Алексей, ты серьёзно? Татьяна замерла, держа в руке половник, забыв, что собиралась налить суп. Пар поднимался из кастрюли, оседая на стеклах её очков, но она даже не протёрла их.
Алексей сидел за кухонным столом, погрузившись в телефон, делая вид, что изучает прогноз погоды. Плечи его сжались, будто ждал удара.
Тань, мама только что звонила она плакала, тихо произнёс Алексей, не отводя взгляда. Говорит, отцу хуже, давление скачет. Они одни в той крошечной квартире, как в подвале. Новый год же, семейный праздник. Неужели мы не можем раз один раз отступить от принципов?
Татьяна осторожно поставила половник на подставку, сдерживая себя, будто могла бросить его в раковину. Глубокий вдох. Выдох.
Отступить от принципов? переспросила она спокойно, но с ноткой ужаса. Алексей, в прошлый раз, когда мы «отступали» на 8 марта, твоя мать при всех гостях сказала, что я выгляжу старше тебя на десять лет, хотя мы ровесники. А потом «случайно» уронила бокал вина на мою новую блузку. Ты это считаешь принципами?
У неё характер ухмыльнулся он.
Характер? Нет, талант отрезала Татьяна. Талант разрушать мне жизнь. Она меня не переносит. Зачем ехать туда, где меня ненавидят? Чтобы сидеть в углу, жевать бессмысленный салат и слушать истории о твоей бывшей, Людмиле?
Алексей отложил телефон и посмотрел на жену. В его глазах отразилась мольба, перед которой Татьяна всегда терялась. За десять лет брака она изучила её до мелочей: взгляд ребёнка, который хочет, чтобы всё просто помирилось и конфеты раздавались.
Тань, клянусь, я буду рядом. Никаких Людмил. Если она скажет хоть слово не так, мы сразу уедем. Честное слово. Просто жалко их. Старики же а что, если этот Новый год будет последним?
Эта отговорка сработала безотказно. Татьяна ощутила, как злость сменяется усталой обречённостью. Она знала, что согласится не ради свекрови, а ради этого доброго, мягкого мужчины, которого любила, несмотря на его неспособность ставить границы с матерью.
Если мы поедем, произнесла она, глядя прямо в глаза, будет одно условие. Мы едем на моей машине, а ключи останутся у меня. При первой же намёчке на грубость я встаю и уезжаю. С тобой или без тебя. Договорились?
Алексей вспыхнул, бросился к ней, обнимая её.
Конечно, Тань! Я маме позвоню, скажу, готовиться. Она обрадуется, смотри!
Татьяна лишь усмехнулась, отстраняясь от объятий. Радость Марии Петровны от их приезда могла бы сравниться лишь с радостью охотника, увидевшего добычу.
Последние три недели до праздника пролетели в суете, слегка заглушав тревогу. Татьяна заваливалась работой, чтобы не думать о визите. Она выбрала нейтральные, но дорогие подарки: тёплое шерстяное одеяло для свекра и набор элитного чая в красивой металлической коробке для свекрови. Алексей бегал по магазинам, докупая продукты по бесконечному списку, который мать диктовала ему по телефону: майонез только определённого бренда, горошек из особого сорта, колбаса с завода, закрытого ещё в перестройку.
Тридцать первого декабря город утонул в снегу. Тяжёлые, мокрые хлопья прилипали к стеклам, а дворники едва успевали очищать проезжую часть. Татьяна вела машину, сосредоточенно вглядываясь в красные огни пробки на выезде из города. Алексей сидел рядом, прижимая к коленям пакет с мандаринами, нервно постукивая пальцами по пластиковой подстаканнике.
Ты сказал ей, что привезём холодец? спросила Татьяна, не отрываясь от дороги. Она потратила вчера шесть часов, варя идеальный, прозрачный холодец, которым гордилась.
Сказал, кивнул Алексей, подозрительно кашляя. Она ответила, что у неё уже есть, но я уговорил её: «Твой вкусный».
Значит, мой пойдёт собаке, если она ещё живёт, вздохнула Татьяна. Тузик умер два года назад.
Тогда соседям, коротко ответил он.
К восемнадцати часам они прибыли к дому родителей. Пятиэтажный домок на окраине встретил их темными окнами и запахом жареного лука в подъезде. Лифт опять не работал, и им пришлось подниматься по лестнице, таща сумки с подарками.
Дверь открылa Мария Петровна в блестящем люрексном платье, которое носила на все торжества последние пятнадцать лет. Её седые волосы были собраны в массивную прическу, блестящую, как шлем.
Вы пришли, не запылились, произнесла она, пропуская сына, но блокируя путь Татьяне. Алексей, да ты похудел! Тебя там совсем не кормят?
Алексей бросил ей поцелуй в щёку и пробормотал приветствие.
С наступающим, Мария Петровна, вежливо улыбнулась Татьяна, пытаясь проскочить мимо. Вы прекрасно выглядите.
Свекровь смерила её взглядом, в котором смешалось презрение и жалость, словно Татьяна пришла в грязных сапогах на королевский бал.
А ты, Тань, поправилась. Хорошо тебе, е́дешь на машине, пешком не ходишь. Тапочки в углу, берите старые отцовские, гостевых нет, вчера зашла соседка Вера, порвала последние.
Татьяна проглотила слово «плотно», хотя знала, что держит форму, и надела огромные мужские тапки. Выйдя из комнаты, появился Иван Сергеевич, отец Алексея. Он был тихим, незаметным человеком, который всю жизнь прятался от активности жены за газетой.
Здравствуйте, дети, прошептал он, пожимая руку сыну и кивая невестке. Давайте к столу, мать уже готовит.
Квартира была музеем советского быта: ковры на стенах, хрусталь в серванте, тяжелый воздух, пропитанный запахами лекарств и старой мебели. В центре стоял стол, покрытый крахмальной скатертью, заваленный едой, но место Татьяны оказалось в углу между диваном и небольшим телевизором, откуда было почти невозможно выбраться, не потревожив остальных.
Садись, Алексей, поближе к отцу, приказала Мария Петровна. А ты, Тань, присядь у края, тебе же помогать на кухню.
Татьяна села. «Помогать» в её планы не входило, но устраивать сцену не хотелось. Она оглядела стол: оливье, сельдь под шубой, нарезки, бутерброды со шпротами, всё залитое майонезом. В центре её холодец, одинокий рядом с огромной миской, которую принесла свекровь.
Первый час прошёл относительно спокойно. Телевизор гудел новогодние мелодии, Иван Сергеевич наливал шампанское, Алексей рассказывал о работе. Мария Петровна слушала сына, подперев щеку кулаком, но стоило Татьяне попытаться вставить слово, как лицо свекрови каменело.
и вот, нам поставили премию, рассказывал Алексей.
Молодец, сынок! воскликнула мать. Хоть копейку в дом принеси. А то у Тани, наверное, только траты. Платье дорогое, пол-зарплаты стоит?
Татьяна аккуратно положила вилку.
Платье я купила на свою премию, Мария Петровна. Мой проект занял первое место в конкурсе архитекторов.
Свекровь сделала вид, что не слышит.
О, девочки нынче такие помнишь, Алексей, Людмила? Какая хозяйка! Шила, вязала, экономила. Пироги в рот таяли. Не то, что сейчас, всё в ресторанах.
Алексей закашлялся, испуганно посмотрел на жену. Татьяна медленно жевала огурец, глядя в телевизор. Она обещала терпеть. Пока это были лишь цветочки.
Мам, зачем ты про Людмилу? Сто лет прошло, попытался смягчить ситуацию муж. Тань тоже готовит отлично. Попробуй её холодец.
Он протянул ложку к блюду, но Мария Петровна быстро схватила её руку.
Не трогай! Это мой. Я готовила с утра, варила ножками. А тот магазинный, наверное, желатин набухали.
Это домашний, тихо, но твёрдо сказала Татьяна. Без желатина.
Кто сейчас без желатина варит? отмахнулась свекровь. Времени нет, все деловые, строят карьеру. Лучше бы детей больше рождали, пока время есть. А то в сорок родите, а дети будут называть бабушку мамой.
Удар ниже пояса. Тема детей была болезненной. Они планировали, но пока не получалось, врачи советовали ждать. Мария Петровна знала об этом всё.
Мама! голос Алексея стал жёстким. Мы закрыли эту тему.
А что я такого сказала? удивилась свекровь, сжимая руки к груди. Я добрая! Хочу внуков, пока живу.
Иван Сергеевич налил себе ещё водки, предпочитая не вмешиваться.
Тension at the table thickened. Еда казалась безвкусной, шампанское кислым. Часы тикали, до курантов оставалось два часа.
Кстати, о подарках, резко оживилась Мария Петровна. Алексей, достань из шкафа коробку.
Алексей принес пакет. Свекровь торжественно вынула из него мужскую рубашку.
Это тебе, сынок. Хлопок, качественный. Хватит в синтетике ходить. Тань, глади мужу рубашки, стыдно смотреть, как бездомный.
Татьяна посмотрела на безупречно выглаженную рубашку.
Спасибо, мама, пробурчал Алексей.
А тебе, Тань, свекровь протянула маленький пакет.
Татьяна заглянула внутрь: набор кухонных полотенец с поросятами и крем для ног «от трещин и натоптышей».
Спасибо, выдавила она. Очень нужно.
Конечно нужно! восторженно заявила Мария Петровна. Я вижу, у тебя сухие пятки, лето на даче видела. Ухаживать надо, мужчины любят ухоженных. Людмила была как кукла, кожа бархатная.
Хватит! резко оттолкнула Татьяна тарелку. Звон вилки о фарфор прозвучал как выстрел в тишине.
Что хватит? невинно спросила свекровь. Я правду говорю. Мать плохого не советует. Ты, Тань, характер свой смягчи. Ты в чужом доме, а Алексей тебя «в людей вывел», а ты всё ворчишь.
Мам, перестань! вскочил Алексей. Тань сама себя обеспечивала ещё до встречи со мной!
О, да ты её защищаешь! Мария Петровна тоже встала, лицо покрылось пятнами. Я вижу, как она на меня смотрит! Как на грязь! Приехала с холодцом, думала удивить? Я твой холодец в унитаз сейчас спущу, он кислый! Продукты испортила!
В комнате повисла гнетущая тишина, слышны лишь тикание старых часов и тяжёлое дыхание Ивана Сергеевича.
Татьяна медленно встала, её движения были плавными, хотя внутри всё кипело. Она посмотрела на мужа. Алексей стоял растерянный, переводя взгляд между матерью и женой. Он открыл рот, но Татьяна опередила его.
Алексей, произнесла она ровным голосом. Ключи от машины у меня. Я ухожу. Ты пойдёшь?
Тань, куда сейчас ночь, снег мам, извинись!
Я?! закричала Мария Петровна. Перед этой хамкой? Пусть катится! Скатертью дорога! Наконецто посидим посемейному, без посторонних!
Алексей замер. Его лицо отражало мучительную борьбу: страх перед матерью и страх потерять жену.
Я Тань, подожди, успокоимся пробормотал он.
Это был конец. Татьяна увидела всё ясно, словно прожектор осветил сцену. Он не уйдёт. Останется здесь, будет есть оливье, слушать гадости и кивать, потому что «мама старенькая».
Я тебя поняла, кивнула Татьяна.
Она вышла в коридор, сняла старые мужские тапки, надела свои сапоги, накинула пуховик. С потолка доносился голос свекрови: «Вот видишь, сынок, я же говорила, истеричка!»
Татьяна открыла входную дверь. Холодный воздух подъезда ударил в лицо, освежая мысли. Боль исчезла, оставив лишь огромное облегчение, как будто десятилетний груз камней упал.
Она спустилась по лестнице, вышла на улицу. Снег укрыл двор белым одеялом. Машина, покрытая сугробой, ждала её. Татьяна завела мотор, включила обогрев. Пока стекла прогревались, она достала телефон. Три пропущенных звонка от Алексея. Выключила звук и бросила телефон на сиденье.
Выезжая, она увидела в окне пятого этажа силуэт мужа, смотрящего вниз. Татьяна не помахала. Включила радио звучала весёлая новогодняя песня о чудесах, которые обязательно случаются.
Дорога домой была пустой. Город уже сидел за столами, готовясь к курантам. Татьяна ехала, улыбаясь, представляя тихую уютную квартиру, где смоет макияж, наденет любимую пижаму, нальёт бокал вина и включит фильм, который давно хотела посмотреть, но Алексей никогда не разрешал.
Она дошла домой за пятнадцать минут до полуночи. Кот, соскучившийся весь день, бросился навстречу, громко мурлыкал, царапая лапами.
Ну что, Барсик, сказала она, поднимая пушистого зверя. Будем праздновать? Только ты и я. Без холодца.
Она достала из холодильника банки красной икры, отложенной «на всякий случай», открыла шампанское. В двенадцать, под бой курантов, она загадала простое желание: больше никогда не предавать себя.
Телефон снова засветился. Сообщение от Алексея: «Тань, прости. Я дурак. Сейчас вызову такТатьяна взглянула в окно, где снег летел, и, улыбнувшись, закрыла дверь, зная, что её новогодняя свобода только начинается.
