Крошечная снежинка, упавшая на темное пальто, казалась единственным безмолвным свидетелем внутренней тревоги Кирилла. Он стоял на пороге родной квартиры, ощущая, как ледяной ветер подталкивает его к непростому разговору с матерью. Кирилл приехал один, без жены и её дочери, надеясь подобрать идеальные слова для просьбы: всего три дня, мама, всего семьдесят два часа, ведь оставить малыша больше некому, кроме тебя. Его голос звучал почти умоляюще, хотя он старался придать ему деловую твёрдость. Ирина Владимировна, женщина с суровыми, но красивыми чертами лица, молча двигалась по кухне, расставляя знакомую с детства керамику: чашку с позолотой, маленькую розетку для варенья. Она налила густой, чёрный кофе, аромат которого смешался с запахом свежей выпечки — запахом дома, уюта, но сегодня он не приносил покоя. Она всем сердцем желала, чтобы её взрослый, успешный сын позволял себе больше отдыха, но эта поездка была связана с Викой и той девочкой. Ей потребовалось немало душевных сил, чтобы принять выбор сына: неженатый, перспективный, с дипломом престижного вуза, он неожиданно связал жизнь с женщиной, у которой уже была пятилетняя дочь. В её мыслях, тихих и настойчивых, как осенний дождь, звучал упрёк: «Дожил до зрелого возраста, не спешил, и вдруг — первая встречная». Она винила себя, что упустила момент, не направляла, слишком доверяла его рассудительности. Если саму Вику, милую и старательную, она со временем приняла как часть семьи, то к маленькой Варе её сердце оставалось глухо. Она понимала, что ребёнок ни в чём не виноват, но каждый раз, видя эти большие, чужие глаза, чувствовала каменную стену, возведённую собственной душой. — Сынок, пойми, у меня не было опыта с внуками. Я просто не знаю, как правильно обращаться с такой маленькой девочкой, — сказала она, глядя в окно на падающий снег. — Мама, ну что ты! Ты всё умеешь, ты лучшая хозяйка на свете. Если бы её родная бабушка была ближе, мы бы, конечно, обратились к ней. Но она за тысячу вёрст отсюда… и больше тут у них никого нет. — А мои планы? Мои маленькие, но такие важные дела? Только появилось время вздохнуть свободно, как сразу навязывают чужую кровиночку, — вырвалось у неё с неожиданной горечью. — Хорошо, мама. Не буду настаивать. Пойду, — он развернулся, делая вид, что собирается уйти, хотя знал, что этот детский манёвр всё ещё работает. — Постой, куда собрался? — Ирина Владимировна надула губы, как в его детстве, и с притворной обидой сказала: — Привозите её завтра. Но только если она сама согласится остаться со старой ворчуньей. — Спасибо, родная! Уговорим, обязательно уговорим! На следующий день в прихожей стояла маленькая девочка в пухлой розовой куртке, с трудом расстёгивая непослушную молнию. Её мама, Вика, ловко помогла ей, а потом повернулась к Ирине Владимировне. — Огромное вам спасибо, Ирина Владимировна, мы так вам благодарны. — Она присела на уровень дочери. — Смотри, я положила в сумку твои любимые куклы, ту самую книжку с волшебными историями. Бабушка Ира обязательно тебе её почитает. Правда же, почитаете? — И почитаем, и в куклы поиграем, проходи, милая, не стой в дверях, — сказала хозяйка, стараясь, чтобы в голосе звучала теплота. Но девочка, поняв, что мама не снимает сапоги, тихо всхлипнула. — Солнышко, мы с дядей Кириллом вернёмся очень-очень скоро. Пройдёт всего три волшебных дня, и мы уже будем здесь. Привезём тебе самый красивый сувенир из гор. А ты будешь нас ждать, храбро, как настоящая принцесса? Девочка кивнула, прижимая к лицу игрушечного белого медвежонка, но в её глазах стояли слёзы. Дверь закрылась с тихим щелчком. Варя неподвижно смотрела на деревянную панель, сжимая в руках плюшевого друга. — А знаешь что? Пойдём, я покажу тебе одну чудесную шкатулку, — предложила Ирина Владимировна, беря ребёнка за холодную ладошку и ведя её в гостиную. Она разложила на диване привезённые игрушки. — Играй здесь, а я пока на кухне приготовлю для нас что-нибудь вкусненькое. — А я могу с вами? — тихо спросила девочка. — Нет, тебе тут будет интереснее. На кухне тесно, ты мне только помешаешь, — отрезала Ирина Владимировна и тут же мысленно ужаснулась своей резкости. Но ничего не могла с собой поделать: она смотрела на светловолосую девочку и видела живое воплощение своих несбывшихся надежд на «правильных» внуков. «Несправедливо, — мучилась она, — столько лет ждать продолжения рода и получить в награду чужого ребёнка». Варя иногда забегала на кухню, задавая свои бесконечные «почему» и «как». Ирина Владимировна отвечала сдержанно, односложно. «Лишь бы не расплакалась», — думала она, и это было единственное, что заставляло её поддерживать видимость диалога. Чувствуя невидимую стену, девочка вскоре замкнулась, уединившись с книжками и игрушками. Она тихо пересказывала картинки, пытаясь складывать буквы в слова. Ирина Владимировна старалась взять себя в руки, преодолеть внутреннее сопротивление. Она даже прочитала пару сказок, на следующий день вывела ребёнка на долгую прогулку в парк. Внешне всё шло хорошо, но на душе накапливался горький осадок. — А когда они вернутся? — раз за разом спрашивала Варя. — Послезавтра, солнышко, послезавтра. — И мы сразу поедем домой? — Конечно, домой. — А ты с нами? Ты приедешь к нам в гости? — вдруг спросила девочка, и её широко распахнутые, небесной чистоты глаза устремились прямо в душу взрослой женщины. — Я? Не знаю… Может быть. — Пожалуйста, приезжай! Я тебе весь свой кукольный домик покажу, всех жителей! — воскликнула она с такой искренней надеждой, что у Ирины Владимировны что-то кольнуло в груди. К вечеру второго дня ей стало немного легче. Она почти смирилась с ролью временной няни. Но вдруг знакомое, ненавистное давление сжало виски, потемнело в глазах. Давление подскочило, как бывало в последние годы от усталости и волнений. — Ты заболела? — раздался тревожный тоненький голосок. — Ох, только этого мне сейчас не хватало, — сквозь зубы пробормотала женщина, доставая из аптечки маленькую белую таблетку. — Ты должна прилечь, — с серьёзным, взрослым видом заявила девочка. — Если лягу, станет только хуже, лучше я тут в кресле посижу, — Ирина Владимировна с трудом устроилась полулёжа на диване в гостиной. Варя затихла. Она отложила в сторону громкие кубики, прикрыла книгу, стараясь не шелестеть страницами. Она сидела, не сводя с женщины тревожного взгляда, словно стояла на страже. Вдруг в прихожей резко и громко зазвонил звонок. Девочка вздрогнула и прошептала: — Это они! Вернулись! — Подожди, родная, они будут завтра. Это, наверное, почтальон или соседи, — медленно поднялась Ирина Владимировна и, держась за стены, пошла открывать. Она бы никогда не открыла дверь, если бы знала, кто стоит за ней. На пороге возвышалась соседка с верхнего этажа, Алевтина, чьё появление всегда предвещало бурю. Женщина с дерзким взглядом, известная своими шумными ночными посиделками, считала Ирину Владимировну и других соседей, осмелившихся делать ей замечания, своими личными врагами. — Это вы мне опять стучали в пол, Ирина Владимировна? — начала она без предисловий, с места в карьер. — А я, между прочим, спала без задней дупы, никого не трогала, и тут такой грохот! — Я не стучала, — тихо, но твёрдо ответила Ирина Владимировна, чувствуя, как боль в висках нарастает с новой силой. Она попыталась прикрыть дверь. — А нет, подождите! Кто же тогда? Я живу спокойно, а вы все ко мне с претензиями! — Голос Алевтины крепчал, набирая обороты, как разогретый мотор. — Я уже сказала — я не стучала. У нас тут всё тихо. Идите с миром. Но соседка, разозлённая прошлыми конфликтами, уже не могла остановиться. Она выплёскивала наружу все свои обиды и раздражение, накопленные за долгие недели. И вдруг в проёме между взрослыми женщинами появилась маленькая фигурка. Варя, сначала робко выглядывавшая из-за угла, смело подошла к самому порогу и, глядя на Алевтину, громко и чётко сказала: — Тише, пожалуйста! У тёти Иры очень сильно болит голова. Обе женщины замерли, поражённые. А девочка, с абсолютно серьёзным видом, подняла свой крошечный указательный пальчик и пригрозила соседке: — А если вы будете шуметь, то приедет дядя полицейский и… и поставит вас в угол! За непослушание! Ирина Владимировна, поражённая этим внезапным, отчаянным защитой, невольно улыбнулась. Улыбка, казалось, разгладила морщины на её лице. — Варенька, всё хорошо, тётя уже уходит. Иди в комнату. Но девочка не сдвинулась с места. Вместо этого она протянула руку и взяла ладонь Ирины Владимировны, крепко сжав её в своей маленькой тёплой ручке. Это был безмолвный жест поддержки, словно она говорила: «Я с тобой, я тебя защищу». Алевтина, ошеломлённая такой дерзостью, на секунду замолчала, глядя на девочку с явным удивлением. — Ну и ну… Такая малая, а уже старших учит! — Вот что, — внезапно выпрямившись и глядя на соседку твёрдым, ясным взглядом, сказала Ирина Владимировна, забыв о головной боли. — Она тебе не пигалица. Никто тебе не стучал. И ты иди и не пугай своим криком ребёнка. — И с этими словами она мягко, но неумолимо закрыла дверь. Ирина Владимировна повернулась к девочке, которая всё ещё сжимала её руку. — Ну что, испугалась, моя храбрая? — Нет. Потому что ты со мной. — Конечно, с тобой. Она больше не придёт. Странное дело, но вскоре после этого голова действительно перестала болеть. Ирина Владимировна ещё немного посидела на диване, обняв девочку за плечи, потом встала, ощущая необыкновенную лёгкость. — А знаешь что? Давай-ка испечём блинов. К приезду наших путешественников. Встретим их настоящим пиром! Ты любишь блины? — Очень-очень! А можно, я буду помогать? Научишь меня? — Конечно, научу! Давай вместе, — откликнулась женщина, и в её голосе прозвучала неподдельная нежность. Она вдруг с удивительной ясностью почувствовала, как в её остывшем сердце пробивается тонкий, но такой тёплый лучик. Эта крошка, эта «чужая» девочка, без раздумий встала на её защиту. Пусть её угроза была смешной и детской, но искренность, стоявшая за ней, была настоящей, чистой и бесценной. Они провели тот вечер в невероятной гармонии. Смешивая муку и молоко, Ирина Владимировна рассказывала секреты идеального теста, а Варя, стоя на табуретке, внимательно слушала, её глаза горели любопытством. Потом они устроились на диване, включили телевизор, и по дому разнеслись весёлые мелодии мультфильмов. Девочка незаметно приблизилась, потом прижалась головой к плечу женщины. Ирина Владимировна нежно обняла её, поправила прядь мягких, шелковистых волос и вдруг, внимательно всматриваясь, увидела в её лице знакомые, милые черты своей матери. И в этот миг её сердце, наконец, оттаяло. На душе стало тихо, уютно и светло, словно в комнату вошло долгожданное солнце. Вечерний звонок сына застал их в этой нежной идиллии. Они по очереди брали трубку, наперебой рассказывая, как всё прошло замечательно, как они скучали и как ждут встречи. После разговора они ещё долго сидели в объятиях в мягком свете настольной лампы, и Ирина Владимировна рассказывала сказку о далёкой снежной стране, где живут величественные белые медведи. А девочка, уже засыпая, крепче прижимала к груди свою самую верную игрушку — того самого белого медвежонка, который был немым свидетелем того, как в одной душе расцвёл настоящий, безусловный и прекрасный цветок любви. И вот уже много лет спустя, глядя на пожелтевшую фотографию, где они втроём — она, её сын и уже совсем взрослая, ставшая родной внучкой — смеются на фоне заснеженных гор, Ирина Владимировна понимала: самые дорогие подарки судьба часто преподносит в самой неожиданной упаковке, и настоящее родство измеряется не родной кровью, а теплом, которое две души способны подарить друг другу, согреваясь у одного общего очага.