Татьянa Петровна, мать Игоря, пришла «на проверку» в наш дом и наткнулась на неприятный сюрприз.
И зачем ты купила этот майонез? Я же сто раз говорила, что в «Сокольском» от той же фабрики только уксус, оттолкнула она пластиковый пакет кончиком лакированного ногтя, будто отбросила его в сторону радиационным отходом.
Татьянa Петровна, это тот, что любит Игорь. Он сам выбрал, спокойно сказала Алёна, не отрываясь от плиты. Сковорода шипела, требуя внимания, но спина невестки оставалась напряжённой, как струна.
Игорь будет брать то, к чему его приучили, наставительно подняла палец мать. Если бы ты готовила домашний соус, как я делала, когда он был ребёнком, он бы даже не посмотрел на эту химию. У моего сына желудок не «касационный», кстати. С детства у него гастрит, мы его возили в санатории, но кто сейчас об этом помнит?
Игорь, сидевший за столом и уткнувшийся в телефон, делал вид, что не слышит. Он прекрасно знал эту интонацию матери начало «Большой ревизии». Так было каждый раз, когда Татьянa Петровна приезжала к нам «на пару дней». Формально чтобы проведать внуков (которых пока не было) и помочь с хозяйством, фактически убедиться, что без неё мир рушится, а невестка медленно, но верно губит её драгоценного сына.
Чай тоже, кстати, пахнет веником, продолжила женщина, отхлебнув из чашки. Алёнка, не обижайся, я ведь как лучше хочу. Молодёжь сейчас совсем не разбирается в качестве. Экономите на спичках, а потом на лекарствах будете работать.
Мы не экономим, Татьянa Петровна. Это хороший крупнолистовой чай, просто он заварился крепко, Алёна поставила на стол тарелку с сырниками. Угощайтесь.
Свекровь подозрительно посмотрела на румяные кругленькие сырники.
Творог какой жирности брала? Пятипроцентный? Сухой будет. Надо брать девять, а лучше домашний, у бабушки Вали на рынке. Но тебе, наверное, некогда ходить на рынок, у тебя же карьера
Слово «карьера» произнесла она так, будто это название болезни. Татьянa Петровна искренне считала, что бухгалтер, работающий в крупной компании, априори не может быть хорошей хозяйкой. В её представлении эти вещи несовместимы, как лёд и пламя.
Игорь, тебе пора, опоздаешь на планёрку, мягко напомнила Алёна мужу, спасая его от необходимости комментировать творог.
Игорь кивнул, торопливо прожёвывал сырник (который, к слову, был отличным) и вскочил.
Всё, мои хорошие, я побежал. Мам, не скучай. Алёна, я буду поздно, у нас аудит.
Аудит у них, проворчала Татьянa Петровна, когда за сыном закрылась дверь. Семья должна быть на первом месте, а не аудит. Отец его, царствие ему небесное, всегда к ужину был дома.
Алёна вздохнула. Ей самой нужно было выйти через сорок минут.
Татьянa Петровна, я тоже ухожу. Обед в холодильнике, суп надо только разогреть. Вечером приду, принесу продукты. Вам чтонибудь конкретное купить?
Да что мне нужно Ничего мне не нужно. Я женщина скромная, поджала губы мать. Иди, иди. Я сама разберусь. Порядок хоть немного наведу, а то пыль у вас по углам клубится, дышать нечем.
Алёна замерла в дверях. «Порядок наведу» у Татьяны Петровны означало тотальный обыск с перекладыванием вещей так, как удобно ей, и последующей лекцию о том, где чье место.
Пожалуйста, не утруждайтесь. У нас чисто, клининг был в субботу, попыталась возразить Алёна.
Клининг! фыркнула свекровь. Чужие люди грязными тряпками грязь развозят. Ладно, ступай. Не буду я твои хоромы трогать, больно надо.
Но в её глазах уже загорался охотничий азарт. Алёна видела это, но сделать ничего не могла. Выгонять мать мужа было чревато скандалом, а Игорь потом будет ходить как побитая собака неделю.
Хорошего дня, бросила Алёна и вышла, молясь про себя, чтобы свекровь ограничилась только кухней.
Как только замок входной двери щёлкнул, Татьянa Петровна преобразилась. Из усталой пожилой женщины она превратилась в генерала, принимающего парад на вражеской территории. Она медленно встала, оправила домашний халат (который привезла с собой, потому что «ваши синтетические тряпки носить невозможно») и обвела взглядом кухню.
Ну что, посмотрим, как ты тут хозяинничаешь, «карьеристка», прошептала она.
Начала с кухонных шкафов. Открывала дверцы, проводила пальцем по полкам. Пыли не было её расстроило. Но нашла банку с гречкой, крышка которой была не плотно закрыта.
Ага! торжественно произнесла она. Моль разводят.
Переставила банки по росту. Затем заглянула под раковину, где стояли моющие средства.
Сплошная химия Бедный Игорёк, дышит этим ядом. Соду надо использовать, горчицу! А они тратят деньги на эти разноцветные бутылки. Транжиры.
Закончив с кухней, перешла в гостиную. Там было минимум мебели, огромный телевизор, диван. Никаких сервантов, никаких ковров на стенах. «Как в больнице», вынесла вердикт Татьянa Петровна. Ей хотелось уюта, а уют в её понимании это когда каждый сантиметр заставлен статуэтками, вазочками и фотографиями в рамках.
Она поправила шторы, переложила пульт от телевизора строго параллельно краю столика. Это были мелочи, но её душа требовала большего спальни.
Спальня священное место. Там хранились личные вещи. Татьянa Петровна знала, что заходить туда без спроса неприлично, но она же мать! Она имела право знать, в каких условиях спит её сын. Вдруг подушка неудобная? Одеяло синтетическое? Это прямая угроза здоровью.
Кровать была заправлена идеально ровно. Она подошла к окну, проверила подоконник чисто. Это начинало раздражать. Взгляд упал на огромный зеркальный шкаф-купе.
Она потянула тяжёлую дверь, та бесшумно отъехала в сторону.
Внутри висели рубашки Игоря, отглаженные, чистые, рассортированные по цветам. Она перебрала рукава, проверяя манжеты. Чистые, ни одной оторванной пуговицы. Скука смертная.
Затем платья, блузки, юбки Алёны. Татьянa Петровна брезгливо перебирала вешалки.
Короткое Слишком яркое Куда такое носить? На панель? шептала она, хотя платье было обычным офисным костюмом. А это что? Шёлк? Деньги девать некуда. А у мамы, небось, зимние сапоги третий год не меняны.
Она вспомнила свои сапоги, купленные Игорем в прошлом году. Но факт наличия у невестки дорогих вещей вызывал жгучее чувство несправедливости. Она всю жизнь экономила, а теперь эта «фифа» пользовалась плодами её трудов.
Она опустила взгляд вниз, открылла коробку с обувью. Дорогие туфли, видно по коже. Снова закрыла её.
Оставалась верхняя полкаантресоль, где обычно прячут то, что не нужно каждый день. Интуиция подсказывала, что самое интересное именно там.
Но достать было трудно полки были почти под потолок. Татьянa Петровна нашла небольшую стремянку, принесла её и, кряхтя, взобралась.
Я просто проверю, нет ли моли, оправдывала себя, поднимаясь на шаткие ступени. Шерстяные вещи надо проветривать.
На верхней полке стояли вакуумные пакеты с зимними одеялами. Она отодвинула стопку свитеров и увидела коробку без надписей, перевязанную лентой.
Ага! воскликнула она. Тайник!
Дрожащими руками она вынула коробку, тяжёлую и запертую. Села на край кровати, открыла её.
Внутри не было денег, не было любовных писем. Вместо этого лежал плотный кожаный ежедневник, несколько бархатных мешочков и папка с документами.
Алёна открыла один из мешочков, нашла золотые серьги с крупными рубинами. Они были её, те самые, что «пропали» три года назад, когда Алёна с Игорем помогали маме делать ремонт. Она тогда обвинила рабочих, потом соседку, а потом подсказала Игорю, что, может быть, Алёна случайно их выбросила. Алёна тогда плакала, клялась, что не видела.
Ах ты, дрянь прошептала Татьянa Петровна. Воровка! Клептоманка! Украла у родной матери!
Руки её дрожали от гнева. Но дальше в коробке лежала старинная брошь с янтарём тоже её, утерянная в автобусе несколько лет назад.
Господи прижала ладонь к губам. Да она же больная. Тащит всё, что плохо лежит.
Она подняла папку, в которой был лист с заголовком: «Расходы на содержание Н.П. (Татьяни Петровны)». Брови её попороли вверх.
Татьянa Петровна начала читать. Это была таблица с датами, суммами и комментариями. Десятки чеков, оплаты кредитов, которые она, по её мнению, брала на телемагазинные покупки. Оказалось, что Игорь и Алёна молча гасили её долги, покрывая микрозаймы, о которых мать даже не догадывалась.
Под папкой лежал ежедневник. Одна запись гласила:
*«Сегодня мама Игоря снова довела меня до слёз. Сказала, что я бесплодная пустышка. Я молчала. Игорь был в душе, не слышал. Надо записать её к неврологу, но сделать так, чтобы она думала, что это её идея. Оплачу приём сама, скажу, что акция для пенсионеров».*
Другая запись:
*«Нашла её «потерянные» деньги за шкафом. Она опять кричит, что я украла пять тысяч. Я просто положила их в её кошелёк, пока она не видела. Пусть думает, что сама забыла. Семья дороже».*
Ежедневник упал на ковер. Алёна стояла в комнате, окружённая «украденными» вещами, и ощущала, будто её разложили на главной площади города.
Внезапно в прихожей хлопнула дверь. Татьянa Петровна вздрогнула, как от выстрела. Алёна вернулась.
Татьянa Петровна! Я дома! Купила творог на рынке, как вы просили, у той бабушки, голос её звучал звонко и дружелюбно.
Свекровь паниковала, собиралась всё прятать, но уже было поздно. Алёна вошла в спальню, увидела открытый шкаф, стремянку и Татьяну, сидящую на кровати с ежедневником и золотыми серьгами в руках.
Секунду они смотрели друг на друга. Алёна не закричала, а лишь устало оперлась плечом о косяк двери и закрыла глаза.
Вы, видимо, залезли на верхнюю полку, тихо сказала она. Я боялась, что вы упадёте со стремянки.
Татьянa Петровна открыла рот, чтобы крикнуть о «своём праве», но слова застряли. Факты из папки жгли её мозг, и роль обиженной матери растворялась.
Алёна дрогнул голос тещи. Это это мои серьги.
Ваши, кивнула Алёна, открывая глаза. Вы забыли их в кармане старого пальто, которое привезли весной, чтобы отдать в «Красный крест». Я проверяла карманы перед сдачей.
А почему почему вы не отдали сразу?
А вы бы поверили? улыбнулась Алёна горько. Вы бы сказали, что я их украла, а потом продала. А я просто хотела подарить вам на юбилей, сказав, что нашла их у антиквара. Так было бы приятнее.
Татьянa Петровна опустила голову, а брошь жгла ладонь.
А деньги? Кредиты?
Игорь не знает про кредиты, твёрдо сказала Алёна. И про тот «санаторий от собеса», который стоил сто двадцать тысяч, он тоже не знает. Он гордится тем, что мама «пробивная», всё умеет достать бесплатно. Я не хочу разрушать его иллюзии. Мужчинам тяжело разочаровываться в матерях.
Татьянa Петровна молчала. Впервые за многие годы ей нечего сказать. Вся её власть держалась на мифе о жертве. А коробка показала, что настоящая жертва спокойная, «холодная» женщина в офисном костюме.
Зачем ты это записываешь? кивнула она на ежедневник. Собираешь компромат? Хочешь шантажировать?
Нет, ответила Алёна, подняв блокнот. Психотерапевт посоветовал писать «письма гнева», чтобы не вырываться в реальности. Иначе я бы давно либо развелась, либо сошла с ума. Это мой способ выживать рядом с вами.
Алёна забрала коробку из рук оцепеневшей тещи, спокойно сложила туда серьги, брошь и папку.
Что ты теперь сделаешь? прошептала Татьянa Петровна. Расскажешь Игорю? Покажешь ему всё? Что я что я рылась в вещах?
Нет, ответила Алёна. Но при одном условии.
Татьянa Петровна приподняла брови, будто услышала шантаж.
Каком? спросила она настороженно.
Вы перестанете называть меня транжирой, твердо сказала Алёна. И перестанете переставлять банки на моей кухне. И не будете критиковать еду, которую любит ваш сын. Вы будете приезжать к нам как гость, а не как инспектор. Вы будете пить чай, какой есть, и есть сырники, какие есть. И никогда, слышите, никогда больше не будете лазить в этот шкаф.
И ты не скажешь Игорю про кредиты?
Если вы больше не будете брать новые, кивнула Алёна, тогда не скажу. Считаем, что вопрос закрыт.
Алёна легко взобралась на стремянку, задвинула коробку обратно в глубину шкафа, за одеялами.
Это наш «ящик Пандоры», Татьянa Петровна. Пусть там и лежит, закрытый.
Она спустиласьС тех пор каждый утренний чай в их доме стал тихим символом того, как взаимное уважение может превратить даже самые острые разногласия в лёгкую, ароматную привычку.
