Она любила меня до безумия. Шесть лет вместе, два из них в браке. Глаша бросила всё: работу в Москве, друзей, даже мечту о своей квартире, потому что «ты сказал, что так будет лучше для семьи». Переехала в мой небольшой провинциальный город Тулу, родила дочь, вела быт, готовила, стирала, улыбалась, когда я возвращался поздно, пахнув чужими духами.
Она замечала. Она всё замечала. Но молчала. Потому что любила. Потому что «мужчин не переучивают». Потому что «если ты возвращаешься домой, значит, я тебе нужна».
Когда дочке исполнилось три, я случайно оставил телефон открытым. Там было всё: фотографии, переписка, голосовые сообщения, даже видео. С одной и той же девушкой молодой, яркой, без обязательств. Два года. Два года он жил в двух домах.
Она не кричала. Не разбивала посуду. Просто села на кухне и тихо плакала, держась за телефон. А когда я пришёл во второй день ночи, спокойно положила передо мной телефон и сказала:
«Я всё знаю. Убирайся».
Я не возражал. Не просил прощения. Просто собрал сумку и ушёл. На следующий день привёз вещи к ней. Официально.
Развод прошёл быстро. Дочь осталась с матерью, алименты я выплачивал вовремя не хотел проблем. Иногда забирал дочку на выходные, покупал дорогие игрушки, водил в кафе. Глаша не возражала. Лишь просила: «Не вводи её в заблуждение. Не обещай того, чего не выполнишь».
Прошло пять лет.
Глаша поднялась. Нашла отдалённую работу, купила маленькую квартиру, водила дочку на танцы и в секцию английского. Жила спокойно, без мужчин, без скандалов. Просто дышала. Свободно.
А потом я вернулся.
Поздно вечером позвонил в её дверь. Пьяный. Расстроенный. С чемоданом в руках.
«Глаша Я всё понял. Она меня бросила. Взяла всё и ушла к другому. У меня ничего не осталось. Только ты и дочь Прости. Я вернусь. Я изменился».
Она стояла в дверях в домашнем халате, с усталыми глазами и спокойным голосом.
«Ты знаешь, что я тебя очень любила?» спросила тихо.
Я кивнул, едва сдерживая слёзы.
«Я любила тебя так, что была готова простить всё на свете. Было готова ждать, верить, закрывать глаза. Я уничтожала себя ради тебя. А ты просто взял и ушёл. Без слов. Без объяснений. Потому что там было легче, моложе, веселей».
Я сделал паузу.
«А теперь, когда тебе там стало плохо ты возвращаешься ко мне? Как к запасному аэродрому? Как к тому, кто всегда простит?».
Я опустил голову.
«Глаша я понимаю, что должен Но ведь мы семья».
«Нет», она усмехнулась, но в глазах не было тепла. «Семья это когда уважают. Когда бережут. Когда не изменяют. А ты изменил меня. И себя. И дочь. Ты просто привык, что я всегда буду. Что я буду ждать. Что я приму обратно кто бы ты ни был там, с кем бы ни был».
Она посмотрела мне прямо в глаза.
«Я больше не жду. И не принимаю. Иди».
Я ещё чтото просил, пытался зайти в квартиру. Она тихо, но решительно закрыла дверь на замок. Навсегда.
На следующий день дочь спросила:
«Мама, а почему папа вчера плакал у двери?».
Глаша обняла дочку и ответила:
«Потому что некоторые люди понимают ценность только тогда, когда уже всё потеряли. А нам с тобой, моя дорогая, он больше не нужен. Мы и без него счастливы».
И закрыла тему. Раз и навсегда.
Она больше никому не открывала дверь. Ни в дом, ни в сердце.
Потому что научилась одному: любовь без уважения это не любовь. Это унижение.
А себя она больше не будет унижать.
Никому.
Никогда.
