Чужая старость
Людмила лежала неподвижно, прислушиваясь к размеренному ходу часов на тумбочке у соседки.
Тик-так.
Тик-так.
Каждый щелчок неумолимо напоминал ей, что время уходит, и скоро всё завершится.
За окном царил сентябрь. Тяжёлые облака сливались с унылыми стенами соседнего корпуса. Казалось, будто мир окрасили в один беспросветный цвет цвет тоски.
***
Людмила не была жестокой. Просто в её судьбе всегда находилось что-то, что казалось важнее детей.Это «что-то» всегда требовало: «Срочно!», «Сейчас же!», «Не успеешь!»
И Людмила работала не покладая рук. Всю жизнь. Ради них.
В памяти до сих пор стоял запах базара: влажная земля, резкий дух квашеной капусты и подгнивших овощей.
Ранним утром, когда она уже стояла за своим прилавком, натягивая на озябшие пальцы старые перчатки, сын и дочь спали в тёплой квартире.
Она платила за их уют своими рублями, добытыми потом и усталостью. Их безмятежный сон был для неё и долгом, и наградой.
***
Разговоры с женщинами на рынке всегда сводились к одному:
Дети опять заболели, жаловалась полная Мария, торгующая рядом. Всю ночь не спала, температуру сбивала. Сил нет, работать невозможно
Людмила молча кивала, пересчитывая мелочь.
Она не понимала Марию.
Правда, что важнее? Насморк у ребёнка или деньги, на которые можно купить ему лекарства и сапоги?
Для неё ответ был очевиден.
***
Однажды, когда Пете было лет десять, а Кате семь, они прибежали к ней на рынок. Был выходной. Людмила, уставшая, но довольная выручкой, угостила их пирожками с картошкой и налила горячего чаю из термоса. Дети сидели на ящике за прилавком, маленькие, радостные, смотрели на неё с восторгом.
Мама, давай мы тебе поможем? предложил сын.
Поможете? усмехнулась Людмила. Ну-ка, посчитай, сколько сдачи дать?
Она протянула ему пачку купюр.
Петя сосредоточенно наморщил лоб и стал считать. Катя с гордостью наблюдала за братом, будто он решал важнейшую задачу.
В тот миг Людмила ощутила в душе что-то тёплое. Но тут же одёрнула себя: правильно, она не просто кормит их, а учит жизни. Настоящей.
И они запомнят эти уроки. Она проследит.
***
Потом был рисунок. Маленькая Катя прибежала на кухню, протянула лист бумаги. На нём человечек с круглым лицом-солнцем и палочками вместо рук.
Мамочка, смотри, это мы с тобой! Мы держимся за руки! голос дочки звенел от счастья.
Людмила стояла у плиты, помешивая густой борщ.
Она устала после долгого дня на ногах. В голове крутилась мысль: «Завтра надо успеть купить Пете куртку, старая совсем износилась».
Она мельком взглянула на рисунок.
Молодец. Иди, поиграй. Не мешай, а то борщ убежит.
Она заметила, как в глазах Кати погас свет. Как опустились маленькие плечи. Но что она могла сделать? Борщ не подождёт. Куртка сама не купится.
Рисунок она приклеила скотчем к холодильнику. Он провисел там несколько дней, пока его не сменил новый лист список покупок.
***
Однажды вечером, когда Петя уже был подростком, он, краснея, попытался поговорить с ней о девочке из класса.
Мам, Аня из девятого она мне написала, он теребил ворот рубашки.
Людмила, сидя в кресле и закрывая глаза после тяжёлого дня, отмахнулась.
Рано тебе об этом думать. Вот институт закончишь тогда поговорим. Сейчас учись, чтобы не остаться у станка.
Она была уверена, что поступает правильно. Учила сына не отвлекаться на глупости, быть сильным.
Он запомнил.
Они оба, и Петя, и Катя, усвоили её уроки на отлично.
***
Петя и Катя построили свои семьи, где не было места излишним чувствам. Звонили матери по праздникам на восьмое марта, на Новый год. Короткие, вежливые разговоры.
Мама, привет. Как дела?
Всё нормально. А у вас?
Тоже нормально. Ладно, пока.
Они заботились о ней на расстоянии. Переводили немного денег на карту. Это было удобно. Это был её собственный, выстраданный способ, который вернулся к ней бумерангом.
***
Потом случился инсульт.
Она очнулась в больнице. Одна. Первые дни были туманом из лиц врачей и запаха лекарств, но когда сознание прояснилось, Людмила первым делом попросила телефон.
Пальцы с трудом набрали номер дочери.
Катя, доченька, привет, голос был хриплым. Я в больнице инсульт.
На том конце повисла пауза, потом тяжёлый вздох.
Мама, ну как так? У меня отчёты, конец месяца, завал на работе. Дети болеют. Я заеду, когда смогу. Сейчас врачу позвоню, узнаю, что тебе нужно. Может, денег перевести?
Деньги. Опять деньги…
Не надо денег, Катя, прошептала Людмила, лучше приезжай.
Мама, я же сказала, не могу. Ты не понимаешь? Я тебе позвоню. Завтра.
Людмила позвонила Пете. Рука дрожала.
Сынок, я лежу в городской больнице
Мама, я в курсе. Катя звонила. Только у меня стройка, не могу вырваться. Я тебе денег переведу, купи всё, что нужно. Врачам дай, чтобы лучше смотрели.
Он был практичен. Как всегда.
Это был её сын.
***
Дни тянулись мучительно. Утром уколы, потом завтрак, который она не могла есть. Потом часы ожидания.
На соседней койке лежала старушка с переломом, и каждый день к ней приезжала дочь. Приносила домашнюю еду, компот, читала вслух. Они смеялись, вспоминали прошлое.
И каждый раз, когда их смех доносился до Людмилы, она утыкалась лицом в подушку. Чтобы не слышать.
Это было больнее, чем физическая боль.
Через месяц, когда стало ясно, что лучше не будет, к ней подошёл лечащий врач, молодой мужчина с усталыми, но добрыми глазами.
Людмила Сергеевна, сказал он мягко, присаживаясь рядом. Мы сделали всё возможное. Ваше состояние стабильно, но нужен постоянный уход, который мы здесь не можем обеспечить. Мы хотим перевести вас в хоспис.
Хоспис
Это слово прозвучало как приговор. Как клеймо «ненужная».
А дети? спросила она тихо. Пусть решают.
Мы связывались с ними, ответил врач, смущённо. Они согласны. Считают, что так вам будет лучше. Там круглосуточный уход.
В хосписе было тихо. Пахло лекарствами, чистотой и безысходностью.
Соседки по палате ждали звонков от родных. Одна всё время говорила о сыне, который вот-вот приедет из другого города.
Людмила никого не ждала. Всё поняла.
Она сама построила мир, где дети это долг, а не радость. Где чувства слабость.
Она вырастила двух практичных, сильных людей, которые просто делали то, чему она их научила. Не вмешивались в чужую жизнь. Не брали на себя чужие заботы.
***
Она угасала медленно. В последние дни почти не говорила.
Перед глазами стояли не прилавки, не купюры
Она всё думала о том кривом рисунке с солнцем вместо головы, который приклеила к холодильнику, а потом забыла; и о смущённом лице сына, который хотел поделиться чем-то важным, а она отмахнулась, отправив учить уроки…
И снова и снова вспоминала свои слова, звучащие в голове: «Практической пользы ноль».
Как же она ошибалась!
Польза была. Огромная.
Просто она её не увидела. Променяла мгновения на минуты, а жизнь на выживание.
***
Она ушла ранним утром. Медсестра, пришедшая на укол, просто отметила факт. Тело было холодным.
***
Позвонили детям.
Сначала Кате.
Алло? сонно ответила она.
Екатерина Петровна? Это из хосписа. Ваша мама, Людмила Сергеевна, сегодня ночью скончалась.
Повисла тишина. Потом послышался сдавленный, будто наигранный всхлип.
Ой, мамочка! Господи! Как же так? А я на свадьбу должна была идти через три дня билеты куплены, платье Что теперь делать? Похороны
Потом позвонили Пете.
Слушаю.
Пётр Сергеевич? Это из хосписа. Ваша мама скончалась.
Понял, голос был спокоен. А вы не можете сами? Ну, всё организовать. Я заплачу. Просто у меня завал на работе, не могу вырваться. Напишите номер карты, переведу
***
Её похоронил город. В общей могиле, на окраине кладбища, куда свозят тех, кого некому хоронить.
Простой деревянный крест. Табличка.
Кто-то небрежно вывел фамилию, имя, отчество и даты жизни
Никто не плакал. Никто не бросил горсть земли.
Она прожила жизнь, обеспечивая детям выживание, и ушла так, будто её и не было.
Потому что для тех, кому она дала жизнь, она стала просто функцией, которую некогда и незачем беречь.
