мальчишки пока не приходили. Володя иногда наведывался и в один вечер привёл всех троих: Митю, Василька и Диму. С тех пор они стали частыми гостями, особенно в дождливые осенние вечера, когда на улице сырость, а Алёна подавала им блинчики из заводской столовой с творогом, с мясом. Они ели, смотрели телевизор, играли в «Монополию», потом бегали домой, радостные и полные энергии. Жили они рядом, в одной крыше.
Володя, помогая Алёне оформить рассрочку на пошлину за дом, стал для неё не просто помощником, а кемто большим. Его чувства к ней росли, но он пока оставался другом. Отец Димы, пришедший к Алёне, вместо крика благодарил её за то, что она присматривает за сыном: Не прижигайте его слишком сильно, а то сядет на шею, сказал он строго, но без злобы.
Так новая жизнь развернулась у Алёны: свой дом, новые соседи, а в сердце осталась память о Фёдоре Тихоновне, чей светлый образ жил в каждом углу её дома. Она хранила её доброту, как драгоценный дар, и щедро делилась им с теми, кто нуждался.
