СЫНОК
В новой квартире пахло свежими обоями, будто воздух проглотил аромат надёжности и уверенности в завтрашнем дне. Десять квадратных метров собственного жилья вот что заставило Тиму, наконец, откинуть тревожный страх быть выгнаться хозяевами. Даже многодневный стресс, связанный с переездом, не смог затмить лёгкое настроение. С приобретением квартиры Тимофей ощутил, будто закрепил себе место на планете, и теперь никогда не исчезнет.
К случаю новоселья Василина испекла рыбий пирог с яйцом и зелёным луком, поставила его в центр стола, где уже собралась семья Ивановых: папа, мама и четверо детей. Василина, раскрасневшись, разливала чай, нарезала куски, подшучивала над малышами. Дети звенели ложками, размешивая сахар, и с замиранием взгляда наблюдали за золотой корочкой пирога. Тим смотрел на свою семью и радовался. «Как у мамы в детстве», неожиданно подумал он, но счастье мгновенно потускнело, будто в яблоко заполз червяк. Он вспомнил, когда в последний раз писал маме. Возможно, в год рождения старшего сына. Сейчас Лёше тринадцать. Последний раз видели друг друга после службы, потом Тим уехал «на дальние краи» работать на стройке. С того дня прошло двадцать четыре года.
Наливай, подзвала Василина, села на стул и отхлебнула глоток чая. Дети засмеялись, переглядываясь и с громким «хап-хап» впиливали горячий янтарный напиток, кувыркаясь на стульях. Пауза за столом слегка расслабила Тима; он принял от жены большой кусок пирога и стал медленно ужинать.
Василь, а где синяя папка с письмами?
Я ещё три коробки не разобрала. Наверно, в одной из них.
Найди её, пожалуйста.
Срочно? Или подождёшь?
Срочно.
Дети почти съели второй кусок, Василина подливала в чашки, улыбаясь детскому гамму. Ивановы дружно доели и допили. Первая трапеза в новой квартире получилась восхитительной и укрепила ощущение счастья.
Через час Тим сидел за кухонным столом и листал папку. Внутри были письма от сослуживцев, двадцать армейских фотографий и весточка от мамы. Когда он ушёл в армию, маме исполнилось пятьдесят. Она писала длинные послания, перечисляя деревенские новости и какието мировые сенсации, шутя попростому, побабьи, и неизменно закрывала их: «Сыночек Тимка от мамы Галины». Молодому солдату эти письма надоедали: он листал их бегло, рвал на кусочки и бросал в урну. Интереснее были письма от девушек, которые сто раз шлёты армейской почтой на имя «самого красивого» или «самого весёлого» солдата. Сейчас Тим пожалел о уничтоженных письмах сердце сжалось, как будто сжалось в кармане. Он достал единственное оставшееся письмо от мамы, развернул:
Здравствуй, дорогой сынок. До меня дошло известие, что твой отец, от которого ты родился, умер. Ты, наверное, даже не помнишь его был ты ещё мал, когда он ушёл. Так папа твой и не удосужился увидеть сына, а ведь ты его кровный. И я тебя уже столько лет не вижу. Не знаю, встретимся ли ещё.
С любовью, мама Галя.
Тим прокрутил письмо, потом задумчиво произнёс:
Василь, отпусти меня? Нужно к маме съездить.
Как не вовремя! Съёмные квартиры съели все деньги, а на поездку нет
Что, совсем нет?
Нет. Зарплату получу через две недели, отпускные ушли на ремонт, а следующую зарплату получу только через месяц. Еда едва дойдёт до моей зарплаты.
Значит, к Симоновым долги брать?
Что так внезапно? Столько лет не вспоминал, а теперь «поеду»! А мне одной с четырьмя бойцами в детсады, школы, на работу успевать
Чувство у меня нехорошее, Василь. Отпусти! Попросим Любу Симонову помочь с детьми. Если брать в долг, то по полной. А?
Да, езжай! обняла мужика, прижалась щекой к его, немного постояла и пошла в комнату, мечтая об улучшении быта.
Дорога заняла три долгих дня. Тиму странно было думать, что он едет домой к маме столько лет он не был в этих краях! Сначала поездом, потом автобусом, попуткой и пешком. Последние сто метров вели к родному дому. Он шел слегка шатко, часто вздыхал, пытаясь унять волнение, и разглядывал окрестности. Деревня изменилась: ветхие избы срослись с землёй, все дома однотонно серые. Гдето зелёные грядки, но в основном запустение, безрадостное, вымёрзшее. Трудно было узнать семейный двор, подошёл к выгнутому штакетнику, толкнул калитку, сделал несколько шагов и остановился в небольшом подворье. Огляделся, снова вдохнул, прошагал к избе и ступил на порог. Дверь оказалась незапертой. Перешёл в сени, толкнул ещё одну дверь и вошёл в тёмную комнату.
Есть кто живой? тихо спросил.
А как же! Я живая, прозвучал голос из тёмного угла.
Глаза Тима привыкли к полутьме, и он увидел старушку, сидящую на краю кровати. Он бросил рюкзак на пол и сел на скамеечку.
Вы из собеса? спросила мама.
Нет.
Летом привезли дров, а теперь жду, когда ктото их принесёт, а зима суровая, елееле тянет.
Дайте я вам дров наколю! вскочил Тим, неожиданно обратившись к маме на «вы».
Сиди, успеется. Чай, к делу пришёл. Чует, что плохие новости о пенсии принёс. Начальники мародерствуют, а нам всё отбирать
На что вы живёте?
Из собеса хлеба и молока привозят раз в неделю, иногда крупу с маргарином. Мало, конечно, но экономлю.
Чем занимаетесь?
Сижу. Что ещё делать? А ты зачем?
Скворчала собака, кудахтала курица, над головой гудел самолёт.
Я ваша дочь, Ольга Герасимовна, произнёс голос.
Сын? неуверенно протянула старушка. У меня сына нет, он пропал.
Как пропал?! Вот я! Не узнаёте? Посмотрите.
А мне теперь всё равно. Ослепла я.
Как… ослепли?
Так. Не вижу ничего, живу в темноте, экономлю электричество: у меня копеек нет, а у других есть. Господь, видимо, решил: пусть старушка в темноте живёт.
Я выйду на минуту? спросил Тим.
А чего ж, выходи.
Подворье выглядело безлюдным. Ветер охладил слёзы на щеках. Тим заскрипел зубами, вытер их рукавом и пошёл к сараю, где нашёл берёзовые дрова, топор, выбрал большую чурку и начал колоть.
К вечеру дрова были укладыты по обе стороны сеней, несколько поленьев бросил в печь и поджёг её.
Кто вам печь растапливает? поинтересовался Тим, не решаясь назвать старушку мамой.
Сама. За годы на пальцах короста от ожогов, так что если суну руку в пламя, уже не больно.
Разогрели кашу в кастрюльке, поставили чайник на раскалённую плиту. Ольга Герасимовна стояла у стола, разложила кашу в тарелки. Тим взглядом охватил её фигуру: худая, седая, беззубая старушка небольшого роста, с невидящими глазами и обожжёнными пальцами вот его мама. Он ощутил, как будто время стянуло её контуры в небытие, попытался отогнать видение и спросил:
Я могу у вас переночевать?
А чего ж, ночуй.
После ужина Тим лёг на старый диван в боковой комнате, не зажёг лампу, нашёл в темноте покрывало, укрылся до подбородка и задумался. Он приехал не ради каши, а чтобы рассказать маме о своей жизни: как тяжело трудился, как откладывал деньги на шикарную свадьбу, машину, квартиру, как подрабатывал, откладывал в кооператив, возил семью на море, четырёх сыновей с сберегательными книжками, наконец купил большую просторную квартиру. Всё это крутилось в голове, пока он ворочался, кашлял и наконец поднялся, пошёл на ощупь в горницу. У светящего окна увидел чёрный силуэт матери, сидящей на краю кровати.
Не спите?
Не сплю.
Он набрал воздуха, готовясь выложить маме всю свою историю, но вдруг услышал:
Я не знаю, кто ты. Смерть не боюсь, каждый день её жду. Господь не спешит меня забирать, и ты её не торопи.
Вы не понимаете, я ничего плохого не сделаю Как доказать, что я ваш сын?
Зачем доказывать? Сыновья о родителях думают, как родители о них. Я тебя в армии поддерживала, писала письма, думала о тебе. После армии приехала на два дня, с тех пор не видела. Знаю, что у тебя сын.
У меня уже четверо.
Как! А ты откуда знаешь?
Ольга Петровна, я ваш сын. Помните, когда мне было пять, вы щенка подарили? Я его в вечер берёшь в постель, а вы ругались.
Не помню.
А шрам на локте. Вы готовили обед, я под руками вертелся, случайно прижался к раскалённой кочерге, вы несколько дней маслом мазали ожог.
Не помню.
А Ваську Петренко помните? Он тоже без отца. С матерью его вы не ладили.
Не помню, милый человек.
Как же так! Я вам похожа лицом. Я ваш сын, а вы моя мать.
Глаза старушки дрогнули, но темнота скрыла их.
Однажды я влюбился. Мне было четырнадцать, ей двенадцать. Я привёл «невесту» домой, вы её прогнали и отшлёпали. Помните? Неужели забываете? Я заберу вас к себе.
Нет, мне здесь привычнее. Я слепа, но каждый уголок знаю, каждую стенку. Идите спать, не тревожьте. Утром уедете.
Тим проснулся с головой, раскалывающейся от боли. Не ожидал такой встречи с мамой не праздник, а пустой холод. От чая, предложенного ей, отказался, закинул рюкзак на плечо, подошёл к ней, не решаясь обнять, всмотрелся в морщинистое лицо, чувствуя, как слёзы наверстывают глаза.
Я ухожу.
Доброй дороги.
Он вышел в подворье, оглянулся, увидел в окне маму, её лицо казалось печальным. Открыл калитку и шагнул по улице к околицам. Чем дальше уходил от деревни, тем легче становилось. В воображении отрезал ножом кусок жизни, бросил его на дорогу и сразу успокоился. «У каждого своя судьба, а мне семью поддерживать», сказал себе Тим и пошёл быстрее, мысленно возвращаясь к дому, где ждут жена, дети и уют.
Ольга Петровна долго сидела у окна, не шевелясь. Наконец пробормотала:
Вот и встретились, сынок. Успелти
