С супругой мы приняли непростое решение взять под опеку двухлетнюю девочку из московского детского дома. Родственники и приятели настойчиво советовали отказаться, но их доводы не поколебали нашу твёрдую волю.
Своего отца я никогда не видел, а мать появлялась в моей жизни крайне редко. Только спустя годы воспитатели раскрыли мне, как я оказался в детском доме. В младенчестве я тяжело заболел воспалением лёгких, и болезнь лишила меня сил даже на слёзы. Несколько суток я лежал безмолвно, угасая, пока мать, погружённая в тоску и алкоголь, находилась в соседней комнате.
Я рос в семье, где мать была зависима от спиртного. Она могла пить неделями, а шум её застолий мешал мне спать по ночам. Соседи устали от постоянного детского плача, и однажды мама отвезла меня в больницу. Когда медсестра вошла в палату, она увидела, что моя одежда загорелась. Трое взрослых бросились тушить пламя, и меня срочно перевели в реанимацию, где обработали ожоги. За всё время моего лечения мать ни разу не пришла ко мне.
Счастье, которое я нашёл в детском доме, не покинуло меня даже после рождения моего первого ребёнка. Я получил достойное образование, устроился на престижную работу, а наша квартира в Санкт-Петербурге была просторной и уютной. Время, проведённое с Григорием, наполняло меня радостью. Мы были друг для друга поддержкой, создавая свою маленькую вселенную. Единственное, чего нам не хватало это детей
Мы с женой удочерили двухлетнюю девочку из детского дома. Множество знакомых пытались нас отговорить, но мы не стали слушать их предостережения. Мы забрали её, когда переехали в новый город, несмотря на риск наследственных болезней. Но с тех пор она абсолютно здорова!
Каждый день я благодарю судьбу за то, что умею принимать решения сам и не поддаюсь чужому давлению. Ни одно из медицинских опасений не оправдалось моя дочь здорова и растёт. Я убеждён, что слишком легко списывать трудности ребёнка на «плохую наследственность». Это похоже на попытку снять с себя ответственность за воспитание, обвиняя только биологических родителей и их гены. На самом деле ребёнку нужна лишь любовь и ощущение собственной значимости, чтобы стать достойным человеком.
Вот уже почти пять лет прошло с момента усыновления, и я испытываю тревогу. Я люблю своего сына так же сильно, как и второго ребёнка, который у меня родился оба для меня семья. Но часть меня боится, что Анастасия узнает о своём усыновлении и переживёт это болезненно. Я не знаю, как начать с ней этот разговор, если она всё-таки узнает. Сможет ли она понять меня? Эта мысль пугает меня сильнее, чем возможность того, что кто-то другой расскажет ей об этом раньше меня.
