Колёса чёрного седана плавно коснулись бордюра. Машина была не просто транспортом она воплощала идею, застывшую в блестящем металле. Из неё вышел человек Роберт Виленович.
Костюм его был безупречен, будто сшит не портным, а самой Судьбой на заказ. При ближайшем рассмотрении можно было заметить, как дорогая ткань слегка свисает на плечах он сильно похудел за последние месяцы.
Лицо, ухоженное и оттённое, хранило холодный отпечаток спокойствия, но в уголках напряжённых висков пряталась серая усталость. Рука с тонкими, почти аристократическими пальцами поправила галстук, и в этом движении читалась привычка к контролю, к демонстрации силы, которую он ощущал, будто бы ускользающую сквозь пальцы.
Имя Роберт Виленович для него было, словно фамильный герб гордое и слегка надменное. Оно звучало солидно в советах директоров, внушительно в переговорах и холодно в пустоте его роскошного кабинета. Сорок восемь лет, из которых двадцать он выстраивал империю, кирпич за кирпичом. Сейчас эти кирпичи начали осыпаться, обнажая пустоту.
Он двигался медленно, грациозно, но каждый шаг требовал огромной внутренней работы. Даже простое движение дойти до частной клиники, куда он направлялся требовало усилий. Повернувшись, чтобы бросить последний взгляд на свой идеальный автомобиль, в глазах мелькнула не просто усталость, а тень человека, понимающего, что он лишь временный хранитель этой роскоши.
У клиники располагался местный рынок. Рядом, припарковав свой «жёлтый полуржавый конь», стоял другой мужчина Андрей. Он только что привёз жену и двоих детей сына и дочь. Вытер ладони о потрепанные джинсы, закурил сигарету и прислонился к старому седану.
Андрей был ростом под метр девяносто, плечистый, с открытым, зашлифованным лицом, загорелый даже в осенний город. Светлые волосы, выгоревшие летним солнцем, коротко подстрижены. В нём звучала простая мужская надёжность, выкованная годами обычной жизни.
Взгляд его скользнул по суете рынка, зацепился за седан. В ясных глазах вспыхнул знакомый свет смесь горькой зависти и сладкого восхищения. Он сделал последнюю затяжку, бросил окурок и протаранил его каблуком.
Вот оно, счастье прошептал он, и в голосе звучала не злоба, а почти детская мечтательность. Как бы мне жить не в этом болоте, а в такой ласточке. Не варить пельмени, а заказывать стейки в ресторане. И море, конечно, два раза в год: в июне с детьми, в сентябре с женой, тихо, под шум прибоя
Он вздохнул, и плечи слегка опустились под тяжестью этой несбыточной мечты. Он представлял себе мягкий салон, покой и уверенность, которые, как ему казалось, исходят от такого автомобиля и от жизни его владельца.
Гдето в вышине, или, может, совсем рядом, невидимое ухо подслушивало шёпот. Люди видят лишь глянцевую обложку, не подозревая, какой спектакль разыгрывается за кулисами.
Тот, кого назвали счастливчиком, шел по асфальту, а каждый шаг отдавался тупой, глухой болью глубоко внутри, в теле, которое уже не слушалось. Обед уже ждал дома безвкусный, надутый в пюре, чей единственный запах уже отталкивал.
Час назад он покинул кабинет следователя, и тяжёлая, свинцовая тень будущего падения уже накрывала его, сжимая петлю всё туже. В ушах звучал равнодушный голос, перечислявший статьи, каждая из которых была гвоздём в крышку не только бизнеса.
Его единственный сын, мальчишка с ясными глазами, когдато был для Роберта будущим, продолжением, смыслом всех этих богатств. Теперь же парень находился за высоким забором клиники, где пытались вырвать его из плена демонов, посеянных в сознание запрещёнными веществами и безразличием отца.
Жена Эльза. Её смех когдато заставлял сердце биться сильнее, теперь пахла чужим мужским ароматом. Он знал её новые «девичники», блеск в глазах, когда она смотрела на телефон, её вечернюю страсть к фитнесу, когда обычные люди ужинают с семьями.
Он стал замечать крошечные детали предательства, собирая в картину неумолимую измену. Он ещё не знал имени чужого, но уже ощущал его тень в каждом уголке их бывшего дома, превратившегося в роскошную ловушку. В её взгляде он видел не любовь, а терпеливое ожидание его конца.
Домработница, Надежда Ивановна, подавая ту же пресную массу, смотрела на него странно, долго и печально. Может, ей просто было жаль? А может, в её молчаливом сочувствии скрывалось знание, что в эту еду её жена подсыпала не просто соль, а горсть успокоительных, чтобы он меньше «нервничал и не задавал вопросов».
Жить ему оставалось недолго. Он видел это в глазах врачей. Сначала предстояло потерять всё: бизнес, построенный с нуля; особняк, где эхо гуляло по пустым комнатам; яхту, ставшую предметом насмешек; и своё имя, которое скоро окажется в газетных заголовках.
Самым страшным была не смерть, а медленный, унизительный путь к ней осознание, что тебя уже списали, предали, а жизнь превратилась в ожидание конца, а состояние в приз, за который уже борются другие.
А тот, кто завидовал старой машине, был здоров. Его здоровье было тем простым даром, который обычно не замечают, пока не исчезает. Он мог с громким хрустом откусить сочное яблоко, чувствуя, как в рту взрывается кислосладкий сок. Он мог наслаждаться куском чёрного хлеба с солёным салом, натёртым чесноком и свежим укропом, и это было вкуснее любого стейка из дорогого ресторана. Сон его был крепким, без снотворного и тревожных мыслей.
Его мир стоял, как фундамент. Не холодный мраморный особняк, а тёплый, надёжный дом, собранный веками. В его жизни не было зыбкого песка предательств и финансовых пирамид. Всё было просто: заработал получил, помог тебе помогут, любил тебя любят.
И вот, в один из дней, жена нежно толкнула его в бок.
Что задумался? сказала она. Пойдём на рынок за холодцом, пока всё не разобрали. Заодно кеды Вовке приглянем, они уже почти в ладан дышат.
И они пошли. Она, держась за руку, шла уверенно, будто знала путь по жизни. Он шёл рядом, его сердце согревала тихая, прочная любовь. Впереди, смеясь и толкаясь, бежали их дети два источника шума, беспорядка и бесконечной радости. За их спинами незримо парил АнгелХранитель, отгоняя беды мягким взмахом крыла.
А человек в безупречном костюме медленно подходил к воротам частной клиники. Его взгляд, отёкший от обезболивающего, скользнул по мужскому телу, которого его жена вела за руку, как ценный трофей.
И в его душе, иссушённой болезнью и предательством, вспыхнула мысль, острая и ясная: «Отдал бы я все эти надутые миллионы рублей, весь этот позолоченный прах лишь бы один раз ощутить, как падает рукав пиджака, как удар в бок, как поход к рынку за говяжьими ножками. За право с аппетитом съесть холодец, когда он застынет».
Не гонитесь за чужими судьбами. Не примеряйте чужое счастье, ведь под его блестящей обёрткой часто скрывается горькая полынь. Живите свою жизнь. Порой пара простых кед на ногах гораздо большее благо, чем самый роскошный автомобиль. У каждого свой путь, и важно идти по нему в своей, пусть скромной, но удобной обуви.
Идти пешком иногда лучше, чем мчаться ветром к краю пропасти.
Не желайте чужого. К нему всегда прикреплён невидимый, но тяжёлый довесок чужие горести, ошибки и грехи, опасные для вашей души.
Ваше счастье в простых радостях: утренний кофе, детский смех, тепло домашнего очага. Это и есть истинное богатство, которое не поместится на банковский счёт, но наполняет сердце тихим, глубоким счастьем. Цените то, что имеете, ведь для когото даже это недостижимая мечта. Идите своим путём, и пусть ваши кеды проторчат дорогу к вашему настоящему счастью.
