11 декабря 2025
Сижу у окна дневного отделения московской больницы, деревянный стул скрипит подо мной, а за стеклом остатки снега превращаются в мутные потёки вдоль тротуаров. Санитары, пряча сигареты в ладонях, стараются не попадаться на глаза строгим врачам в белых халатах. На столе рядом лежит моя пластиковая папка: внутри направление, анализы, расписание капельниц, а сверху розовая карточка с фамилией и датой рождения, к которой медсёстры прикрепляют бумажки с отметками.
Третий год прохожу лечение: каждые три месяца две недели капельниц. Аутоиммунная болезнь суставов, название которой врачи произносят на латыни, не отпускает ни на день без терапии пальцы распухают, спина ломит, колени становятся как дерево. После капельниц становится легче, через пару дней могу подняться на свой четвёртый этаж без отдышки и дойти до магазина, не останавливаясь.
В коридоре шумят голоса, кто-то смеётся, кто-то ругается по телефону. За стеклянной перегородкой сестринского поста звенит посуда, шуршат бумаги, хлопают дверцы шкафов.
На капельницу, седьмая палата! раздаётся голос медсестры, не глядя на карточки.
Встаю, привычно ощущая тянущую боль в пояснице. В процедурной пахнет спиртом и дешёвым мылом, на подоконнике пластиковая ёлочка с осыпающимся дождиком, оставшаяся с зимы.
Руку, коротко бросает медсестра, полная женщина лет пятидесяти с тёмными кругами под глазами.
Протягиваю левую руку, вены тонкие, сестра морщится:
Опять ваши ниточки. Потерпите.
Отворачиваюсь к окну, она ловко протирает сгиб локтя, ищет вену, вводит иглу.
Всё, попала, говорит, закрепляя катетер пластырем.
На штативе висит прозрачный пакет с раствором, на белой этикетке название препарата, знаю его почти наизусть. Стоит он как половина моей зарплаты около 30 000 рублей. Без льготы не смог бы себе позволить.
А коробки где? спрашиваю, чтобы отвлечься.
Какие коробки? медсестра уже протирает стол.
От лекарства. Раньше приносили в упаковке, вскрывали при мне.
Теперь из аптеки сразу в растворе, отмахивается. Всё по списку.
Киваю, но внутри цепляюсь за её слова. Раньше показывали коробки, сверяли ампулы, фамилию. Теперь только пакет.
Капельница течёт медленно, капли стучат в трубку. Закрываю глаза, думаю, что вечером надо позвонить сыну, узнать про зачёт, напомнить оплатить интернет. Не люблю просить помощи, но в эти две недели почти не работаю, деньги тают.
Через сорок минут медсестра возвращается, отключает систему, аккуратно вынимает катетер.
Завтра в то же время, приклеивает ватный шарик.
Встаю, слабость привычная, но облегчения нет суставы всё так же ноют, только усталость добавилась.
На следующий день всё повторяется. Коридор, процедурная, штатив. В кресле рядом молодая женщина в сером свитере.
Вам тоже этот препарат? кивает на пакет.
Да, отвечаю. Уже третий год.
Мне только назначили, вздыхает. Говорят, чудо-лекарство, дорогое, но по квоте.
Щурится на штатив:
Странно, в интернете упаковка другая, зелёная с полосой.
Внутри сжимается.
Может, другая фирма, говорю. Аналог.
А разве можно? хмурится. Врач говорил, замен нет.
Медсестра слышит разговор:
Девочки, интернет поменьше читайте. Что назначили то и капаем. Не отвлекайте.
Голос усталый, но не злой. Проверяет пакет, выходит.
Смотрю на этикетку, название совпадает, но вспоминаю яркую упаковку, которую покупал сам, когда задерживали квоту. Там был другой логотип.
После процедуры захожу в аптеку на первом этаже. В очереди спорят о цене. За стеклом ряды коробок.
Девушка, этот препарат есть? спрашиваю, называю название.
Фармацевт, молодая с хвостом, достаёт яркую коробку.
Есть, но очень дорогой. По льготному рецепту можно, но вам, наверное, капают в стационаре?
Да, киваю. Можно посмотреть?
Протягивает коробку, зелёная полоса, крупный логотип. Переворачиваю, читаю мелкий шрифт, вспоминаю белый пакет на штативе простая этикетка, штрихкод, название чёрными буквами.
А в пакетах для капельниц есть? спрашиваю.
Нет, только ампулы. Разводят в процедурной.
Благодарю, возвращаю коробку, выхожу. В голове шумит. Может, в стационаре другая форма, но почему фармацевт не знает? Или у клиники особый поставщик.
Отгоняю мысль, что вливают что-то другое. Без этого препарата не смог бы работать бухгалтером, сидеть по восемь часов за компьютером. Работы боюсь не меньше, чем болезни.
Через пару дней приходит мужчина в костюме с бейджем фармкомпании, раздаёт врачам буклеты, говорит о новых исследованиях.
Вижу его в коридоре, жду приёма. Разговаривает с моей врачом, сухощавой женщиной лет сорока.
Наш препарат показал отличные результаты, говорит тихо. Главное соблюдать схему.
С этим сложно, отвечает врач. Квоты, перебои.
Вмешиваюсь:
Извините, я получаю его у вас. Можно спросить
Мужчина натянуто улыбается:
Конечно.
В стационаре капают из пакетов, а в аптеке только ампулы. Это нормально?
Хмурится:
В пакетах? Насколько знаю, только ампулы. Разводят на месте.
Врач быстро вмешивается:
Алексей, вы путаете. Разводят в процедурной, вы не видите. Не отвлекайте, очередь.
Мужчина кивает, возвращается к врачу. Чувствую неловкость и упрямое беспокойство. Я не путаю видел пакет.
Вечером дома с чаем открываю ноутбук, интернет медленный, но сайты открываются. Читаю инструкцию везде ампулы, про пакеты ни слова.
На форуме пациенты обсуждают побочные эффекты, делятся опытом. Пишут, что в клинике всегда показывают лекарство перед введением. Кто-то жалуется, что пытались заменить на дешевый аналог, но отказался.
Понимаю, что сжимаю мышь до боли. Вспоминаю первую капельницу три года назад врач объясняла всё подробно, казалось честно. Теперь что-то изменилось. Или я стал внимательнее.
На следующий день прихожу раньше, задерживаюсь у дверей процедурной. Через щёлку вижу, как медсестра достаёт белые пакеты, снимает плёнку, приклеивает новые этикетки. На столе стопка пустых коробок, на одной знакомое название, рядом другое.
Дверь распахивается:
Что стоите? медсестра смотрит подозрительно. Проходите или не мешайте.
Отступаю, внутри неприятное тепло.
Просто ждал, бормочу.
В коридоре мужчина с тростью кивает:
Опять задерживают, наверное, поставки.
Сажусь рядом:
Давно лечитесь?
Второй год. Всё одно и то же. Иногда не привозят, тогда капают другое, говорят аналог.
Не спрашивали, что именно?
Махает рукой:
Какая разница, лишь бы помогало. В названиях не разбираюсь.
Внутри борются два чувства: не лезь, тебе ещё лечиться; и если промолчать, потом будет поздно.
После процедуры снова в аптеку. За прилавком женщина постарше.
Если препарат по квоте, можно заменить на дешевле?
Фармацевт смотрит:
Нет, в рецепте конкретное название. Если аналог нужна комиссия, подписи. А что случилось?
Просто интересуюсь.
Выхожу на улицу, серый снег превращается в грязь, прислоняюсь к кирпичной стене. Мысли путаются. Если экономят на лекарствах, значит, кто-то подписывает бумаги, кто-то закрывает глаза. А пациенты верят.
Вечером звоню знакомой провизору в частной аптеке.
У нас капают дорогой препарат, но в пакетах, а производитель выпускает только ампулы. Это как?
Пауза.
Могут разводить заранее и переливать, осторожно отвечает. Но это нарушение. И вопрос, что там на самом деле.
А если подменяют на дешевый?
Теоретически возможно, но это уголовка. Ты аккуратнее, там начальство, договоры.
Долго сижу в темноте, глядя на окно напротив. Ощущение, что стою на краю чего-то, во что лучше не заглядывать. Но отвести взгляд не получается.
На следующий день спрашиваю других пациентов:
Вам показывают лекарство перед капельницей?
Кто-то пожимает плечами, кто-то говорит нет, никогда не показывали. Одна женщина раздражённо отмахивается:
Хотите напугать? И так страшно. Лечат и ладно.
Но есть те, кто слушает. Молодая женщина в сером свитере подходит сама:
Подруга медик, удивилась насчёт пакетов. Говорит, надо смотреть документы. Но как?
Можно спросить у врача или заведующей, отвечаю.
А если лечение снимут? У меня ребёнок, рисковать нельзя.
Понимаю её, сам боюсь того же.
Через пару дней вызывают к заведующей. Кабинет небольшой, массивный стол, стеллаж с папками, на подоконнике пластмассовые цветы.
Алексей Сергеевич, говорит заведующая, женщина с аккуратной стрижкой и холодными глазами, до меня дошли слухи, что вы распространяете среди пациентов разговоры о подмене лекарств. Это правда?
Пересыхает во рту.
Просто задавал вопросы, заметил несоответствие. Препарат должен быть в ампулах, а нам капают из пакетов. Хотел понять, почему.
Вздыхает тяжело:
Сложная ситуация с финансированием. Делаем всё возможное, чтобы вы получали лечение. Иногда приходится идти на организационные меры. Но никто не ставит под угрозу вашу безопасность.
То есть признаёте, что препарат другой? голос дрожит.
Я ничего не признаю, холодно. У вас нет компетенции делать выводы. Все назначения проходят комиссию, закупки тендеры. Если будете подрывать доверие, пересмотрим целесообразность вашего лечения у нас.
Слова ровные, но смысл ясен. Сжимаю пальцы на коленях.
Просто хочу быть уверен, что получаю то, что положено.
Получаете необходимую терапию. Разговор окончен.
Выхожу, останавливаюсь в коридоре. Мир будто сместился. Люди сидят, листают телефоны, ругаются в регистратуре. Всё как всегда, но теперь знаю любое слово может обернуться против меня.
Вечером перебираю бумаги. В папке копии назначений, выписки, квитанции. Документов о партиях лекарств нет.
Пишу знакомой провизору. Она быстро отвечает:
«Чтобы доказать, нужны номера партий, накладные, сопроводительные документы. Без этого всё слухи. За клевету быстро привлекают».
Утыкаюсь лбом в ладони. Я не юрист, не журналист, а бухгалтер районного ЖЭКа, привык считать цифры, а не воевать с системами.
Но ночью, когда суставы не дают уснуть, думаю: если молчать, ничего не изменится. Кто-то недополучает лечение, кто-то экономит или зарабатывает.
Через неделю в отделении скандал. Одна пациентка, раньше отмахивалась, после капельницы почувствовала себя плохо, увезли в реанимацию. Слухи о реакции на препарат.
Может, из-за подмены? шепчет молодая женщина в сером свитере.
Холодеют руки. Не знаю, связано ли, но всё складывается в одну картину.
Через пару дней приходят люди в костюмах, с ними сотрудник страховой компании. Заходят в процедурную, что-то записывают, смотрят журналы.
Медсёстры напряжённые, врачи немногословны. Пациенты шепчут проверка или ревизия.
Меня никто не спрашивает. Сижу в углу, наблюдаю, как проходят люди с папками, заведующая улыбается, медсестра теперь носит на штативы не пакеты, а прозрачные бутылочки, при всех вводит содержимое ампул.
Видите? говорит, заметив мой взгляд. Всё как положено.
Внутри горькая усмешка. Значит, могут, когда надо.
Вечером открываю ноутбук, долго сижу над пустым окном письма. В адресной строке мигает курсор. Уже нашёл адрес электронной приёмной прокуратуры и новостных сайтов.
Начинаю печатать: «Я, такой-то, прохожу лечение в городской клинике» Потом стираю. Снова набираю, описываю пакеты, разговор с фармпредставителем, слова знакомой провизора, беседу у заведующей. Снова стираю.
Представляю, как вызывают на допрос, врачи смотрят с холодной обидой, отказывают в лечении «по медицинским показаниям». Сын узнаёт из новостей, говорит, что всё усложнил.
С другой стороны лицо женщины, которую увезли в реанимацию, и своё отражение в окне процедурной бледное, с кругами под глазами.
Ночью почти не сплю. Утром, собираясь в клинику, долго стою перед зеркалом, поправляю шарф. В глазах усталость и упрямство.
В отделении тихо, проверяющие ушли, но воздух напряжён. Медсёстры теперь строго показывают ампулы перед разведением препарата. На штативах бутылочки, не пакеты.
Видали? шепчет мужчина с тростью. Жалобу кто-то написал.
Молчу. Смотрю, как медсестра подносит к глазам стеклянную ампулу с знакомым названием. Стекло блестит в свете ламп.
Устраивает? спрашивает с иронией.
Да, тихо отвечаю.
После капельницы снова в аптеку. В очереди ругаются, шутят. Думаю, что письмо в прокуратуру осталось черновиком. Не отправил. Но возможность сделать это уже не кажется немыслимой.
Фармацевт узнаёт меня:
Всё выяснили? спрашивает тихо.
Не до конца, отвечаю. Но теперь показывают ампулы.
Кивает:
Иногда и этого достаточно. Чтобы хоть кто-то задумался.
На обратном пути захожу в хозяйственный магазин, покупаю губку, порошок и упаковку прозрачных файлов для документов. Дома аккуратно перекладываю выписки, назначения, анализы. Сверху лист с черновиком письма. Не отправленного, но существующего.
Через неделю замечаю боль в суставах меньше. Может, совпадение, может, эффект от правильно введённого препарата. Не пытаюсь объяснять, просто радуюсь, что могу поднять кружку с чаем одной рукой.
Однажды, в очереди на приём, слышу, как молодая женщина в сером свитере спрашивает медсестру:
Покажете лекарство перед капельницей?
Медсестра фыркает, но достаёт ампулу:
Вот, смотрите. Всё по схеме.
Женщина ловит мой взгляд, кивает между нами негласное соглашение.
После приёма врач задерживает меня:
Как себя чувствуете?
Лучше, отвечаю. После последних капельниц. Спасибо.
Врач кивает:
В медицине много нюансов. Не всё так просто.
Понимаю, говорю. Но и пациенты не дети. Мы имеем право знать.
Врач смотрит в окно:
Иногда вы слишком много хотите. Система не выдерживает.
Может быть, отвечаю. Но если молчать, она тоже не выдержит.
Смотрим друг на друга, врач первой опускает глаза.
Идите. Следующий приём через месяц.
На улице пасмурно, снег почти сошёл. На клумбе у входа грязные стебли. Достаю из сумки прозрачный файл, лист с черновиком письма выглядывает. Провожу пальцем по краю, убираю обратно.
Знаю, что могу достать, дописать, отправить. Может, никогда не сделаю этого. Но теперь это не страх, а выбор когда и как говорить.
Вечером, раскладывая лекарства по полке, задерживаю взгляд на аккуратной упаковке таблеток. Белая коробочка с синим логотипом стоит ровно. Поворачиваю, чтобы название было видно, закрываю дверцу.
В кухне закипает чайник. Подхожу к окну, прислоняюсь лбом к стеклу, смотрю вниз, где кто-то выгуливает собаку. Внутри тревожно и спокойно одновременно. Мир не стал справедливее, клиника не стала образцовой. Но я больше не чувствую себя только объектом чужих решений.
Впереди новые курсы, очереди, разговоры. Может, история с пакетами забудется, всё вернётся на круги своя. Но теперь у меня есть папка с бумагами, неотправленное письмо и привычка смотреть на этикетку перед тем, как подставить руку под иглу.
Выключаю свет на кухне, оставляю слабое сияние из коридора, и иду в комнату. Суставы болят, но знаю утром поднимусь, дойду до остановки, поеду в клинику. Не как безмолвный пациент, а как человек, который понимает цену своего лечения и ту, что платит государство, и ту, что плачу я сам.
Сегодня понял: иногда достаточно задать вопрос, чтобы что-то изменилось.
