Дневник, 28ноября
Сегодня снова стояла в тени старой берёзы у дачного сарая, пытаясь собрать мысли после очередного «сюрприза» на участке. Мама, Марья Сергеевна, недавно перенесла обострение ишемической болезни сердца, случившееся почти сразу после отцовских похорон. Врач сказал, что всётаки будет поправка, но сама она уже в стационарном отделении, а я всё время в раздумьях, где же сейчас моё место.
Мы с отцом почти не успели отпраздновать серебряную свадьбу вместо этого пришлось готовить похороны. Отец оставил после себя три комнатную дачу на Подмосковье, которую достраивали ещё в моём детстве. В прошлые выходные я решила выехать туда, чтобы подготовить земли к посевной, но нашла на участке чужого мужчину в штанахтрусах, который, как мне показалось, знакомый. Позже я узнала, что это был терапевт, лечивший маму в больнице.
Что тебе нужно? спросила я, кивнув в сторону незнакомца. Что тут может понадобиться на собственной даче? Погрузиться в грядки, посадить чтонибудь Всё как обычно.
Мама, когда вошла, посмотрела на меня с недоверием:
Чего ты туда пошла? спросила она, будто ожидая, что я вернусь с пустыми руками.
Я попыталась объяснить, что мне просто хотелось проверить состояние участка, но её взгляд оставил меня в неведении. Терапевт, которому уже за шестьдесят, подошёл ближе и поздоровался, не смущаясь тем, что стоит в трусах перед женщиной лет тридцати пяти. Самообладание у него было, повидимому, неплохое, но меня всё же терзала странность его поведения.
Я ушла в дом, попивая воду, и задумалась: почему дядя в трусах, а не в халате? Почему он так странно себя ведёт? Мама, наблюдая за мной, лишь улыбнулась и сказала:
Он, как и все, просто дома. А планы планы это жениться!
С чего ты берёшь такие планы? возмутилось во мне. Как же память отца, как же вечная любовь? Неужели всё это как бы ни странно звучало, но звучит в нашей семье?
Марья Сергеевна попыталась пошутить, но её шутка прозвучала как острие ножа:
Можно и «криво» жениться! воскликнула она, и смех её будто грохнул по всей даче. Ты же, Лизавета, не смотришь, как он стесняется!
Я, всё ещё в смятении, произнесла вслух:
Может, ему просто неудобно без штанов? спросила я, будто пыталась найти логическое объяснение.
Мама, не моргнув, ответила, что без «трусов» ему будет неудобно прямо как у всех.
Дальше разговор скатился к собственности. Оказалось, что дача полностью записана на имя мамы; имя отца в реестре отсутствует. Поэтому по закону это не наследственное имущество, а личная собственность Марьи Сергеевны. Я, словно лишённая прав, попыталась отстоять свои доли, но юрист рассказал, что без нотариального свидетельства я не могу претендовать на часть участка.
Почему ты единственная владелица? спросила я.
Твой отец никогда не придавал значения материальному, ответила мама, вспоминая его мечты о «звёздах» и «высотах». Он жил в мечтах, а не в кирпичах.
Терапевт, который всё это время копал грядки, наконец отложил лопату и, наклонившись, сказал, будто согласился со мной полностью. В его глазах светилось глубокое моральное удовлетворение, но я не могла отделаться от ощущения, что он здесь не просто так.
Пока я сидела на скамеечке, глядя на выросшую рассаду, в голове крутилось одно: почему мама так себя ведёт, почему внезапно проявилась враждебность к дочери? Может, виноват тот самый врач, пришедший в трусах?
Я решила обсудить всё с мужем, Максимом. Мы уже десять лет в браке, у нас дочка Варвара, которой восемь лет, и она каждое лето проводит каникулы у дедушки на даче. На эти выходные её забрала моя матьтеща, и я рассказала Максиму о проблемах с дачей и квартирой.
Ах, теща! рассмеялся он. И даже ишемическое обострение не мешает ей устраивать «свадьбы» в своём воображении.
Я вспомнила имя врача, который шёл по участку в трусах, Рыбалко Владимир Петрович. Максим, погуглив, узнал, что он женат. Я спросила себя, как же он может планировать жениться на маме, если уже имеет семью?
Наверное, разведётся, предположил Максим. Многожёнство у нас не приветствуется. Но всё равно нужно обсудить с Марией Сергеевной.
Мы решили поехать к адвокату Максима, Валерию Викторовичу, известному как «адвокат дьявола», чтобы выяснить правовые нюансы. Он объяснил, что даже если daча зарегистрирована на маму, в браке имущество считается совместным, и я имею право на часть.
С этой надеждой мы вернулись на дачу, но мама даже не пустила нас в разговор. Вскрикнула она:
Подавайте в суд! крикнула она через забор, с яростью, будто защищая собственный замок.
Терапевт, теперь уже полностью в образе собственника, ответил тем же тоном. Мы подали иск. Мама яростно возмущалась, будто я предательница, и вспоминала, как отец «переворачивается в гробу» от того, что у него такая дочь.
Суд принял решение в мою пользу: я получила четверть дачи и четверть квартиры, остальное досталось маме. Это было небольшое, но важное достижение. Марья Сергеевна, словно укушенная, громко орала, что я больше не имею права приходить на её территорию.
В итоге мы решили продать дачу маме, а я выкупила её часть. Договор был нотариально заверен; я отказалась от своей доли в квартире, а маме заплатила за выкуп. Теперь я владею дачей, а квартира полностью принадлежит маме. Вовчик, «мужик» из больницы, исчез, оставив после себя лишь пустые обещания.
Сейчас всё снова в порядке: дача, квартира, отношения с мамой всё стало общим. Я понимаю, что всё это было, в какойто степени, следствием «помутнения рассудка», ретроградного Меркурия и, может быть, приближения странного астероида. Но, как говорят бабушки, лучше всё списать на солнечные вспышки тогда ни за что не отвечаешь.
Теперь, сидя в тёплой кухне, я пишу эти строки, чувствуя, что, несмотря на все бури, я нашла в себе силы идти дальше.
Лизавета.
