Слушай, расскажу, как всё было у меня, будто бы ты рядом, а я сейчас говорю тебе по телефону.
В детском доме в Москве мне было не по душе, и когда приехала тётя Зоя сестра папы и объявила, что возьмёт меня к себе, я буквально подпрыгнул от радости. Тётю я видел лишь тричетыре раза, когда она приходила жаловаться, что наш папа живёт слишком далеко. Но каждый её визит был полон подарков, книг, настольных игр и попыток научить меня рисовать МиккиМауса, который у меня всё время получался кособоким. Я понял, что ей действительно небезразлично, и был удивлён, когда соцработница заявила, что никакие родственники меня не заберут. Полгода я провёл в приёмном, каждый день ожидая, когда приедет тётя Зоя и увезёт меня домой. И вот, в один серый вечер она появилась.
У меня не было мамы. Папа всё время говорил, что она «ушла кудато далекодалеко». Позже я понял, что «далекодалеко» значит «умерла». Папу же сбила машина у нашего дома, когда он спешил в магазин за молоком, ведь я пролил последнее в нашей крошечной тарелке, а на завтрак у меня были лишь шоколадные шарики с молоком. Темно и скользко он упал, а машина мчалась без тормозов. Я долго стоял у окна, прижимаясь мокрыми щеками к стеклу, глядел в вечернюю мглу и считал минуты, когда он вернётся. Часы тикали, а папы всё не было. Когда наконец позвали в дверь, я принял её за отца, но это оказалась тётя Людмила. На её щеках были чёрные пятна, глаза покраснели, и она заявила, что я переночу у неё, а папа «в срочном порядке уехал на работу». Папа же был пианистом, не мог работать ночами. Тётя Людмила просто не смогла сказать, что папа уже не вернётся, и это объявила соцслужащая, взяв меня в другой день.
Тётя Зоя извинилась за задержку и попросила меня не злился. Я лишь пожал плечами: за полгода я усвоил, что даже близкие люди могут оказаться хуже врагов. Главное, что она всё же меня забрала. Поездка в Москву была уже не приключением, а просто очередным перемещением. Сидя у окна вагона, я наблюдал, как мимо проносятся дома и деревья, понимая, что больше никогда не увижу родной район. Тётя говорила, что этот город её «погубит», и я понял, что ей не хочется возвращаться.
На московском вокзале встретил её мужа, невысокого, коренастого мужчину Василия, которого я сразу назвал дядей Васей. Он протянул мне ладонь, и я почувствовал, как впервые в жизни взрослый человек пожал меня за руку. Ладонь была грубой, в отличие от папиной, гладкой пианистских пальцев. Поскольку дядя Вася оказался строгим, в первые дни он предлагал мне рыбалку или хоккей, а я отмахивался: спорт меня не интересовал, а убивать даже рыбу я не хотел. Тётя Людмила постоянно читала мне книжки, и я слушал её с удовольствием, хотя уже умел читать сам. Дядя же отмахивался, считая чтение «делом девочек», а настоящим мужчиной надо играть в футбол.
С Людмилой было уютно. У меня не было мамы, и я иногда завидовал другим детям, но папа всегда был со мной в душе. Тётя тоже любила музыку и книги, шутила, работала из дома и находила время для меня: ходили в парк, в магазин, готовили ужин для дяди Васи, который возвращался с работы водителем скорой помощи уставшим и голодным. Однажды в магазин подошла высокая рыжеволосая женщина и спросила у тёти Зои: «Зойка, сколько лет, не виделись! А это кто, твой сын? Я думала, у тебя нет детей». Я замер, но она прижала меня к себе и сказала: «Мой, чей же ещё». Внутри меня разогрелось, будто я выпил горячий чай с малиновым вареньем.
Осенью я пошёл в школу и полюбил её, хотя чтение стало скучным: кроме меня и Олеся (наша одноклассница) читали хорошо, остальные только учились. Учительница дала нам одну книгу на двоих, и мы стали ближе. Олеся была весёлая, умная и вела себя без замётаний, как многие другие девочки. К зиме мы уже были неразлучны, и дядя Вася подшучивал, называя её «наша невеста».
Но на Новый год вспыхнула ссора изза Риты Ивановой девочки, которую все дразнили за её привычку ковыряться в носу и носить грязные блузки. Дядя Вася рассказал, что её отец лежит в реанимации, ведь он был на скорой, а я, помня, как потерял отца, сразу предложил стать её партнёром в танце. Олеся же назвала меня предателем, и мы почти перестали разговаривать. С Ритой я тоже не подружился она была глупой и неинтересной, но я нашёл новых друзеймальчишек. Учительница пригласила дядю Васю в класс, он рассказал про спасение товарищей в армии, и я стал «героем» на неделю, ходил с ребятами в лазертаг, хотя мне это не особо нравилось. На день рождения дядя подарил мне гитару. Я хотел бы стать пианистом, как папа, но гитара тоже неплохая.
Лето пришло, дядя взял отпуск, и мы все вместе уехали в деревню к его родственникам. Там он снова предлагал рыбалку. Я почти отказался, но услышал, как он шепчет: «Да я всегда хотел сына, и раз так вышло». Внутри меня снова стало тепло, хотя и стыдно, ведь если я стану для него сыном, папа наверняка будет недоволен, даже если смотрит на меня с небес.
Утром мы встали до рассвета, схватили удочки и поехали к озеру. Я уже почти забыл, как звучит рыболовный гул, и когда мы сели на берег, в два часа лишь один раз клюнуло, но даже рыбу я не смог вытащить. Дядя разочарованно цокнул языком, а я попытался улыбнуться, хотя это было самое скучное утро в моей жизни. На следующий день дядя возвратился с полным ведром, а я, глядя на живые рыбы, неожиданно заплакал. Дядя оттолкнул меня и сказал: «Нюня», потом ушёл.
Лето пролетело, и все подросли, в том числе и я. Олеся всё ещё игнорировала меня, но мне было всё равно. Некоторые мальчишки уже ходили домой одни, а я надеялся, что тётя Зоя перестанет меня навещать, но она сказала, что я ещё слишком мал. Мы с дядей поссорились он сказал, что не хочет «нянчить», а тётя ответила, что дорога от школы до дома требует трёх переулков, и её взгляд был полон решимости. О папе тут никто не говорил открыто, но каждый понимал, что он уже не вернётся.
Однажды в магазин пришла строгая женщина с рыжими волосами и спросила у тёти Зои: «Ой, Зойка, сколько лет! А кто это ваш ребёнок?». Я, прячась за углом, услышал, как она продолжала: «Это же приёмный ребёнок Фроловой, да?». Она даже спросила, не приёмный ли я. Я почти взбесился, но в тот момент в класс вбежала тётя, схватила меня за портфель и бросилась к ней. На следующий день Олеся громко заявила всему классу, что дядя и тётя «не могут иметь своих детей», поэтому они и взяли меня на воспитание. Я поверил ей, и всё встало на свои места: дядя действительно хотел сына, но я всё понял не так.
С тех пор я стал грубить дяде. Тётя спрашивала, какая же «муха меня укусила», а я лишь молчал. Однажды, когда дядя заставил меня вынести мусор, я крикнул: «Тебе надо, ты и выноси!». Дядя ответил: «Не хами!», а я в ответ: «Своих детей рожай и воспитывай!». Пару ударов по лицу я не почувствовал, но на белой футболке появились алые пятна. Тётя бросилась к нам и спросила, что происходит. Я хотел оправдаться, но слова застряли в горле, вместо них прозвучали крики: «Пошёл вон! Я подаю на развод! Приёмных детей тебе не нужны, племянника тоже!». Дядя удалился, а я услышал, как закрывается входная дверь.
Я думал, что без дяди будет спокойнее, но тётя Людмила постоянно плакала, быстро вытирала глаза платком, и атмосфера в доме стала тяжёлой. Прошло две недели, которые тянулись, как годы в детском доме. Я хотел как можно быстрее вернуться в школу, чтобы увидеть тётю в привычном виде доброй, весёлой, с ямочками на щёчках. Но каждый раз, когда я приходил домой, она была грустна, взгляд потерян, голос безжизненно тих. Я начал думать, что лучше бы меня оставили в детском доме, а не принесли новые проблемы.
Скучал я по дяде, по его громким разговорам, смеху и совместному просмотру телевизора. Я всё время прислушивался к шуму в подъезде, надеясь, что дядя вернётся, но его не было. Я пытался намекнуть тёте, что стоит позвонить дедушке, но она лишь погладила меня по голове и сказала: «Всё будет хорошо, малыш. Мы вдвоём справимся».
Тогда в городе, как будто вернулось лето, солнце ярко светило, небо беззаботно голубело, даже пожелтевшие листья вновь зазеленели. Я решил прогулять школу, подстроив подручный план: попросил одноклассника сообщить учительнице, что у меня болит живот, и сам отправился гулять. Сначала я прыгал на качелях в одном дворе, потом в другом, играл в мяч с малыми детсадовцами, но быстро надоел. На новой детской площадке нашёл странные качеликорзины, устроился в них, наблюдая за малыми, сидящими на скамейке их мамами с книгами. Подошла к мне девочка в розовом платье, почти как Олеся, и крикнула: «Тебе тут нельзя качаться, ты чужой!». Я ответил ей, будто бы был капитаном: «Где хочу, там и качаюсь!». Она начала толкать меня, а я, устав от борьбы, соскочил к горке, где она продолжала кричать, что я чужой. Я забрался на высокий ящик, бросил рюкзак вниз, а она раскопала его. Я крикнул: «А ну, прекрати!», но в тот момент услышал громкий треск, будто сломалась ветка.
Всё обернулось тем, что ко мне подбежала бледная женщина, схватила меня за плечи и запаниковала: «Я сейчас вызову скорую! Тебе нужна скорая, или позвонить маме? Где мама, телефон есть?». Я, задыхаясь, пробормотал: «Позвоните папе он работает в скорой». Дядя Вася, узнав о случившемся, прибежал быстрее любой скорой, раздвинул толпу детей, посмотрел на мою ногу я не мог встать, от боли было нечего дышать. Он нежно сказал: «Малышка, держись, сейчас будет всё в порядке». Женщина, держа меня за руку, воскликнула: «Вы отец? Наконецто!».
Меня оперировали, перелом был серьёзным, без вмешательства не обойтись. На больничной койке я лежал с двумя другими мальчиками, а тётя Людмила сидела рядом, постоянно протирая глаза бумажным платком. Дядя, стоя в дверях, спросил, что мне нужно: «Книжку купить? Чтото принести?». Я тихо ответил: «Хочу, чтобы ты вернулась домой». Дядя растерялся, а тётя зашипела: «Да, конечно». Дядя наклонился, обнял тётю, успокоил меня: «Ребёнок поправляется, всё будет хорошо». Он похлопал меня по плечу, и я, закрыв глаза, решил, что как только нога заживёт, поеду с ним на рыбалку может, тогда будет не так скучно.
