Тихий вечер в детском отделении московской городской больницы 5 больше напоминал библиотеку, чем лечебное заведение. За окном густели сумерки, окрашивая небо в бирюзовофиолетовый оттенок, а в коридорах царила почти медитативная тишина, нарушаемая лишь лёгкими шагами медсестры и приглушённым плачем младенца из далёкого бокса. Всё казалось безмятежным, будто буря никогда не должна была прийти. Но спокойствие, хрупкое, как стеклянная ваза, мгновенно раскололось, когда у порога приёмного зала зазвенели спешные шаги и отчаянные крики.
На карете привезли крошечного пациента с упорной температурой, отказывавшейся подчиняться обычным жароснижателям. У полуторагодовалого Миши термометр упорно держался на отметке тридцать девять градусов, а все домашние таблетки лишь давали мимолётное иллюзорное облегчение, после чего жар снова возвращался, нависая над порогом сорока градусов, где уже пряталась неизвестность.
Молодая мать, Любовь, стояла, словно статуя скорби, её огромные небесноголубые глаза, казалось, впитывали океан слёз. В них плавала бездонная боль, и глядеть в них было невыносимо. Тонкие пальцы бессознательно сжимали друг друга, а губы, шепча беззвучные мольбы, дрожали от холода. Взгляд её не отрывался от крошечного, безжизненно свернутого в одеяло тела, грудь которого судорожно поднималась, пытаясь захватить воздух.
Сделайте же чтонибудь! Я умоляю! вырвалось из её груди не крик, а рваный, безумный вопль, в котором переплелись надежда и отчаяние.
Малыша без промедления увезли в стерильную палату реанимации, за которой плотные двери замкнулись, став непреодолимым барьером между матерью и ребёнком. У порога два санитара, стараясь быть тактичными, удерживали рыдающую женщину, её тело изгибалось в молчаливом крике. В ход пошёл полный арсенал современной медицины: капельницы, уколы, кислородная маска. Ситуацию усложнили судороги, начавшиеся у ребёнка по дороге в палату, заставившие сердца медиков сжаться ещё сильнее.
Через сорок минут, растянувшихся как вечность, уставшая врач Вера вышла в пустой коридор, сняв с лица маску и шапочку, освобождая отливнокаштановые волосы. Она ощущала себя выжатой, как лимон. Тень от стены, к которой она будто приросла, отделилась, и сама молодая женщина бросилась навстречу, словно на последнем вдохе.
Доктор, что с ним? Жив ли мой сын? в глазах Любови, помимо горя и страха, вспыхнул крошечный огонёк надежды, такой хрупкий, что одно неверное слово могло его задушить. Вера инстинктивно отскочила от нарастающего давления.
Успокойтесь, пожалуйста. Самое страшное позади. С ребёнком всё в порядке, кризис прошёл. Температура снизилась и держится в норме. Сейчас мы наблюдаем за ним в реанимации и скоро переведём в обычный бокc, четвертый. Идите туда, успокойтесь. Скоро ваш мальчик будет рядом.
Но что это было? Почему такая высокая температура? Что с его здоровьем? женщина не отпускала врача, зажимая рукав халата холодными пальцами, в которых застыл весь её материнский страх.
Пожалуйста, не переживайте. Детский организм загадка, иногда он так реагирует на вирусы. Как только получим результаты анализов, картина прояснится. А теперь ждите, ждите своего сына, Вера мягко, но настойчиво освободила руку из хватки.
Уставшая, она направилась в ординатуру, тяжело опустилась на стул перед компьютером, чтобы заполнить историю болезни маленького пациента. Тело ноело, а в голове крутилось одно навязчивое желание чашка крепкого чёрного кофе, обжигающего горько, способного вернуть ей хоть каплю бодрости. Она так ярко представила себе аромат, что почти почувствовала его вкус, и это дало ей сил. Нет, сначала надо закончить документацию, нельзя расслабляться в любой момент может поступить новый экстренный вызов.
Вдруг с грохотом открылись двери ординатуры, врезавшиеся в стену, и в помещение вломился её муж, Денис, в одноразовом халате, развевающемся за спиной, как огромный тревожный птица. Увидев Веру, он замер, словно наткнулся на невидимую, но прочную стену.
Денис? Что ты здесь делаешь? Чтото случилось? С Глебом? спросила она, пытаясь прочитать ответ на его лице. Почему ты молчишь? Ворвался, как ураган, а теперь стоишь безмолвно.
Денис сделал несколько неуверенных шагов к ней, запутал пальцы в своём неслухняном волосе и резко выпрямил их, пытаясь придать себе хоть какуюто собранность.
Я я не знал, что сегодня твоя смена.
Как тебе знать, когда я работаю? Ты всегда нет дома. Как будто призрак.
Да, у меня такая работа, ты же знаешь. Мне только что позвонили Неважно. Скажи, к нам пришёл мальчик, Шпак Роман. Что с ним? голос его прозвучал резко, почти послужебному.
Какое ты имеешь к нему отношение? Он в твоих делах?
В этот момент её накрыло сильным приливом догадки, от которого захватило дыхание. Истина, уродливая и отталкивающая, предстала перед ней во всей своей наготе. Она прикусила нижнюю губу, не отрывая взгляда от растерянного лица мужа. Воздух в ординатуре стал густым и тяжёлым, а в глубине её груди вспыхнула настоящая пожар, пожирающий всё на пути.
Денис, словно опытный боец, инстинктивно принял оборонительную позу, готовясь к атаке.
Похоже, я понимаю. Только, прошу, не говори, что это сын твоего коллеги или лучшего друга. Это твой сын? её голос был тих, но в нём не было вопроса, лишь горькое утверждение.
Да. Мне давно надо было тебе сказать. Но я не знал, как подобрать слова. Я всё объясню, просто послушай.
Хорошо, у нас, кажется, есть время. её ноги вдруг стали ватными, как у куклы. Вера снова упала на стул, сжала пальцы в твёрдый замок, белые от напряжения кости выступили под кожей. Её взгляд, настойчивый и безжалостный, врезался в Дениса.
Он бросился к старому потрепанному дивану у стены и упал на его край, будто силы окончательно покинули его.
Это случилось три года назад. Я был на юбилее у Егора. Ты тогда чередовала, не отказывалась от смены. И короче, я провёл ту ночь с его сестрой. Мы выпили много, я растерялся. Не понимаю, как это случилось. Да, понимаю. Я просто позволил этому случиться. Через несколько недель она пришла в отделение и сказала, что ждёт ребёнка. Я не живу в двух семьях, Вера. Клянусь. Моя семья это ты и наш Глеб. Но я не смог не смог отвернуться от своего сына.
Он поднял на неё глаза, ожидая крик, но Вера держала кристальное молчание, которое оказалось страшнее любых упрёков.
Прости меня, я знаю, я не один такой в мире. Я просто обычный, слабый человек. Я понимаю, что ты чувствуешь. Мне очень жаль. Прости, повторил он слово, как спасительный круг.
Твоя работа делает это удобным, оказывается. Оперативный, всегда в разъездах, в засадах. Сказал жене «чергование», а сам к другой женщине, к другому сыну. Вера издала странный звук, как стёклащийся смешок.
Вера, пожалуйста, не надо, шепотом попросил он.
А как надо, Денис? Благословить тебя? Увести Глеба новостью, что у него есть младший брат на шестнадцать лет младше? Как нам теперь жить? её губы искривила больная улыбка.
Скажи мне, что с ним? С ребёнком. Денис наконец понял, что её улыбка лишь попытка сдержать слёзы, готовые вырваться.
Сейчас его состояние стабилизировалось. Температура снизилась, врачи продолжают наблюдать. её голос вновь стал ровным, врачебнобезпристрастным.
Денис выдохнул облегчённо, и это лёгкое дыхание не ускользнуло от внимания Веры. В её душе, рядом с пламенем гнева, тлела крошечная, но острая искра обиды. Она не вспоминала, чтобы он когдато так явно, так физически переживал за своего сына Глеба в детских болезнях. Может, время стерло эти воспоминания? А может, муж лишь сейчас достиг истинного отцовства, когда появился второй мальчик.
Злость, обида, полное замешательство всё это, как снежная каша, катилось в ней, набирая массу и скорость, стремясь вырваться наружу, разорвать её изнутри. Как врач, она знала, что такие истории случаются почти в каждой третьей семье, но была совершенно не готова принять эту правду, когда она постучалась в её собственный дом.
Вера встала и, на крошечных ватных ногах, подошла к старой кофемашине в углу кабинета, обернувшись к мужу. Она нажала кнопку, и шипящий, булькающий звук нагревающейся воды поглотил все остальные звуки, создав временную звуковую завесу. Когда аппарат затих, издав победный щелчок, она обернулась, уже собираясь предложить чашку кофе Денису. Но в ординатуре никого не было, кроме неё. Он исчез так же тихо и внезапно, как появился. Лишь знакомый, успокаивающий, горьковатый запах свежезаваренного кофе остался в воздухе.
Вера вернулась к столу с дымящейся чашкой, отодвинув в сторону недописанную историю болезни. «Что же случилось? Муж изменил вот беда, мир сошёл с ума. Но твой мир не рухнул, Вера. Все живы, всё дышат. Другие женщины находят силы, значит, и ты сможешь», безмолвно говорила она себе, делая маленький глоток обжигающего напитка. Горечь кофе както гармонировала с горечью её души.
Перед тем как уйти домой, она заглянула в четвёртый бокc, остановилась у стеклянного окна стены. Мальчик спал, раскинув руки, их белые запястья нежно обнимали капельницу. Дыхание ровное, глубокое, лицо спокойное. Его матьмолодая женщина тоже задремала, головой опершись на сложенные на краю кровати руки. «Она красива, прошептала Вера. Как мне жить с этим? Как делить одного мужчину между двумя семьями?»
Она медленно отодвинулась от окна, чувствуя себя чужой на этом празднике чужой, но такой хрупкой жизни. «Вот как бывает в жизни. Один неверный шаг, одна ночь и уже нет прежней семьи. У мужа теперь сын, новое чувство, новая реальность. У Глеба, оказывается, есть бабушка в другом городе, у Дениса молодая жена и долгожданный сын, а я я осталась одна, на обочине их совместного бытия. Совсем одна. Или не совсем? Но жить в вечном треугольнике, в подвешенной неясности, я не могу. Ктото может, я не осуждаю, но я нет.»
Эти мысли звучали в её голове, как навязчивая мелодия. В тяжёлых, гнетущих раздумьях Вера добежала до машины, доехала до дома. Квартира встретила её звонкой пустотой. Тишина была такой плотной, что её можно было потрогать. Дениса не было. Еда казалась ненужной, а готовить ужин в этой тишине казалось бессмысленным занятием. Она поставила на газ чайник, лишь бы нарушить молчание. В тот момент телефон вспыхнул входящим звонком в Skype. «Глеб!» сердце сжалось. Она глубоко вдохнула, собрав всю волю в кулак, и приняла звонок.
Привет, мам. Папа опять не дома? Всё в порядке? Ты выглядишь не лучшим образом, сразу сказал сын, его голос, уже взрослый, бархатный, полон заботы.
Всё хорошо, дорогой, просто очень устала. Рабочие будни. А ты? Как бабушка? Всё в порядке? Скоро экзамены, готовишься? попыталась Вера звучать ровно и бодро.
Ого, столько вопросов. С бабушкой всё отлично, всё прекрасно. Слушай, она сама с тобой поговорит, камера на секунду застряла, и Вера увидела на заднем плане свою мать. Ей захотелось в тот миг оказаться рядом, прижаться к тёплому маминому плечу, рассказать всё, выплакать накопившуюся боль
Дочка, привет. Ты выглядишь, будто без сил. Тебе бы в отпуск, честно, съездить куданибудь, отдохнуть. они болтали ещё минут десять, обсуждая погоду, соседей, телепередачи всё, кроме того, что действительно волновало Веру в тот момент.
Мама, а может, после экзаменов тоже к нам приедешь? В гости? попыталась улыбнуться, но улыбка получилась кривой и напряжённой.
Знаешь, я хотел тебе коечто важное сказать, Глеб вдруг стал серьёзным, и Вера ощутила, что плохие новости ещё не закончились. Мы с парнями договорились сразу после сессии ехать в Польшу. Уже купили билеты, будем работать на сборе урожая, фрукты, овощи собирать. Немного подзаработаем, опыт полезный.
То есть ты не приедешь домой на каникулы? Понимаю? в её голосе прозвучали жалобные, плакательные нотки, которые она так ненавидела.
Приезжу, мама, обещаю, но чуть позже. Не волнуйся. Я вас с папой очень люблю, ты же знаешь.
«Вот и вырос», прошептала Вера, «у него своя жизнь, свои планы, свои дороги.Собрав остатки хрупкой надежды, она шагнула в рассвет нового дня, готовая жить своей единственной жизнью.
