Лада. Мир внутри.
Я появилась на свет в обычной, тёплой, чертовски тихой семье. Нас было четверо: два старших брата Сергей и Андрей, сестра Ольга и я младшая. Меня в детстве называли Оля, Олёшка, Олюша, а папа придумал своё особенное прозвище Лёля. Он произносил его, будто качал меня на морском бризе, будто в этом слове звучала летняя нежность, домашний уют. Мне оно нравилось, и я просила всех звать меня так же, как папа.
Мама Елена, продавщица в местном гастрономе, папа Василий, заведующий складом. Они жили скромно, но спокойно, в какомто тихом союзе без громких криков, зато с массой надёжного, молчаливого тепла.
Папа приходил домой, пахнувшим машинным маслом, ветром и асфальтом. С собой он всегда таскал какието мешки: банки с соленьями от соседей, кто не мог заплатить, мешки картошки, арбузы, которые он умудрялся приволочь в самый неподходящий момент. Он не умел пройти мимо чужой просьбы.
Расходами руководила мама. Для неё всё было порядок, счёт, аккуратность. Она никогда не тратила лишнего, но если речь шла о книгах, кружках или учебе деньги шли без раздумий. На себя с отцом экономила, на нас нет.
Каждую пятницу, как по обряду, она садилась перед телевизором, доставала коробку с нитками и штопала. Мама «лечила» наши вещи так же терпеливо, как лечила нас своим спокойствием и вниманием.
Мама была мягкой, слегка полноватой, с густыми волосами, собранными в тугой пучок. Я никогда не слышала, чтобы она ругалась с папой. Они могли разговаривать часами, тихо, спокойно, будто в их двоих жил отдельный мир, понятный лишь им.
Папа говорил с нами коротко и просто:
Ну что, ребята, всё в порядке? и, по традиции, лёгонько трепал по голове. Он поднимал меня на руки и подбрасывал, так что я на секунду видела всё сверху вниз, будто летела. Эти мгновения были моими любимыми.
Мне казалось, что наша семья идеальная, как из книжек, где всё правильно.
***
В школе я была совсем иной: шумной, яркой, эмоциональной. Стихи давались мне легко, тексты легче. К пятому классу я уже знала, что хочу на сцену, мечтала поступить в театральный лицей.
Когда я рассказала об этом маме, она чуть не уронила чай на скатерть. Папа рассмеялся:
А что, Лада? Попробовать можно.
И я пошла своим путём училась, выступала, работала на праздниках, писала тексты, поздравления, минисценки Однажды решила написать небольшую книгу о девочке, ищущей себя. Писала её тайком, ночами, между делами. Это было слишком личное, слишком «не книга».
Показать её я решила только подруге. Она, прочитав, воскликнула:
Хочу раздать по экземпляру твоей книги каждой женщине на моём дне рождения!
Я сперва подумала, что ослышалась.
Какую книгу? Ты о чём? Это же черновики…
Подруга чуть наклонила голову, улыбнулась:
Лада, ты даришь мне дружбу, вкладывая в неё свою душу. В этом году я хочу подарить всем твою книгу. Это мой ответ моя благодарность. Я могу себе это позволить.
Эти слова меня шокировали. Я два дня металась, убеждая себя, что так нельзя, что это несерьёзно. Но подруга уже всё устроила: нашла верстальщика, нашла печатника, настояла.
Пусть выйдет в свет. Всем понравится, увидишь.
Книга «взлетела» сразу, потому что была честной, живой, без искусственных украшений. Люди узнали в ней себя, свои страхи и надежды, правду, которую боятся произнести вслух. Книга разошлась, её стали заказывать в подарок.
Потом я решила написать чтото более глубокое о семье, о корнях, о тех, благодаря кому я есть. Это решение открыло дверь, к которой я была не готова.
***
Нужен был разговор с родителями, выяснить их прошлое, уточнить даты, истории. Позвонила маме, а она отвечала с паузами:
Папы нет, сказала она. Он уехал по делам.
Я удивилась обычно мама знала, где папа. Позвонила отцу он сразу, бодро ответил:
Привет, Лада! Да я у бабушки, ремонтирую забор.
Почему мама не сказала сразу? В её голосе было не просто молчание, а чтото ещё.
Когда я вошла в дом, мама стояла на кухне. Увидев меня, тихо сказала:
Мы разъехались с папой так бывает
Папа и мама, те, кого я держала внутри как идеал. Я не могла дышать, думать. Братья и сестра знали давно, но молчали, потому что я только что родила ребёнка. «Мы хотели тебя защитить» Защитить от своей же семьи?
Я поехала к папе, требовала объяснений. Он молчал, смотрел в пол. Мама тоже молчала, пока однажды не прорвалась:
С чего ты взяла, что мы жили счастливо, Лада? Ты была маленькой, многое не видела, не понимала. Неделями мы не разговаривали. Он не умеет любить. Никогда не умел.
Мама, зачем ты так?
Он сам мне это сказал.
Внутри меня чтото сломалось. Я перестала отвечать папе, перестала думать о книге, перестала быть собой.
***
Когда подруга предложила поехать в Алтай, я сначала не поверила:
Ты серьёзно? Сейчас? Я никуда и сразу перечислила список причин.
Но вечером, рассказывая мужу, он выслушал, улыбнулся и спокойно сказал:
Поезжай. Тебе это нужно.
Я открыла рот возразить, но он мягко перебил:
Лада, поезжай. Мы справимся.
И я поехала.
Ретрит велa удивительная женщинамудрец, Анастасия Светлова. Она просила называть её именно так; её учитель дал ей имя, означающее « светлая победа». В ней действительно ощущалось, будто она давно разгадала свою природу.
Она была светлой, но не наивной, а понастоящему ясной. Никогда не говорила «нет» не из покорности, а из принятия. Мы отправились к Храму СпасоПреображенскому, который местные называют «храмом лис». Там живут сотни священных лисицдуш предков, их кормят, хранят, кланяются. Мы, девочки, сначала шокировались, но Анастасия села на корточки, кормила их зерном, шепча:
Жизнь бывает в разных обличьях, но жизнь везде жизнь.
Она радовалась солнцу, каждому листу, каждой травке, тени от берёзы, неровной линии облаков. Жила «здесь и сейчас» не как лозунг, а как дыхание. Её простые фразы сдвигали чтото внутри.
***
В тот вечер мы возвращались после медитации. Был закат, влажный, густой, будто солнце растаяло над горизонтом. Анастасия предложила посидеть в тишине на крыше нашего дома. Все разошлись по комнатам, а я согласилась. Глядя на закат, во мне было не грусть, а лёгкая одиночество.
Анастасия сидела рядом, молча глядела вдаль. Она ничего не спрашивала, просто была, чтобы я ощущала её присутствие. Когда я выдохнула тяжело, она повернулась ко мне:
В твоей тишине есть напряжение, Лада, сказала она. Ты сидишь тихо, но внутри тебя ветер.
Я усмехнулась:
Я всегда такая, много думаю.
Нет, мягко ответила она. Сегодня ты не думаешь, ты прячешься.
Она смотрела спокойно, без давления, и добавила:
Иногда человек молчит не потому, что не хочет говорить, а потому что боится услышать свою правду.
Эти слова пронзили меня. Я отвернулась, не желая, чтобы она увидела дрожащие губы. Но она продолжала, словно читала мои мысли:
Когда женщина прячет правду, она в первую очередь прячет её от себя. А сердце сердце всегда знает. Сейчас оно тревожное, как птенец, ищущий укрытие.
Только тогда, не раньше, она задала вопрос:
Откуда этот птенец, Лада? Откуда эта тревога?
Пауза. Она смотрела мне прямо в сердце, а не в глаза. В этом и была настоящая Анастасия не вопросами, а присутствием подводила к правде. Я рассказала ей всё, без остатка. Она слушала долго, потом сказала:
Ты очень любишь родителей и хочешь спасти их от разлуки. Но дети не спасают родителей. Дети любят, а потом отпускают. Ты взяла на себя их ношу, а это не твоё. Ты не можешь держать их вместе, и не должна.
Я заплакала. Она погладила мою ладонь и сказала:
Ты дочь, а не судья, не миротворец, не терапевт. Верни себе эту роль и станет легче жить.
И впервые за долгое время я действительно выдохнула.
***
Вернувшись домой, первым делом позвонила папе:
Папа, прости меня, пожалуйста. Я люблю тебя. Слышишь? Я люблю.
Тишина, потом его всхлип:
Я ждал Лада так ждал твоего звонка
Вечером я приехала к маме. Мы сидели на кухне, и мама вдруг стала такой, как раньше: светлой, чуть смущённой, немного смешной. Мы разговаривали до ночи. Я впервые увидела, что она не просто «мама», а женщина со своей судьбой, болью, решениями, свободой. И это меня собралo.
***
Через пару дней я открыла ноутбук и начала писать новую книгу. Уже другую. Не про идеальную семью, а про живую. О любви, которая бывает разной. О пути, который тоже путь. О памяти, о принятии. О том, что свет не там, где всё правильно, а там, где всё честно.
И я знала: в этот раз напишу её уже не как девочка, а как женщина. Как Лада, нашедшая свой мир внутри.
