28апреля, 2025г.
В тот вечер я вырвал её из дома, бросив за порог и захлопнув дверь. Аглая, всё ещё летя по инерции, споткнулась и упала на дощатый настил двора. Отряхнув ладони, села на мокрые доски, осторожно коснулась пылающей щёки, провела рукой к нижней губе. На пальцах остался багрянокрасный след очередной след от разбитой губы. Это не удивило меня; лишь подтвердило, что муж вновь её ударил. Но щёка болела сильнее.
В этот раз Степан не смог сдержать себя. Такое случалось с ним часто.
Аглая подошла к двери, прислонилась лбом к шершавой древесине, пытаясь отдышаться. За дверью слышались громкие, испуганные всхлипы наши дочери Люда и Кузьмина, девочки со Степаном. Сердце сжалось от боли: я не хотел им обидеть
Она прижала к губе язык, ощутила солоноватый вкус от отёкшей, распухшей губы результат очередного скандала, вспышки слепой, неумолимой ревности.
Всё началось с глупой улыбки. На собрании в сельсовете глава колхоза, мужчине почти пятьдесят, пошутил о плохом урожае. Аглая, стоявшая рядом, невольно рассмеялась из вежливости. Это увидела сестра Степана, Галя. Её резкий, как игла, взгляд задержался на Аглайе чуть дольше, чем следовало. Достаточно. Галя, не теряя ни минуты, донесла брату всё, приправив собственными домыслами. Она знала, насколько яростен Степан в гневе.
Аглая, оттолкнувшись от косяка, пошла к завалинке, села на холодное бревно. Сентябрьский вечер был тёплым, но от земли уже поднималась ночная стужа, колючий ветер пробирался под тонкий платок. Хотелась печка, дети, тепло
Но идти было некуда. К родственникам Степана? Галя встретила бы её на пороге едким словом. Родных почти не осталось: мать умерла год назад. Сердце сжалось ещё туже, по щекам потекли горькие слёзы. Как же не хватало маминого запаха варева из сушёных яблок, её тихих ласковых слов, способных унять любую боль. А теперь унять её боль было некому.
«Как же так?», думала я, глядя на набирающие силу сумерки, «Чем я провинилась, что сижу у запертой двери, как бродячий пес, и не вижу выхода?»
Аглая рассмеялась.
Помню, ты внизу стоял и говорил: «Прыгай, я поймаю». И поймал.
Их любовь была с большой буквы, о ней знало всё село. Но так было не всегда.
В начале пути стояла Галя Замятина, сестра того, кто стал мужем Аглаи. Ваня нравился и ей. Его озорные глаза и упрямый чуб притягивали. Но Галка, сгорая от зависти, делала всё, чтобы они разошлись. Шептала за спиной гадости: что Аглая не пара для Вани, что семья их небогатая, подстрекала других девок, не общаться с Аглой, называла её недотрогой и выскочкой.
Но всё это не прилипало к Аглае, словно стекло её чистота оставалась нетронутой. Галка лишь злилась ещё сильнее, а Ваня относился к сплетням со смехом.
Сам не ангел, отмахивался он, когда ктото начинал рассказывать очередную сплетню. А Аглая она другая. Не пытайтесь меня обмануть.
Их отношения, несмотря на молву, были невинными: прогулки к дому, разговоры у калитки, редкие поцелуи в щёку. Всё изменилось за месяц до свадьбы. Ваня будто стал другим.
Раньше, провожая её до калитки, он лёгким сердцем отрывался, помахивая рукой. Теперь он обнимал её так крепко, будто хотел поглотить, и не отпускал.
Ваня, что с тобой? тревожилась Аглая.
Не знаю, тихо отвечал он, уткнувшись в её волосы. Отпущу, и кажется, больше не увижу. Сердце щемит.
Глупости, шептала она, гладя его по стриженой голове. Мы же всегда вместе. Завтра увидимся.
Мама Аглы, вздыхая, говорила: «Он предчувствовал, доченька. Молодым сердцем знал, что разлука придёт».
Вечером перед торжеством он не сдержался.
Ваня, потерпи одну ночь мягко отстраняла его Аглая. Но страсть охватила их, они полулежали под огромной ивой, её ветви скрывали их от посторонних глаз. Никакие прохожие не шли по этой темной улице; место было уединённым. Шёпот Вани был горячим, руки дрожали, задирая подол платья.
Она не сопротивлялась, ведь сама хотела того же. Ночное небо, усыпанное звёздами, казалось, плывёт перед глазами. Аглая стала женщиной под сенью ивы, в густой тени, пахнущей землёй и разнотравьем.
После, вытерев ладонью мокрые от слёз щеки, Ваня, счастливый и умиротворённый, пошёл домой. По дороге, переполненный эмоциями, решил искупаться в реке. Что случилось в тёмных водах, никто не узнал. Его нашли на следующий день, когда должна была быть свадьба: тело прибито к другому берегу.
Горе пронзило Аглайу. Она стала тенью самой себя, сидела у окна, где Ваня бросал мелкие камни, и теребила в руках свадебное платье белый шифон с кружевными рукавами, которое она сама вышивала зимними вечерами. Пальцы, тонкие, словно восковые, перебирали кружева, ищя ответ.
За что? шептала она, едва слышно, как шелест занавески. За что?
Мать, плача украдкой, вытирала слёзы краем фартука. Она боялась, что дочь сломается, как сухая ветка.
Аглая бросилась к ней, упала на колени, обняла её. Прости меня! Ради Бога, прости за все мои гадкие слова! Вани больше нет и нам нечего делить. Давай дружить? Как в детстве?
Мать, прислонившись к дверному косяку, смотрела с тревогой. Не верилось, что человек может поменяться в миг, как будто сбросив старую кожу. Но Аглая вдруг пошевелилась тихий, прерывистый вздох, а потом горькие, исцеляющие слёзы. Она обняла Галю, прижалась к её плечу и плакала, выплакивая боль.
Ну ладно, вздохнула мать. Пусть будет. Может, Галя ей поможет. А то с Ваней скоро сгинет.
Так началась странная, но настоящая дружба. Галя не отлипала от Аглы, ночевала у неё, они всё время были рядом, шептались. Галя стала щитом, единственным якорем в море горя.
Потом появился Степан, двоюродный брат Гали, высокий, спокойный, с серьёзными глазами. Он стал ухаживать за Аглой, даря полевые цветы и гостинцы из города. Сначала она отвергалась, уходила в себя.
Какое предательство? уговаривала подруга, гладя её волосы. Жизнь продолжается, Аглая. Ваня бы не хотел видеть тебя такой. Степан хороший, надёжный человек. Он тебя полюбит, я знаю.
Услышав эти слова, Аглая сдалась.
Согласилась выйти за него замуж. Свадьба была тихой, без лишних глаз и музыки.
Через девять месяцев после смерти Вани в селе началась молва. Сначала тихий ручей, потом полноводная грязная река. Люди осуждали её, шептались, показывали пальцами.
«Траур не выдержала! Совсем зазнала!»
«Честь свою не сберегла. Опозорила семью».
Слова были остры, как серпы. Самое страшное ждало дальше. Аглая и её мать узнали, что источник этой грязной реки устами самой Гали. На посиделках у колодца она вздыхала и говорила соседкам: «Бедная моя Аглая, люблю её как сестру, но правду не скрыть Ваня не успел, а Степан уж слишком торопился жениться»
Галя сеяла ядовитый навет, и его отравление дошло до Аглы.
Идиллия, которую она так старательно строила, рассыпалась, как свадебный торт. Степан оказался не тем тихим надёжным притворщиком. После первой ночи он сказал ей: «Да ты порченая», и в его голосе звучало презрение, будто быщет в сердце лёд. Его ревность стала слепой, безграничной: к продавцу в лавке, к почтальону, к старому деду Никите, который греет лапы на солнце.
Опять старикам глазки строишь? шипел Степан, входя в дом и хлопая дверью. Я всё вижу!
Скоро Аглая забеременела, но родилась лишь девочка. Степан, мечтая о сыне, воскликнул: «Дура бракованная», глядя на младенца. Жизнь превратилась в ад. Через год она тайком собирала немного денег, прятала в подкладку старого пальто, решив бежать из деревни.
Но в самый разгар подготовок узнала, что ждёт ещё ребёнка. С ужасом она пришла к матери, поливая её слезами.
Мама, я не могу больше. Я уйду от него.
Куда же ты пойдёшь с животом? плакала мать, обнимая её. Одна пропадёшь, ни дома, ни двора. Подожди, ребёнок родится, может, всё изменится. Мужики такие, потом уходят. На этот раз будет мальчик.
Родилась Кузьмина, крошечная девочка с тёмными глазамивиноградинками. Степан лишь разозлился: «Опять девка? мне нужен сын!»
Он стал громко орать, что это не его дети, брызгивая слюной, и бил Аглаю. При людях молчал, изображая образцового семьянина, но дома стал чудовищем. Дочки, слыша его шаги, прятались в угол, не шевелясь.
Когда мать умерла, у Аглы не осталось сил. Оставалась лишь она и две маленькие девочки, которые смотрели на неё испуганными глазами.
Степан нашёл новую «моду»: выгонять её из дома ночью, закрывать замок, а перед этим ещё бить по лицу.
Иди к деду Никите греться! кричал он из-за двери.
Он знал, что без детей она не уйдёт. Аглая сидела на холодных ступеньках, обнимала колени и плакала, глядя в беззвёздное небо, слыша плач детей за дверью. Она стирала слёзы и стучала, прося впустить её обратно.
Ночь прошла, и с первыми кукарекающими петухами рассвет вступил в бой с серым утром. Аглая встала, ноги болели, но в глазах пылал новый огонь.
Утром дверь открылась. На пороге стоял Степан, с тяжёлым взглядом.
Что стоишь, как столб? Иди завтрак готовить, бросил он, отвернувшись к столу.
Я прошёл в дом молча, не взглянув на него. Я знал, что сегодня он отправится на поля, а вернётся лишь к ночи.
Когда за ним захлопнулась калитка, в доме закипела работа. Я быстро открыл тайник под полкой, вытащил старый саквояж и собрал в него самое необходимое: скромные сбережения, смену белья для девочек, несколько игрушек, несколько фотографий мамы. Одел я дочек в самые тёплые вещи, хотя на улице было не так холодно.
Мамочка, куда мы едем? испуганно спросила старшая Люда.
В новую жизнь, дочка, тихо, но твёрдо ответила я. Тише.
Мы вышли через огороды, обходя покосившиеся заборы, стараясь не попадаться соседям. На просёлочной дороге к нам подошёл большой пыльный фургон, рядом с которым стоял улыбающийся парень.
Саша, представился водитель, помогая мне погрузить саквояж в кабину и усадить девочек на спальное место.
Дорога была длинной. Саша, разговорчивый молодой человек, пытался меня развеселить. Я, глядя в окно, рассказала ему всё: о Степане, его ревности, ночных изгнаниях, постоянном страхе. Он посоветовал направиться к месту недалеко от города, где крупная фирма открывала тепличное хозяйство и искала работников с жильём.
Мы прибыли в небольшую деревушку, где меня приняла старушка Шура. Она, услышав мою историю, пожалела сироток и почти не брала платы. Я работала в теплицах с рассвета до заката, тяжёлый труд, но честный, и меня ценили.
Когда хозяйство расширилось и построили первые жилые дома, я получила небольшую, но свою квартиру. Получив ключи, я расплакалась от облегчения.
Я больше не вспоминаю Степана эти воспоминания как старые шрамы, больно только при прикосновении. Я не ищу новых отношений. Главное чтобы дочки были сыты, одеты, здоровы и счастливы. Мне больше ничего не нужно.
«Хватит, я уже пожилая», иногда думаю я, глядя, как девочки играют в своей комнате. Главное что теперь у моих детей есть настоящий дом, где не крики, не ревность к старикам и не выгоняют в ночь. За это стоило бороться и идти вперёд.
Урок, который я вынес: в жизни часто встречаются бури, но лишь решимость и желание защищать тех, кого любишь, позволяют выйти из темноты к свету.
