Тихий вечер в детском отделении городской больницы в Москве больше напоминал старую библиотеку, чем медицинский корпус. За окном медленно сгущались сумерки, окрашивая небо в пурпурные тона, а в коридорах царила почти медитативная тишина, нарушаемая лишь тихими шагами медсестры или приглушённым плачем ребёнка из далёкого бокса. Казалось, ничто не предвещало бурю. Но спокойствие, словно хрупкая стеклянная ваза, разбилось в одно мгновение, когда раздались спешные шаги и отчаянные крики у порога приёмного покоя.
На скорой доставили крошечного пациента с температурой, упорно не поддававшейся обычным средствам. Полуторогоднему малышу столбик термометра упорно держался над тридцать девять градусов, а все домашние жаропонижающие создавали лишь мимолётную, обманчивую иллюзию облегчения. Как только их ослабляли, жар возвращался с новой силой, грозя достичь опасного предела в сорок градусов, где начиналась неизвестность.
Молодая женщина, мать ребёнка, стояла, как статуя скорби; её огромные небесно-голубые глаза, казалось, впитывали весь океан слёз. В них таилась бездонная боль, смотреть на них было невыносимо. Тонкие пальцы бессознательно сжимали друг друга, а губы, шепча мольбы, дрожали от холода. Взгляд её не отрывался от крошечного, безвольного тела, завернутого в одеяло, грудь которого судорожно и часто дрожала в попытках схватить воздух.
Сделайте же чтонибудь! Умоляю, скорее! вырвался из её груди не крик, а пронзительный стон, в котором слышались одновременно надежда и отчаяние.
Малыша, не теряя ни секунды, поспешно перевезли в стерильную палату реанимации; тяжёлые двери захлопнулись, став непреодолимым барьером между матерью и ребёнком. У порога двое санитаров, стараясь быть тактичными, удерживали рыдающую женщину, чьё тело издавалось безмолвным криком. В ход пошёл целый арсенал современной медицины капельницы, инъекции, кислородная маска. Состояние ухудшилось, когда по пути к палате у мальчика начались судороги, заставившие сердца медиков сжаться ещё сильнее.
Четыре десятка минут, казавшихся вечностью, прошли, и уставшая врач Злата Кузнецова вышла в пустынный коридор, снимя с лица маску и шапочку, освобождая тёмно-каштановые локоны. Она чувствовала себя выжатой, как лимон. От стены, к которой, казалось, приросла, отделилась её тень, и сама она бросилась навстречу, словно на последнем вдохе.
Доктор, скажите, жив ли мой сын? в её глазахчашах, помимо горя и страха, вспыхнул крохотный огонёк надежды, такой хрупкий, что одно неверное слово могло его задушить. Злата инстинктивно отскочила от натиску этой безнадёжности.
Успокойтесь, пожалуйста. Самое страшное уже позади. С ребёнком всё в порядке, кризис прошёл. Температура снизилась и пока держится в норме. Сейчас будем наблюдать за его состоянием в реанимации и переведём его в обычную палату, четвёртый бокс. Идите туда, успокойтесь. Скоро ваш мальчик будет рядом с вами.
Но что это было? Почему такая высокая температура? Что с его здоровьем? женщина не отпускала её, вцепившись в рукав халата холодными пальцами, в которых застыла вся её материнская тревога.
Пожалуйста, не волнуйтесь так. Детский организм загадка, иногда он так реагирует на вирусы. Как только получим результаты анализов, картина прояснится. А сейчас ждите. Ждите своего сына, Злата мягко, но настойчиво отстранила руку от её хватки.
Уставшая, она прошлась к ординаторской, тяжело опустилась на стул перед компьютером, чтобы заполнить историю болезни крошечного пациента. Тело ныло, а в голове крутилось одно навязчивое мысль о чашке крепкого, чёрного, обжигающего кофе, способного вернуть ей хоть каплю бодрости. Она так ярко представила себе аромат, что почти почувствовала его вкус, и это придало ей сил. Нет, сначала нужно закончить документацию, нельзя расслабляться в любой момент мог прийти новый экстренный вызов.
В тот же миг двери ординаторской с грохотом распахнулись, ударившись о стену, и в помещение вломился её муж, Денис. На плечах его свисал одноразовый халат, развеваясь, как огромный тревожный птица, вырвавшаяся из цепи. Увидев Злату, он замер, словно наткнулся на невидимую, но крепкую стену.
Денис? Что ты здесь делаешь? Что случилось? С Глебом? спросила она, пытаясь прочитать ответ на его лице. Почему ты молчишь? Ворвался, как ураган, а теперь стоишь безмолвно. Она машинально поправила фонендоскоп, свисавший на шее как холодное металлическое жало.
Денис сделал несколько неуверенных шагов к ней, запустил пальцы в непослушные волосы и резким движением придал лицу хоть какуюто собранность.
Я я не знал, что сегодня твоя смена.
Как ты можешь знать, когда я работаю? Тебя всегда нет дома. Ты исчезаешь, словно призрак, устало, без упрёка, констатировала она.
Да, у меня такая работа, ты же знаешь. Мне только что позвонили Неважно. Скажи, к нам час назад поступил мальчик, Шпак Иван. Что с ним? его голос прозвучал резко, почти служебно.
Какое к нему отношение? Он фигурирует в твоём деле? спросила Злата.
И в тот момент её накрыла высокая волна догадки, от которой перехватило дыхание. Истина, уродливая и неприятная, предстала перед ней во всей своей наготе. Она прикусила нижнюю губу до боли, не отрывая взгляда от смущённого лица мужа. Воздух в ординаторской внезапно стал густым и тяжёлым, внутри, в глубине грудей, вспыхнула настоящая пожар, пожирающий всё на своём пути.
Лицо Дениса медленно, но верно переходило от растерянности к виноватой злости. Он, как закалённый боец, инстинктивно готовился к обороне, собираясь к атаке.
Похоже, я понимаю. Только, прошу, не говори, что это сын твоего товарища по службе. Это твой сын? её голос звучал тихо, но в нём не было вопроса, лишь горькое утверждение.
Да. Мне мне давно нужно было тебе рассказать. Но я не знал, как подобрать слова. Всё объясню, просто послушай.
Хорошо, кажется, у нас есть время. Ноги её вдруг стали ватными, как у куклы. Злата снова упала на стул, сожала пальцы в тугой замок, белыми от напряжения костями выступающими под кожей. Её взгляд, строгий и беспощадный, врезался в Дениса.
Он, нервно оглядывая кабинет, нашёл старый изношенный диван у стены и опустился на его край, будто силы окончательно его покинули.
Это было три года назад. Я был на юбилее у Егорова. Ты тогда чередовала, не отказывалась от смены. И тогда короче, я провёл ту ночь с его сестрой. Мы выпили много, я потерял голову. Не понимаю, как так случилось. Потом, через несколько недель, она пришла в отделение и сообщила, что ждёт ребёнка. Я клялся, что моя семья это ты и наш Глеб. Но я не смог не смог просто отвернуться от своего сына. Он поднял на неё глаза, ожидая гнева, криков, слёз, но Злата хранила ледяное молчание, которое было страшнее любых упрёков.
Прости меня, я знаю, что я не единственный такой в мире. Я просто обычный, слабый человек. И я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь. Мне очень жаль. Прости, повторял он слово, будто оно было спасительным кругом.
Твоя работа… удобна, оказывается. Оперативный, всегда в разъездах, на заданиях, в засаде. Говорил жене «чердачение», а сам к другой женщине, к другому сыну. Злата издала странный звук, то плач, то горький сжатый смех.
Вера, не надо, пожалуйста, не надо так, тихо, почти шепотом попросил он.
А как надо, Денис? Благословить тебя? Порадовать нашего Глеба новостью, что у него есть младший брат, с разницей в шестнадцать лет? Как мне жить теперь? её губы исказила больная, негарная улыбка.
Скажи, что с ним? С ребёнком. Денис наконец понял, что эта улыбка лишь попытка сдержать слёзы, готовые вырваться наружу.
На данный момент его состояние стабилизировалось. Температура снизилась, врачи продолжают наблюдение. её голос вновь стал ровным, профессиональнобезразличным, каким должен быть голос врача у больного.
Денис облегчённо выдохнул, и этот едва слышный вдох не ускользнул от внимания Златы. В её душе, рядом с пожаром гнева, тлела крошечная, но острая искра обиды. Она не припоминала, чтобы он когданибудь так явно переживал за своего сына Глеба в детских болезнях. Может, время стерло эти воспоминания? А может, муж лишь сейчас, с появлением второго мальчика, ощутил истинное отцовство.
Злость, обида, полная растерянность всё это, как снежная глыба, катилось в ней, набирая массу и скорость, стремясь вырваться наружу, разорвать её изнутри. Как врач, она знала, что такие истории случаются почти в каждой третьей семье, но была совершенно не готова принять эту истину, когда она ударила в собственный дом.
Злата встала, и на дрожащих, ватных ногах подошла к старой кофемашине в углу кабинета, отвернувшись к мужу. Она нажала кнопку, и шипящий, бурлящий звук нагревающейся воды заглушил всё вокруг, создав временный звуковой занавес. Когда аппарат наконец замолчал, издавая победный щёлк, она обернулась, уже собираясь предложить чашку кофе Денису. Но в ординаторской никого, кроме неё, не было. Он исчез так же тихо и внезапно, как и появился. Оставался лишь знакомый, успокаивающий, горьковатый аромат свежезаваренного кофе.
Злата вернулась к столу с дымящейся чашкой, отодвинув в сторону недописанную историю болезни. «И что же? Муж изменил беда, мир сошёл с ума. Но твой мир не упал, Злата. Всё живёт, всё дышит. Другие женщины както живут, находят силы, значит, и ты сможешь», безмолвно говорила она себе, делая небольшой глоток горькой жидкости, обжигающей горло. Горечь кофе странно совпала с горечью в её душе.
Прежде чем уйти домой, она заглянула в четвёртый бокс, остановившись у стеклянной стены. Мальчик спал, раскинув руки, на тонких запястьях ещё висели белые трубки капельницы. Дыхание было ровным и глубоким, лицо спокойно. Его матьмолодая женщина тоже дремала, опустив голову на сложенные на краю кровати руки. «Она красива», прошептала Злата. «Как мне жить с этим? Как делить одного мужа между двумя семьями?» Она медленно отодвинулась от окна, чувствуя себя чужой на этом празднике чужой, но такой хрупкой жизни.
«Вот как бывает в жизни. Один неверный шаг, одна ночь и уже нет прежней семьи. У мужа есть сын, новая любовь, новая реальность. У Глеба, похоже, есть бабушка в другом городе, у Дениса молодая жена и долгожданный сын, а я я осталась одна, на обочине их общей жизни. Совершенно одна. Или почти? Но мириться с жизнью в вечном треугольнике, в подвешенной неопределённости, я не могу. Ктото может, я не осуждаю, но я нет. У нас была крепкая семья» эти мысли звенели в её голове, как назойливая мелодия.
В тяжёлых, удушающих раздумьях Злата добралась до своей машины, доехала до дома. Квартира встретила её глухой, громкой пустотой. Тишина была настолько плотной, что её можно было пощупать. Дениса не было. Еда не привлекала, а готовить ужин в этой тишине казалось бессмысленным занятием. Она автоматически включила газовую плёнку, чтобы хоть както нарушить молчание. В этот момент на экране её телефона вспыхнуло уведомление о входящем звонке в Скайпе. Глеб! сердце сжалось. Она глубоко вдохнула, собрав всю волю, и приняла звонок.
Привет, мам. Папа снова не дома? Всё в порядке? Ты выглядишь не очень, сразу сказал сын, голос его уже взрослый, бархатный, полон заботы.
Всё хорошо, дорогой, просто очень устала. Работа А ты? Как бабушка? Всё в порядке? Скоро экзамены, готовишься? попыталась звучатьОна решила, что настало время отпустить прошлое и отправиться в путь, где только дорога и рассвет будут её единственными спутниками.
