25сентября
Сегодня я почти потеряла голову. Сижу в полутёмной спальне, обхватив шкатулку с любимыми вещами, и пытаюсь понять, как дошло всё до этого. Всё началось, когда Алёна младшая сестра моего мужа Петра без всякого запроса сунула свою руку в мой гардероб.
Алёна, сразу сними эту блузку! Ты что, совсем с ума сошла? крикнула я, стоя в дверях и глядя, как её сумка с продуктами сыпется на пол. Я едва успела поймать её взгляд, когда она уже стояла перед зеркалом в моём шелковом топе цвета пыльной розы, купленном мной к премии неделю назад.
Ткань, будто растянута до предела, так и готова была разорваться. Алёна, как будто ни в чём не виновата, улыбнулась своей «обиженной невинностью» и сказала:
Ой, Марина, ты меня напугала! Я чуть не упала в обморок. Я просто примерила, Пётр сказал, что ты задержишься, а я думала, успею сделать пару снимков для Инстаграма. В этом цвете я будто богиня, согласна?
Внутри меня вспыхнула ярость. Я глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться, но запах дешёвых, приторносладких духов Алёны, смешанный с потом, ударил в нос.
Снимай сейчас же и положи на кровать! Ты понимаешь, что шелк нельзя растягивать! Ты же на два размера больше меня, Алёна! Ты её порвёшь! произнесла я, пытаясь придушить гнев.
Алёна бросила глаза, но всёравно начала расстёгивать пуговицы, посмеиваясь:
Ну вот, опять началось Жалко тебя? Мы же семья, у мамы всё общее. Откуда в тебе столько жадности? Как будто ты изза бульвара приехала с замашками буржуа.
Я шагнула вперёд, опасаясь, что она в порыве раздражения просто разорвёт ткань.
У вас с мамой может быть одна зубная щётка, но это ваши проблемы. А это мои вещи. Я никогда не давала тебе права рыться в моём гардеробе. Как ты сюда попала? Где Пётр?
Пётр в магазин за хлебом, пробурчала Алёна, бросив блузку на покрывало. Он меня впустил, сказал: «чувствуй себя как дома». Мне стало скучно, решил посмотреть, что у невестки нового. Вы же всё время шмотки собираете, а они пылятся в шкафу.
Я подняла блузку и заметила тёмные влажные пятна под подмышками. Шелк был испорчен без возможности стирки только химчистка, но даже она не спасала от запаха чужого дезодоранта.
Ты испортила вещь, прошептала я, глядя на ценник: пятнадцать тысяч рублей.
Ой, да ладно! Постираешь будет как новая, фыркнула Алёна. Я к вам пришла не просто так, а по делу. А ты с порога орёшь. Гостеприимство ноль.
Тут дверь открылась, и в коридоре прозвенел голос Петра:
Девчонки, багет купил, сейчас чай пить будем!
Пётр вошёл, улыбаясь, но улыбка исчезла, как только он увидел меня, красную от гнева, и Алёну, сжатую в позе.
Пётр, обратилась я к мужу, держась за блузку, почему твоя сестра опять роется в моих вещах? Мы же обсуждали это месяц назад, когда она без спроса взяла мой кашемировый шарф и вернула его с дыркой от сигареты.
Пётр почесал затылок, пытаясь найти нейтральную позицию.
Марина, ну не начинай. Алёнка ещё молода, хочет выглядать красиво. Она просто примерила, ничего не украла. Мы же все любим наряжаться.
Пётр, это не «наряжаться», а невоспитанность! бросила я блузку в корзину, чувствуя отвращение. Она надела вещь на голое тело, вспотела в ней! Ты бы надел трусы соседа, чтобы просто примерить?
Фу, Марина, ну ты сравнила! возразила Алёна, обиженно скривившись. Я же сестра, а не сосед. И я уже помылась, не надо меня грязнеть выставлять.
Стоп! поднял руки Пётр. Давайте успокоимся. Марина, я поговорю с ней. Алёна, нельзя брать чужое без спроса. Пойдём чай пить, всё остынет.
Я отказалась от чая, закрылась в спальне, чувствуя дрожание рук. Это был уже не первый конфликт, но сегодня границы Алёны пересекли черту. Раньше пропадали мелочи: колготки, заколки, иногда помада исчезала из моей косметички, а потом появлялась в сумочке у мамы. «Ой, это мне отдала, цвет не подошёл», тогда говорила Галина Петровна.
Я подошла к туалетному столику, чтобы смыть макияж, и увидела баночку дорогого ночного крема, заказанного из заграницы. Крышка была скручена криво, а внутри огромная воронка, словно ктото вычерпал крем пальцем. На краю остался темный след от тонального крема, который я обычно использую.
Нет, уже слишком, прошептала я.
Я вышла на кухню, где Пётр и Алёна мирно пили чай с багетом.
Алёна, сказал я, пытаясь звучать устало, но твёрдо, ты лезла в мою косметику?
Алёна откусила кусок булки, не моргнув.
Ну, немного подправилась. С работы лицо набухло. У тебя столько всего стоит, целый магазин. Жалеешь? Капельку крема и пудры? Ты всё равно не успеешь их вымазать до срока годности.
Ты лезла в банку грязными пальцами! гневно ответила я. Это негигиенично! Там теперь бактерии! Ты понимаешь, что косметика предмет личной гигиены, как зубная щётка?
Ой, началось, закатила глаза Алёна, обратившись к брату. Пётр, скажи ей! Она помешана. Бактерии, микробы Мы же не в операционной. У меня, слава богу, кожа чистая, никаких зараз.
У меня кожа чистая, потому что я охраняю её, парировала я. Пётр, слушай меня внимательно. С этого дня твоя сестра больше не заходит в нашу спальню и не приближается к моему туалетному столику. Если я ещё раз увижу, что мои вещи трогают, я выставлю счёт. За блузку я уже молчу, но за крем восемь тысяч рублей.
Сколько?! вскрикнула Алёна. Ты серьёзно? Восемь тысяч за крем? Да я за эти деньги могу себе купить целый гардероб на распродаже! Пётр, она тебя разорит!
Это мои деньги, Алёна, я их заработала, отрезала я. В отличие от тебя, я работаю ведущим аналитиком, а не скачу с места на место раз в полгода.
Алёна покраснела, глаза наполнились слезами.
Ты меня ещё и куском хлеба упрекаешь? Да, сейчас у меня временные трудности с работой, но это не повод задирать нос! Пётр, я ухожу! Мне здесь не рады!
Она бросилась к двери, опрокинув стул, и выбежала в коридор. Пётр бросился за ней.
Алёнка, постой! Не обижайся, она просто устала
Через минуту дверь хлопнула. Пётр вернулся на кухню, лицо стало мрачнее тучи.
Зачем ты так? спросил он с укором. Девчонка плачет. Можно было бы объяснить полегче.
Я объясняла три года, Пётр. Она считает мои вещи своими. Это воровство, понимаешь? Бытовое воровство, под видом родственников.
Понял, вздохнул он. Я куплю тебе крем. Только без скандалов с мамой.
На следующее утро позвонила Галина Петровна, свекровь.
Марина, здравствуйте, её голос был холоден, как зимний ветер. Я не узнаю тебя. Алёна рассказала, как ты её вчера унизила, выгнала из дома, назвала грязной. Мы к тебе всей душой, а ты
Галина Петровна, перебила я, пытаясь держать себя в руках, Алёна испортила вещь за пятнадцать тысяч и залезла в крем. Вы бы обрадовались, если бы я пришла к вам в праздничном платье, вспотела в нём и потом ковырялась в вашей помаде?
Ну ты не сравнивай! Алёна девочка, ей хочется быть красивой. У неё сейчас сложный период, денег нет, парень бросил. Ей нужна поддержка, а не твои упрёки. Ты могла бы подарить ей эту кофточку, раз уж она ей так понравилась. С тебя не убудет.
Это не кофточка, а шелковая блузка. Я не благотворительный магазин. Я могу помочь продуктами, дать в долг, но мои личные вещи табу.
Эгоистка ты, Марина. Я всегда знала. Бог тебе судья, но помни: земля круглая. Когданибудь и тебе понадобится помощь.
Она повесила трубку. Я сидела на кухне, глядя на остывающий кофе, и чувствовала лёгкую вину, хотя умом понимала свою правоту. Эта семья умела мастерски возлагать вину.
Неделя прошла без конфликтов. Алёна не приходила, мать не звонила. Я даже расслабилась, решив, что урок усвоен. Купила новый крем, отдала блузку в химчистку пятна вывели, но носить её всё равно не хотела, и выставила на продажу.
В пятницу у Петра был день рождения, планировалось небольшое семейное застолье. Я готовила утку, салаты, зная, что придут мать и Алёна. Галина Петровна пришла, улыбнулась, но слегка сжала губы, вручая сыну набор носков. Алёна выглядела подозрительно веселой, откусила Петра в щёку, прошептала «привет» и ушла в гостиную.
Вечер прошёл гладко: все ели, хвалили утку, обсуждали новости. Я уже думала, что, может, переусердствовала, но всё же держала границы.
Ой, надо подшить носик, пробормотала Алёна после третьего тоста и скользнула к туалету.
Я напомнила ей:
Туалет направо.
Да я знаю, не маленькая, отмахнулась золовка.
Прошло несколько минут, Алёны всё не было. Я встала, извинилась перед гостями и пошла в коридор. Дверь в туалет была приоткрыта, свет не горел. Алёны там не было.
Сердце пропустило удар. Я бросилась к спальне. Дверь была закрыта, изпод неё пробивалась полоска света. Я дернула ручку заперто изнутри.
Алёна! Открой немедленно! закричала я, стуча кулаком в дверь.
Сейчас, я переодеваюсь! доносился приглушённый голос.
Что значит переодеваешься?! Это моя спальня!
Ко мне подбежали Пётр и Галина Петровна.
Что случилось? Опять скандал? спросила свекровь.
Она заперлась в нашей спальне! Пётр, ломай дверь, если она не откроет!
Замок щёлкнул, дверь раскрылась, и на пороге стояла Алёна в новых туфлях, которых я купила в Милане за бешеные деньги. На её ногах были итальянские лодочки, размером тридцать седьмого, а у меня тридцать девятый, широкая стопа.
Алёна стояла, переминаясь, лицо было перекошено от боли, но она пыталась улыбнуться.
Как? Шикарно смотрятся, да? Я просто хотела примерить к своему платью
Я посмотрела на её ноги: кожа туфель была деформирована, задники вдавлены, бока распирали, как будто скоро лопнут.
Снимай, прошептала я, голос почти исчез.
Ой, да ладно! Я просто хотела их на вечер, у меня свидание завтра начала Алёна, но я крикнула так, что стекла в серванте задрожали.
СНИМАЙ!!! ТЫ ИСПОРТИЛА ИХ! ОНИ СТОЯТ ПЯТЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ!
Алёна в панике пыталась снять туфлю, но нога, отёкшая от тесноты, застряла. Она дергала ногой, теряя равновесие, и крикнула:
Мама, помоги!
Галина Петровна бросилась к дочери, и вдвоём они с трудом вырвали туфлю. Алёна стояла босой, потирая красные пятна на ступнях.
Я подняла туфли кожа была безнадёжно растянута, форма утрачена. Это был конец.
Убирайтесь обе, сейчас же, сказала я, чувствуя, как в груди сжимается яд.
Ты выгоняешь мать и сестру в день рождения мужа?! возмутилась свекровь, её голос задрожал. Пётр, ты это допустишь?
Пётр стоял, глядя на испорченные туфли в моих руках. Он знал, как долго я копила их, как радовалась покупке. Он видел в Алёне не только наглое, но и испуганное лицо.
Мама, уходите, тихо сказал он.
Что? не поверила свекровь.
Уходите. Алёна, ты перешла черту. Это не «примерить», а вандализм. Ты испортила дорогую вещь. Уходите.
Алёна в ярости схватила сумку и крикнула:
Ноги мои здесь больше не будет! Выжерите свои тряпки!
Они ушли, громко хлопнув дверью. В квартире повисла гнетущая тишина. Я села на край кровати, сжимая в руках изуродованные туфли, и заплакала. Не от жалости к вещам, а от бессилия и обиды.
Пётр сел рядом, обнял меня за плечи.
Прости, Марина. Я был идиотом. Должен был сразу поставить замок.
Я заперла дверь на новый замок и, глядя в окно, почувствовала, как долгожданный покой наконец нашёл своё место в моём доме.
