Запомнить любой ценой
Он всё чаще забывает простые вещи.
Сначала не может вспомнить, какой йогурт любит сын: клубничный или персиковый. Затем забывает, в какой день недели у Максима занятия по плаванию. Потом, выезжая с парковки, на миг теряется, на какой передаче обычно трогается с места.
Рывок заглохшего двигателя отзывается паникой внутри, и он несколько минут сидит, сжимая руль, боясь посмотреть в зеркало.
Вечером он рассказывает об этом Маше:
Чтото со мной не так, говорит он. В голове всё туман.
Маша кладёт ладонь ему на лоб, потом на щеку привычный, десятилетний жест.
Ты просто переутомился, Игорь, мягко отвечает она. Спишь мало, много работаешь.
Он хочет крикнуть: «Это не усталость! Это как стирать человека по кусочкам!», но молчит. Страх в её глазах страшнее собственного.
***
Он начинает всё фиксировать в блокноте.
Сегодня четверг.
Забрать Максима в 17:30.
Купить хлеб «Бородинский», а не «Дарницкий». Маша не ест «Дарницкий».
Позвонить маме в воскресенье в 12:00, обязательно спросить про давление.
Телефон быстро становится его продолжением; без него он чувствует себя пустой оболочкой, просто телом в привычном пространстве.
***
Однажды он действительно теряется. Не в лесу и не в чужом городе, а в своём родном районе, где живёт уже семь лет. Идёт обычным маршрутом от станции метро, погружённый в мысли, поднимает голову а перекрёсток уже незнаком. Аптека, где он часто останавливался, исчезла, её место заняла яркая вывеска кофейни, которой здесь никогда не было.
Игорь замирает, ощущая холодный пот под рубашкой. Прохожие идут мимо, будто его здесь нет. Мир кажется чужим и безразличным.
Он достаёт телефон дрожащими пальцами, открывает карту. Синяя точка мигает на незнакомой улице. Вводит домашний адрес и идёт, слепо следуя за механическим голосом навигатора, будто ребёнок, впервые отправленный в магазин один.
Через три часа он возвращается домой. Маша молча ставит перед ним чашку чая. Её молчание тяжелее любой истерики. Он не знает, как избавиться от стыда.
Я записала тебя к неврологу, наконец говорит она, не глядя в глаза. В среду, в четыре. Я отпущу работу, пойду с тобой.
Он кивнет, проглатывая комок в горле. Мысль о белых халатах, о «ранних признаках» и «возрастных изменениях» вызывает животный ужас. Теперь он станет пациентом, о котором говорят в третьем лице.
***
В среду утром, пока Маша собирается в ванной, он машинально берёт её телефон, чтобы посмотреть погоду. На экране открыты вкладки:
«Деменция. Ранние симптомы у мужчин 45 лет».
«Как вести себя с супругом, у которого проблемы с памятью».
«Группы поддержки для семей».
«Оформление опекунства».
Он бросает телефон, будто он обжёг ему ладонь, и садится на край кровати, задыхаясь. Это не просто медицинский диагноз это приговор их совместной жизни. Она уже не видит в нём мужа, а лишь проблему, объект ухода.
***
День в поликлинике пролетает как в звукоизолированном шлеме. Он отвечает на вопросы, проходит тесты: «Назовите три слова яблоко, стол, монета. Запомните их». Свет фонарика мерцает, а в голове крутится лишь одна мысль, прочитанная утром: опекунство.
Когда они выходят, уже стемнеет. Маша берёт его за руку, крепко, почти судорожно.
Доктор сказал, что ничего критичного, просто перенапряжение, нужен отдых, её голос звучит искусственно бодро. Поедем домой, я разогрею суп.
Он смотрит на её профиль, сжатые губы, морщинку тревоги у глаза. Она играет роль любящей жены, верящей в лучшее, но он видит страх, усталость, бесконечную вереницу дней, когда превратится в ребёнка, а она в сиделку.
Подойдя к машине, Маша протягивает ему ключи.
Давай ты, говорит она. Ты же лучше паркуешься.
Он садится за руль, включает зажигание и забывает, где находятся поворотники. Рука зависает в воздухе, не находя привычный рычаг. Он смотрит на панель, на знакомые до боли кнопки, но они не складываются в целую картину, словно рассыпанные буквы.
Он закрывает глаза, глубоко вдыхает.
Маш, его голос ломается, я не могу
В тишине салона эти слова звучат как приговор. Маша открывает дверь, обходит машину, подходит к нему, мягко касается плеча.
Сдвигайся.
Он тихо переходит на пассажирское сиденье. Она садится за руль, пристёгивается, плавно трогается. На светофоре она быстро лёгкой ладонью хлопает себя по щеке.
***
Он смотрит в боковое окно, видит мелькающие огни чужого города, понимает, что уже не только забывает дорогу домой, но и дорогу к самому себе. Маша за рулём становится всё более чужой, уставшей женщиной, которая не знает, куда едет её беспомощный пассажир. Её молчание страшнее всего кажется, она уже смирилась с этим маршрутом.
***
Тихая война с болезнью, с самим собой и с тем, что осталось от семьи, начинается.
Маша вводит новую систему. На холодильник вешает большой календарь с жирными пометками: «Анализы», «Невролог», «ЛФК». На дверцы шкафов наклеивает стикеры с содержимым. Приобретает таблетницу, каждый утренний набор витаминов, ноотропов и успокоительных раскладывает аккуратно. Каждый час звонит ему, контролируя передвижения, занятия, приём лекарств и даже мысли.
Сын Максим, десять лет, чувствует напряжение ещё раньше, чем понимает его причину. Он становится необычно тихим. Однажды Игорь, помогая ему с математикой, впадает в ступор перед простейшим уравнением: цифры танцуют, не складываясь в смысл. Максим сначала смотрит на отца, потом на маму, испуганно.
Папа просто устал, быстро вмешивается Маша. Я помогу.
Максим кивает, но отстраняется. В его взгляде появляется осторожность, будто папа превратился в хрупкий, непредсказуемый предмет.
***
Ссоры почти исчезли. Раньше они могли накричать друг на друга изза немытой посуды, хлопнуть дверью, а через час обнявшись смеяться над глупостью. Теперь Маша лишь вздыхает и молча моет за ним тарелки. Её терпение кажется добродетелью тюремного надзирателя безупречной и смертельной. Он ловит себя на мысли, что ждёт её срыва.
Когда же всё это кончится? думал он, представляя её крик. Это было бы честно, потому что означало бы, что она всё ещё рядом, в одной лодке, хотя лодка уже наполовину заполнена водой. Но она держится, и это страшнее всего.
***
Однажды вечером, когда Игорь уже в пятый раз за час спрашивает, выключил ли он утюг, Маша не выдерживает. Она тихо говорит, глядя мимо него:
Игорь, я так устала, что боюсь уснуть за рулём, везя Макса в школу.
В её голосе нет упрёка, только простая констатация факта. Эта простота делает его состояние ещё более невыносимым.
***
В какойто момент Игорь решает фиксировать всё, что связано с Машей, чтобы не забыть. Он пишет в тот же черный блокнот:
Маша смеётся, запрокидывая голову, когда ей действительно смешно.
На левой ключице у неё родинказвёздочка, которую она стесняет, прячет.
Когда Маша сильно устает, морщит переносицу, даже во сне.
Она любит кофе с корицей.
Маша обожает свою старую кофту.
Эти крупицы он собирает, как утопающие обломки корабля, понимая, что скоро может забыть не только дорогу домой, но и причину, почему этот дом был домом.
Однажды Маша замечает блокнот, листает его, читает про смех, про родинку, про морщинку на переносице и расплачивается. Впервые за многие месяцы не от усталости, а от пронизывающего узнавания.
Он пишет не о болезни, а о ней, как о живой, почти исчезнувшей женщине. В тот вечер она не разогревает ужин, а берёт его за руку и говорит:
Пойдём в ту пиццерию, где мы были после первого свидания. Если ты ещё помнишь, какую пиццу заказывал.
Он отвечает:
С ветчиной и грибами. А ты вегетарианскую, с ананасами. Ты тогда сказала, что это экзотично.
Она кивает, не в силах произнести ни слова. Это не исцеление, болезнь не исчезает, но момент даёт искру, не память, а чтото другое.
***
Пиццерия оказывается яркой, шумной, не той уютной забегаловкой, а гламурным местом с неоновыми вывесками и громкой музыкой. Игорь теряется в меню, ищет знакомую «Ветчину с грибами», но название изменилось.
Закажи то, что хочешь сейчас, тихо шепчет Маша.
Он указывает на первую попавшуюся картинку, она заказывает вегетарианскую. Пицца приближается, Игорь откусывает кусок и замолкает.
Не то, бормочет он. Совсем не то.
Вкус другой? спрашивает Маша.
Нет, я не помню тот вкус, отвечает он, глядя на тарелку с таким отчаянием, что у Маши сжимается сердце.
Он страдает не изза рецепта, а потому что память о первом свидании сладкой, тёплой, пахнущей дрожжами ускользнула. Остаётся только смутная тень и запись в блокноте: «Мы были там. Нам было хорошо».
Игорь отодвигает тарелку.
Сядем просто так? предлагает он.
Впервые за долгие месяцы его просьба звучит не как капитуляция, а как равное приглашение. Маша медленно протягивает руку, слегка касаясь его ладони.
***
После этого всё меняется и одновременно остаётся прежним. Календарь на холодильнике всё так же висит, таблетницы заполняются. Но теперь, перед утренней дозой, Маша спрашивает: «Как спалось? Головная боль нет?» не как медсестра, а как любимая жена.
Он отвечает не сухо, а просто:
Сны странные, как будто я в доме из стекла, все комнаты видны, а дверей нет.
Она слушает, кивает, и в эти мгновения болезнь превращается из врага в тяжёлую ношу, которую они несут вдвоём.
Сын Максим становится их барометром. Он замечает, что мама перестаёт вздрагивать, когда папа забывает. Папа иногда, вместо гнева, просит:
Макс, напомни, пожалуйста.
В этом «напомни» нет унижения, только просьба о помощи. Однажды он приносит рисунок их троих, держась за руки под ярким солнцем, подпись: «Моя семья. Мы сильные». Игорь вешает его на холодильник над графиком приёма таблеток.
***
Болезнь не уходит. Она коварна: то отступает, давая ложную надежду, то наносит удар в неожиданном месте. Однажды утром Игорь просыпается и не узнаёт Машу рядом. Он смотрит на женщину, лежащую рядом, с леденящим ужасом непонимания.
Игорь, тихо говорит она, не двигаясь, это я, Маша, твоя жена.
Он молчит, дыхание частое.
У тебя в блокноте есть запись о родинкезвёздочке, продолжает она спокойным голосом, как будто говорит с испуганным животным. Хочешь, покажу?
Он кивнет. Она аккуратно сдвигает майку, показывает родинку. Он сравнивает её с записью в блокноте, и в его глазах туман паники сменяется стыдом и безнадёжным горем.
Прости, шёпчет он, прости, я
Не надо, перебивает она, всё ещё не глядя в глаза. Просто просто лежи. Всё хорошо.
Она встаёт, варит кофе, руки дрожат. Это не «хорошо», а новый уровень: забыть дорогу, забыть её лицо, забыть любовь всей своей жизни. Их перемирие оказалось лишь передышкой в бесконечной спирали.
Она возвращается в спальню с двумя чашками, а он сидит на краю кровати, быстро пишя в блокноте.
Что ты пишешь? спрашивает она, ставя кофе на тумбочку.
Он показывает, и кривая запись гласит:
«Утро. Проснулся. Испугался. Увидел звёздочку на её ключице. Узнал. Это Маша. Моя любимая. Запомнить любой ценой».
Она делает глоток обжигающего кофе, пытаясь прогнать комок из горла. Слезы бесполезны, обида бесполезна.
Кофе остынет, произносит она просто.
Он, всё ещё бледный, сжимает её руку, ищет тепло, ищет связь с реальностью.
Впереди будет ещё множество утр, потерь малых и больших. Возможно, блокнот перестанет помогать. Возможно, Максим вырастет, вспоминая отца, который постепенно растворяется. Возможно, Маша не выдержит тяжести.
Но в тот момент, когда утреннее солнце падает на кривые строки в блокноте, они находятся вместе не в прошлом, что ускользает, и не в пугающем будущем, а в настоящем, хрупком, разбитом, несовершенном, единственном, что у них осталось.
