Афанасия не бросилась в объятья Марка, пока искала утешение.
Она ждала.
Холодно, расчётливо, с терпением хирурга перед тяжёлой операцией.
Каждое её движение после той ночи обсуждалось в уме, как будто бы он был единственным верным указателем.
Она не жаждала мести.
Жаждала свободы.
Когда Марк позвал её сопровождать его на открытие выставки в Третьяковской галерее, ей стало ясно момент настал.
Прошлое должно навсегда остаться позади.
Пётр стоял, будто вкопан, на площади у Московского академического театра, пока лимузина с Афанасией и её новым спутником исчезала в ночи.
Лариса рядом дрожала от холода и неловкости, но он её не слышал.
В его голове всё крутилось, как медленно распадающийся кристалл: сцена, взгляды, аплодисменты, её лёгкое платье, улыбка того мужчины.
Он впервые в жизни потерял контроль.
Той же ночью он не спал. Лежал, глядел в потолок, слушал, как часы отмеряют каждую секунду его унижения.
На рассвете взял телефон и написал:
«Нужно поговорить».
Ответа не последовало. ни в тот день, ни в следующий.
На третий день он пошёл к их старому дому в Кузнецком месту, которое когдато называли «домом».
Афанасия открыла ему дверь.
Без макияжа, в белой рубашке и джинсах, с влажными волосами, пахнущими мылом и свежестью. Лицо её было спокойно.
Могу я войти? спросил он.
Конечно, ответила она без эмоций. Но знай, я записываю разговор.
Он замер.
Что что ты имеешь в виду?
Я имею в виду, что после лет лжи человек учится хранить доказательства.
Пётр проглотил.
Афанасия, давай давай не превращать это в драму. Ошибся, да. Но не хотел тебя ранить.
Ты не «ошибся», Пётр, прервала её она, голосом, ровным, почти безмолвным, но слова резали, как бритва. Ты делал выбор. Снова и снова.
Она села на диван и передала ему тонкую кожаную папку.
Это документы о разводе. Дом остаётся за мной, как указано в нотариальном акте. Машину можешь оставить. Но доли в фирме, зарегистрированные на моё имя, останутся моими.
Он побледнел.
Это незаконно! Ты не имеешь права!
Имею, сказала она с тихой уверенностью. Все переводы шли через мой счёт. Юридически я владелец. Всё проверила с адвокатом.
Какой адвокат? спросил он.
Марк.
Имя прозвучало, как удар.
Ах! Так значит архитектор. Твой «друг». Понятно, ты нашла заместителя.
Афанасия улыбнулась медленно.
Нет, Пётр. Не «заместитель». Он просто услышал меня. В первый раз за годы ктото меня услышал.
Она встала, подошла к окну и шепотом продолжила:
Знаешь, что самое страшное? Не измена. А одиночество в собственном доме. Сидеть рядом с человеком и ощущать, что тебя уже нет.
Пётр не смог ответить. Кулаки сжались, потом расслабились.
И что что будет с нами? пробормотал он.
«Мы» больше не существуем. Подпиши документы завтра. После этого нам не придётся говорить.
Она передала папку и вышла из комнаты.
Он остался один, слыша, как её шаги отдаются эхом в коридоре звук, когдато фон его жизни, а теперь окончательное прощание.
Через месяц развод стал официальным.
Лариса ушла из офиса, не попрощавшись.
Коллеги начали смотреть на Петра особым взглядом смесь любопытства и сожаления.
Его жизнь сжалась. Работа, ужин, телевизор. Тишина.
Каждый вечер одинаковая рутина, как пустая оболочка прежнего «я».
Однажды, блуждая без цели в социальных сетях, он увидел фотографию.
Афанасия улыбающаяся, уверенная, в новой галерее рядом с Марком.
Её рука спокойно лежала на его плече, естественно.
В её глазах не было гордости. Было лишь спокойствие.
И тогда Пётр понял:
Она его не наказала.
Он сам разрушил себя пренебрежением к себе.
Шесть месяцев спустя.
Афанасия стояла на террасе нового дома в пригороде Москвы.
В саду их сын Даниил играл с друзьями.
Марк вышел наружу, неся две бокалы вина.
Готова к открытию завтра? спросил он, улыбаясь.
Больше, чем когдалибо, ответила она тихо. Впервые за годы я чувствую себя живой.
Марк посмотрел на неё, его глаза отражали закат.
Знаешь, иногда надо позволить старому разрушиться, чтобы построить чтото истинное.
Афанасия кивнула.
И не бояться начинать сначала.
Она улыбнулась той глубокой, странной улыбкой, что исходит не из губ, а из души.
Не было гнева. Не было боли.
Только спокойствие.
Потому что самая тяжёлая битва в жизни не с другими, а с самим собой.
И Афанасия победила.
