Утро в московской квартире было тихим. Воскресенье, конец ноября, и за окном серое небо, безлиственные тополя и мокрый асфальт двора. На кухне стойко гудел старенький холодильник «Саратов», на столе остывал электрочайник, а в раковине стояли тарелки после вчерашнего пирога с картошкой.
Сергей осторожно чистил мандарин и аккуратно укладывал кожуру в хрустальную пепельницу. Жена, Татьяна, стоя на цыпочках, рылась в верхнем кухонном шкафу, споря с жестяной коробкой, где должны были лежать фильтры для «Редмонд»-кофеварки. На стуле возле окна лежала куртка их сына Данилы, рядом черный городской рюкзак из «Спортмастера». Дочь, Дарья, обещала приехать к обеду с молодым человеком родители толком его и не видели.
Ты разобралась, сколько ему лет? спросила Татьяна, не оборачиваясь.
Кто же знает, пожал плечами Сергей. Голос у него взрослый, когда по телефону разговаривали
Татьяна тяжело выдохнула. Он уже привык к её частым вздохам даже не замечал. Сергею было сорок шесть, он трудился инженером в московской фирме проектировал вентиляцию для офисных зданий. Жизнь шла размеренно: работа, дом, редкие встречи с друзьями. Его родители давно ушли, осталась только Валентина Павловна, мама Татьяны, что жила в соседней пятиэтажке.
Я к маме после обеда загляну, сообщила Татьяна. Она опять про ноги жалуется.
«Про ноги» она жаловалась, кажется, десятилетие. Артроз, варикоз, списки лекарств на полке. Сергей иногда отводил её к врачу, относился без раздражения скорее с усталой лаской. Старость что поделать.
Щёлкнула дверь в коридоре. Данила, высокий и худой, ворвался внутрь в наушниках. Скинул «Адидасы», кивнул отцу, вынул один наушник.
Ма, я поем потом, ладно? Мы с ребятами в спортзал.
В спортзал проворчала Татьяна. А зачёты сами сдадутся?
Мам, всё нормально, привычно увернулся Данила. Осталось два зачёта.
Сергей смотрел на выросшего сына будто вчера ещё катался с ним по двору на самокате, а теперь у парня бицепсы, татуировка на запястье и свои отношения с жизнью.
Жили они как многие. Ипотека за двушку в Химках, отпуск раз в год иногда в Сочи, иногда в Турции. Ссоры из-за денег, мусора и звонков теще. Обычная жизнь.
Татьяна в последние месяцы уставала сильнее, вечерами садилась на диван, поджимая ноги и жалуясь на ноющую боль. Сергей объяснял это работой она бухгалтер в школе: весь день за компьютером.
В тот день всё закрутилось не с её ног, а с тревожного звонка матери. Валентина Павловна позвонила в обед, когда Дарья уже пришла с Андреем и стол ломился от блюд: оливки, «селёдка под шубой», курица в духовке.
Танюша, голос дрожал, у меня рука опять дёрнулась И нога. Я испугалась.
Татьяна побледнела, отставила тарелку.
Я сейчас приду, мам.
Сергей встал.
Я с тобой.
Сиди, отрезала она. Тут гости Дарья, посиди с Андреем. Я быстро.
Он всё равно натянул куртку. Вместе они спустились по лестнице, вышли в снежный двор. В подъезде у тёщи пахло капустой и порошком «Миф». Валентина Павловна открыла дверь, держась за косяк.
Покажи, Татьяна взяла мать за руку. Что дёрнулось?
Вот улыбнулась та. Может, давление опять.
Сергей глядел и ощущал нарастающее беспокойство. Ей семьдесят два. Активная, ходила в храм, помогала соседям. Но с лета стала рассеянной забыла выключить плиту.
Вызываем скорую, сказал он.
Да ну, отмахнулась Валентина Павловна. Пройдёт.
Не прошло. Через час они уже сидели в приёмном покое районной больницы. Душно, пахло антисептиком и варёной свёклой. На лавках люди с пакетами и пальто на коленях.
Валентину Павловну увезли на обследование. Татьяна металась по коридору Сергей пытался дозвониться дочери, но та не брала трубку.
Может, это нервы сказал он, не зная, кого успокаивает.
Татьяна кивнула, но её глаза были полны тревоги.
Диагноз услышали вечером. Молодой невролог пригласил их в кабинет:
У вашей мамы есть неврологические признаки. КТ показало, что инсульта нет, но подозреваем дегенеративный процесс.
Это что значит? Татьяна не сразу поняла.
Есть изменения мозга. Надо дообследоваться у невролога и генетика, врач говорил устало.
Генетика? Сергей никогда не думал, что это про их семью.
Это наследственное? спросил он.
Говорить рано, врач посмотрел в глаза. Некоторые болезни могут передаваться по наследству. Я дам направление.
Они снова вышли в коридор. Валентину Павловну увезли в палату, она казалась усталой, но стоически улыбалась:
Ну что, живу пока?
Мама, не шути, сказала Татьяна.
Сергей смотрел в мрачный зимний двор. «Наследственное» крутилось в голове.
Через неделю поехали в областную больницу на север Москвы. Белые холлы, электронная очередь, МРТ. Валентину Павловну обследовали: невролог стучал молоточком, просил пройтись, поднять руки.
Потом кабинет врача-генетика. Женщина лет сорока поверх медицинского халата:
По результатам подозреваем у вашей мамы наследственное нейродегенеративное заболевание болезнь Хантингтона. Слышали?
Они с Татьяной переглянулись.
Это поломка в определённом гене. В мозге разрушаются клетки. Нарушается координация, меняется поведение. Болезнь прогрессирует.
Сергей слушал, леденея изнутри.
Почему так поздно началось? спросила Татьяна.
Бывает у кого-то раньше, у кого-то позже. Определить можно только тестом.
То есть у меня тоже может быть? спросила Татьяна.
Пока не сделали тест не знаем, подтвердила врач. Если у родителя есть мутация, шанс передать 50%.
Татьяна побледнела, Сергей подставил руку.
И наши дети рискуют? спросил он.
Если у вас есть мутация, риск также 50% для каждого ребёнка.
Тишина. Телефон звякнул где-то в коридоре.
Тестирование сугубо добровольно, напомнила генетик. Перед ним, как правило, беседа с психологом.
Дома они вдвоём сидели на кухне перед неразлитым супом.
Пятьдесят процентов, прошептала Татьяна. Как подброшенная монетка.
Сергей налил себе стопку среди недели пил редко. Выпил залпом.
Всё может быть хорошо, сказал он.
А если нет? Татьяна смотрела в одну точку. Я это детям передала?
Сергей не нашёлся, что ответить. Просто накрыл её руку своей.
Вечером, собрав детей, рассказали, в чём дело. Дарья устроилась в кресле, Данила на диване. Сергей рассказал всё как есть.
Что, и у нас может быть? тихо спросила Дарья. Работала дизайнером, жила отдельно, но часто бывала дома.
Пока неясно, сказала Татьяна. Сначала проверюсь я.
А если не делать тест? Дарья задумчиво спросила.
Можно, ответил Сергей. Это личное решение.
А если узнать, что есть эта мутация? Данила напряжённо сжал кулаки. Что тогда?
Дальше жить, зная, Татьяна ответила с трудом.
А лечится? Дарья почти шёпотом.
Нет, только симптомы можно облегчать, пожалела мать.
Долгое молчание. Тишину рвали тиканье часов.
Я сделаю тест, вдруг твёрдо сказал Данила. Лучше знать.
Сначала я, Татьяна резко посмотрела на сына. Порядок такой.
А если ты не решишься? настаивал Данила.
Давайте не будем сейчас, Сергей примиряюще развёл руками. Не контрольная у нас.
Вследующие недели жизнь словно застыла. Всё шло как обычно: работа, учёба, коммуналка, магазины. Но всё под знаком вопроса: нужен ли тест?
Татьяна консультировалась с генетиком и психологом. Сергей ездил, сидел под дверью. Ещё раз объяснили:
Тест покажет, есть ли у вас расширение гена, произнёс врач, если да болезнь проявится точно, вопрос только во времени и течении. Если нет нет риска у вас, нет у детей.
А если не хочу знать? спросила Татьяна.
Это тоже выбор. Многие предпочитают жить с неопределённостью, мягко ответил врач.
А как детям? спросил Сергей.
Ваши дети взрослые. Они сами выбирают. Но обычно сначала тестируется родитель.
Татьяна слушала, сжимая платок. Она думала, как малыми были дети, как боялась простуд и синяков. А теперь боится другого масштаба вещей.
Меня могут уволить, если у меня мутация? Или страховку не дадут? спросила Татьяна.
Закона такого нет, но результаты врачебная тайна, заверил врач. Но сами расскажете будьте готовы к реакции.
Вечерами на кухне это неизменно обсуждали.
Не хочу, чтобы меня жалели, выдохнула Татьяна. Или смотрели, как на ticking bomb.
Не буду, пообещал муж.
Ты уже иначе смотришь, она криво улыбнулась.
И он понял, что это правда: в каждом её забытом слове теперь видел намёк на болезнь.
Дарья раз в неделю захаживала попить чай.
Я про эту болезнь читала, призналась она. Пишут, что некоторые боятся рожать с риском.
Ты пока не знаешь, какой у тебя риск, возразил Сергей.
А если узнаю? Я с Ильёй думала рожать Теперь не уверена, имею ли право.
Не обвиняй себя, резко прервала мать.
А если передам? Дарья упрямо. Это моя ответственность.
Между ними возникла невидимая граница: жизнь как хотели и страх жизни, которую навяжет наследственность.
Данила по-своему справлялся: на тренировках, среди друзей, с громкой музыкой. Но Сергей заметил, что парень изучает сайты о болезни, истории генетики, статистику продолжительности жизни.
Ты за мной следишь? возмутился сын, застигнув отца у компьютера.
Беспокоюсь, честно признался Сергей.
Я тоже, Данила резко. Но не хочу, чтоб меня жалели заранее.
Однажды в руках Татьяны оказался документ о предтестовом консультировании: теперь она могла решиться на анализ крови.
Если не выдержу результат? спросила она у Сергея.
А если не выдержишь неведения? спросил он в ответ.
Она не ответила. Он тоже не знал.
На днях они навестили Валентину Павловну теперь уже в неврологии. Два старика в палате о чём-то перешёптывались, на тумбочке иконка. Валентина Павловна улыбнулась:
Сказали, что заморская болезнь. Я им что это за грехи мои.
Нет, мама, не надо, сказала Татьяна. Это не кара.
Всё по воле Бога, вздохнула мать. За себя уже не переживаю, вы живите.
Эти слова то утешали, то вызывали злость: не хотелось быть заложницей чужого сценария.
Клиника пригласила их всей семьёй на консультирование: четыре стула, коробка салфеток. Генетик, психолог.
Мы никого не уговариваем, сказала психолог. Ваша задача понять, что именно пугает.
Боюсь стать обузой, вырвалось у Татьяны. Что буду вешаться вам на шею.
Сергей почувствовал комок в горле.
И не увидеть внуков.
Психолог спросила Дарью, чего та боится.
Сделать больным ребёнка, вздохнула она. Но и не осмелившись жалеть.
Боюсь всё время ждать болезни, если не знать точного, признался Данила. А если узнать боюсь ещё сильнее.
А вы? спросили Сергея.
Боюсь не потянуть. Считать годы Тани, если вдруг диагноз подтвердится.
Любой выбор это страх, подытожила психолог. Только форма этих страхов будет разной.
Из клиники вышли молча, в лицо бил ледяной ветер. Дарья остановилась у ступенек:
Я решила. Тест делать не буду. Пока детей не планирую, использую защиту, а если решусь, возможно ЭКО с отбором эмбриона. Так делают.
Это дорого, заметил Сергей.
Зато честно, ответила Дарья.
А я буду делать, бросил Данила.
Сначала я, напомнила Татьяна.
А если не решитесь?
Не ругаемся, вмешался Сергей. Всё равно все решения не примешь за день.
Через неделю Татьяна подписала согласие на тест. Сергей стоял рядом. Кровь сдана.
Долго ждать, отметила она.
Лучше, чем жить в неведении, попытался улыбнуться муж.
Месяц ожидания казался годом. Всё было по-старому, но каждое забытое слово Татьяны вызывало тревогу. Сергей ловил себя на том, что отслеживает жесты и речь.
Один вечер Данила пришёл злой.
На биологии рассказывали про такие болезни. Я сидел, будто это всё про меня.
Можно было уйти, заметила мать.
И что я скажу? горько усмехнулся Данила.
Сергей приобнял сына.
Никому не должен объяснять.
Кроме вас. Вам всё всегда надо знать, парировал Данила.
В день получения результатов мелкий снег, февраль. Сергей взял выходной. В коридоре сидели пары, самотёчные мужчины.
Не пойду! вдруг сказала Татьяна, шарахается от двери. Не хочу знать.
Уже пришли, мягко ответил муж. Но если не готова уйдём. Только ответ всё равно уже есть.
Она дрожала. Сергей предложил зайти вместе.
Врач держала в руках папку результатов.
Ваш анализ в норме. Мутации, вызывающей болезнь Хантингтона, нет, спокойно произнесла врач.
Они несколько секунд не верили словам.
Точно? дрожащим голосом спросила Татьяна.
Перепроверяли. Это надёжно.
Татьяна заплакала в плечо мужа. В этих слезах было всё: страх и облегчение.
На улице Сергей позвонил Дарье и Даниле.
Всё хорошо, сообщил он. У мамы мутации нет. И у тебя значит нет, добавил для Данилы.
Понял, коротко отозвался тот.
Вечером вся семья собралась за столом: Дарья принесла «Медовик», Данила мандарины.
Теперь по глупому диагнозу здоровы, заявил сын.
Остальное как повезёт, добавила Дарья.
Нам повезло, тихо прошептала Татьяна. Но маме нет.
После ужина Дарья сказала:
Я всё равно буду осторожней Всё равно страшно создавать новую жизнь.
Теперь этот риск ушёл, но сама жизнь сплошной риск, заметил Сергей.
Философ, засмеялась Дарья.
Просто отец.
Татьяна присела рядом с Данилой.
Хотел тест? спросила она.
Этого хватит, ответил Данила. Отлегло.
Ты меня не злишься? тихо.
Только на собственные мысли.
Он сжал её крепко, по-взрослому.
На следующий день Татьяна зашла к матери.
Мам, у меня всё хорошо. Гена нет.
Слава Богу. Я за вас молилась, улыбнулась Валентина Павловна. Но своей жизни не делай больницей. Ты живи.
Возвращаясь домой, Татьяна поняла: семья больше не живёт под домокловым мечом, но уже не та, что прежде. Осталась память и болезнь, и выбор: знать-не знать.
Вечером сидели все на кухне. Сергей чистил картошку, Дарья шутила в чате, Данила рыскал в интернете.
Пап, обратился он. Думаю оформить страховку жизни. Просто для подстраховки.
Уже думаешь о нас? улыбнулся Сергей.
Гены геными, жизнь руками делается.
Татьяна разливала чай. Тревога внутри заметно утихла не исчезла совсем, но стала привычней.
Я записалась к психологу, неожиданно поделилась она. Не только по поводу болезни, а вообще.
Хорошо, кивнул Сергей. Может, и я пойду.
Семейное мероприятие, улыбнулся Данила.
Пусть будет так.
Они сидели, пили чай. За окном сдувал снег. В квартире было тепло, в телефоне мигали новые сообщения. У каждого остались свои тревоги, свои вопросы. Но они были вместе. И этого сегодня было достаточно.
Сергей посмотрел на жену та подсматривала за снежинками у окна и впервые за много месяцев легко улыбнулась.
Чаю ещё?
Налей, попросила она.
Он налил. И почувствовал, что именно в этих будничных вещах и кроется самый крепкий семейный смысл: ждать, поддерживать, принимать. Никто не застрахован от беды, но любить и жить можно даже тогда, когда кажется, что опоры не осталось вовсе.
