ЧУЖИЕ ПИСЬМА.
Термос старинный, советский, с глухой стеклянной колбой и покрытый пятнами от частой мойки «драконом». Он пережил времена дачных посиделок, когда на веранде под зноем и ароматом варенья собиралась вся окрестная шайка, мечтая о маминых вишневых пирожках. Почему термос, а не чайник? Мать считала, что в термосе чай держится крепче и дольше не остывает. Детям было всё равно они приходили за лакомствами.
Злата аккуратно открутила мятую железную крышку, ощупывая поцарапанную резьбу, и налил в чашку, в которой ещё блестел неясный голубой пятнышко, будто бывший василек. Чашка ровесница термоса, а рядом мельхиоровая ложка с царапинами от гвоздя, которым пятилетняя Злата пыталась отшлифовать черный налет. Эти старинные вещи из дома в Тихом Доле стали для неё тем самым мостом, соединяющим человека с прошлым. До Тихого Дола пять тысяч вёрст, до детства тридцать лет назад
Злата подтянула к себе коробку свежих писем, принёсших дежурные, и начала быстро просматривать конверты, пока не нашла нужный. Познакомившийся почерк гласил: «Василенко Андрею Петровичу (лично в руки)». Но «лично в руки» не сработало сначала конверт должен был пройти проверку инспектора Белозерцевой, а уже потом попасть в руки получателя. Злата была цензором тюремных писем.
Эту редкую профессию она получила вместе с поздним браком. Муж Николай Павлович Белозерцев, начальник колонии, серьёзный и надёжный человек, не знал, как развлечь тоскующую по дому жену. В их посёлке, помимо тюрьмы, были только фельдшерский пункт и почта. Школу закрыли, детей сотрудников возили в районный центр на автобусе. Белозерцевой предлагали учительскую должность и служебный автомобиль, но постоянный трясущийся путь по ухабам не ладил со здоровьем. Детей у них не было. Просидев без работы полгода, Злата согласилась читать сочинения не школьные, а тюремные. Сначала она исправляла ошибки, потом научилась их игнорировать. Чтение чужих писем вызывало неловкость, словно заглядываешь в чужой замок, но Злата привыкла монотонность писем притупила чувство вины. В письмах Белозерцева искала запрещённые темы, шифры, преступные замыслы и иногда ругательства (в тюремных письмах мат запретили почти одновременно с тем, как его разрешили в художественной литературе). Чтото стирала, чтото передавала тюремному психологу, а подозрительное в оперативку. Работа превратилась в рутину, отвлекающую от назойливых мыслей. И вот однажды в её руки попало странное письмо.
***
Тем утром, после ссоры с мужем изза испорченного кофе, она стерла с плиты жирную лужу, залила доверху старый термос и, отказавшись от машины, пошла на работу пешком. Сухой ноябрь без снега катал по замёрзшей земле сухие листья. Оставшиеся в живых дрожали от ветра, ожидая своей участи. По другую сторону железной дороги стоял безлунный лес. Здесь мёрзнут все. Злата знала: как бы ни оделась, всё равно замёрзнешь климат такой, а термос спасает.
Кивнув дежурному, Белозерцева прошла через КПП, поднялась по скрипучей лестнице на второй этаж, открыла холодным за ночь кабинет и, выпив первую согревающую чашку, приступила к работе. В одном из писем жена заключённого Телегина рычала на мужа изза тайных переводов денег. В другом дочь упрекала отца в жадности отчима. В третьем «заочная невеста» уговаривала своего «зайчика» подождать ещё пару месяцев, не подозревая, что у него уже две такие невесты в разных городах Писем было множество: списки вложенных вещей, наставления болеющих родственников, требования о разводе, угрозы, обещания, планы «новой жизни» после выхода.
Отхлебнув из кружки, Злата умело, как отточенный нож, вскрыла очередной конверт:
«Дорогой Андрюша! Сынок! Я люблю тебя и горжусь! писала неизвестная мать. Ты поступил, как настоящий мужчина. Твой отец сделал бы то же. Мы в руках судьбы твоя сила спасла негодяя. Если бы ты прошёл мимо, могла бы погибнуть девочка, которую ты защитил. Я молюсь за тебя, прошу Бога простить твой невольный грех. И ты молись, сын».
Злата откинулась на спинку стула такие письма ей ещё не попадались. Обратный адрес: Белгород, недалеко от Тихого Дола. Белозерцева стала читать дальше, но уже не так, как остальные.
«Сынок, нашла твою тетрадку и уже переношу первые главы в компьютер. Не очень быстро зрение плохое, руки не слушаются. Кнопки путаю, но справлюсь. Ты можешь присылать рукопись по письму, это разрешено. Я буду перепечатывать. Не останавливайся, сынок, пиши! Год пройдёт, жизнь продолжится»
Белозерцева отложила письмо кто может простить человеку все грехи, включая смертные? только любящая мать и Бог. А её, Злату, прощать теперь некому мамы нет уже три года. И сама себе не прощать
Она протёрла сухие глаза и набрала номер тюремного психолога.
Фёдор Николаевич, есть ли чтонибудь о Василенко из 3го отряда?
Подождите, гляну в трубке послышалось постукивание клавиш. Ничего, только первичная беседа. Василенко Андрей Петрович, 1970г.р., 109 статья, осуждён на год, пришёл к нам две недели назад. Чтото в письмах не так? в голосе психолога прозвучала озабоченность.
Нетнет, всё в порядке, запнулась Белозерцева, не зная, чем объяснить интерес. Поговорите лучше с Телегиным, он жену без денег оставил.
Хорошо, Злата Сергеевна.
С того дня Злата ждала писем. Но конверты летели только в одну сторону. Мать Василенко рассказывала сыну о Сонечке взрослой дочери, передавала приветы, делилась простыми новостями. В конце всегда писала: «Я жду тебя, сынок. Я молюсь за тебя». Эта приписка часто доводила Белозерцеву до слёз. Она списывала их на усталость и нервное напряжение, стараясь заглушить сентиментальность делами.
***
Последние ноябрьские дни тянулись, а снега всё не было. За ужином Злата спросила слегка подшофеованного мужа:
Коля, скажи, мог бы ты изза меня попасть в тюрьму?
Как это? Николай положил вилку. Преступление в мою честь?
Не специально. Если бы меня на улице ктото напал, ты бы защитил?
Кому ты нужна, старушка? он слегка пощекотал её по плечу. А что, если нападут? спросил серьёзно.
Если бы у нас была дочь и на неё бы хулиганы напали
Опять твои штучки! раздражённо перебил он. Нет детей успокойся. Кошку заведём?
Кошка к чему? расстроилась Злата. Я о другом спрашиваю! Если бы человек по 109й статье
У нас их два. И что?
Значит, благородство наказывается? Защищать слабых можно и в тюрьму попасть?
В тюрьму попадают лишь те, чьё благородство заканчивается смертью, наставительно поднял палец Николай. По неосторожности. Что тебя криминальный кодекс так интересует? Юристы собрались? Или инструкций не хватает?
Хватает, отмахнулась Злата, разбрасывая тарелки. И всё же, представь, ты заступился за меня и случайно когото убил.
Дура ты, Злата! Даже не представляю. Иди лучше чайник поставь, он упал на диван, схватил пульт. И завари в нормальном заварнике, а не в этом допотопном термосе!
***
К концу зимы на холодную землю выпал скудный, почти как пенопласт, снег. На стол Белозерцевой легло ответное письмо от матери Василенко. Злата неожиданно заострилась, и, разрезая конверт, порезала палец.
«Мама, здравствуй! писал заключённый. Прости за молчание, не мог собрать мысли. Ты права: год пройдёт и жизнь продолжится но какая? Если комунибудь нужна моя писанина, то лишь нам с тобой. Сонечка всё равно не будет читать. Не заставляй её писать, ей тяжело. А мне тяжело видеть её тяжесть. Не ломай глаза за компьютером это лишнее. Просто складывай письма в ящик, приеду разберусь. Отправляю две главы, больше не могу вес конверта ограничен. Да и здесь писать нельзя»
В конверте была тонкая стопка почти прозрачных листочков. Нужно ли их проверять по инструкции? растерялась Злата. Но спросить она не стала, а в казённом кабинете читать не захотела спрятала их обратно в конверт и, покраснение лица, положила в сумку. Авось, день задержки никто не заметит да и что меняет один день? Так у заключённого появился первый тайный читатель.
***
Белозерцева читала ночами, под вой снежной зимы, запираясь в кухне с клетчатым абажуром. Перед ней стоял термос с чаем на случай, если встретит Николая, всегда можно сослаться на «больное горло». Горло действительно болело, но болела и душа, тревоженная чужими записками.
Рукопись Василенко захватила Злату. В ней герой Пётр Васильевич Андреенко описывал свою жизнь, включая то происшествие, изза которого оказался в колонии. Описание природы было живым, будто автор шёл рядом по железной дороге, мимо леса и старых путевых будок. Когда Пётр вспоминал детство, Злата возвращалась к своим дачным воспоминаниям о мамином чае и пирожках. Язык был чист и ясен, а красная ручка, зажатая в пальцах, будто привязывала её к прошлому, к школьным и учительским годам.
«Можно ли вернуться в прошлое? спрашивал Пётр, глядя в решётку. Глупый вопрос! Стоит ли думать о нём? Пережёвывать ошибки? Винить себя в том, что изменить уже нельзя?» Злата отложила листок, размышляя вместе с героем. «А если ничего уже не изменить откуда берётся эта тоска? Почему держим предметы из прошлого, раздирая сердце напоминаниями о быстротечности бытия?» её взгляд упал на термос, на остывший чай.
Дочитывая новые главы, Белозерцева складывала листы в конверт, а утром возвращала их в общую стопку проверенной корреспонденции, с нетерпением ожидая продолжения. Неделя за неделей шла, зима отступала. Первые признаки весны капающие сосульки над воротами колонии появились сначала в рукописи, потом и в реальности. Сюжет ветвился, как молодое яблоневое дерево. И в одной из глав возникла новая героиня.
«Она пришла домой уставшая. Скинула в прихожей пальто, встала в тапки. Дом был пуст, так же пусто было её сердце»
Злата, ты дома? позвал Николай, нарушая тишину.
Да.
Что с тобой? Ты уже не себе похожа, сказал он, грызя бутерброд. Приготовь ужин.
Я уже давно не себе похожа, тихо ответила она, но он уже ушёл.
Из комнаты доносился громкий звук футбольного матча.
***
Мысль о побеге пришла двадцатого апреля, в годовщину маминой смерти. С утра Злата отправилась в районный центр: сначала в храм, потом на рынок. Вез её Володя, личный водитель Белозерцева. К обеду вернулись в посёлок, но по пути телефонный звонок напомнил о важном поручении Николая. Вернулись за тяжёлым пакетом тюремных писем, который обычно доставлял почтальон. Злата внутренне сжалась неужели её раскрыли? Письма Василенко теперь приходили дважды в неделю. Роман набирал обороты, а Белозерцева однажды оставила стопку листов на кухонном столе. Николай их увидел? Что ей теперь объяснять?
Но её тревога была иной. Когда они с Вольдем заносили покупки, в квартире вдруг пахло ландышами. Тонкая ароматическая волна коснулась щеки Златы и исчезла за спиной. Тапочки стояли носками к двери, а полотенце валялось на полу. Николай вышел из ванной, свежий и довольный, завязывая галстук.
К Семибратову вызвали, пояснил он водителю. Поедем.
Ты всё в трудах, как пчела, ласково сказал он, чмокнув её в щёку. Что отмечаем?
Маме четыре года, вырвала Злата, застряв в дверном проёме.
Ну, ладно. Вечером расскажу, ответил он, открывая дверь.
Она прошла в спальню, где широкая кровать под атласным покрывалом выглядела, будто разделяла их, как два чужих человека. Злата нашла в ящике блестящую заколку с тонкой каштановой ниткой.
Вывод: всё так и есть. Небольшие намёки, взгляды дежурных, а она Злата Белозерцева упорно игнорировала их, полагая себя выше тюремных сплетен. Внутри она не нашла горечи, ревности или обиды. Мысль об измене была одновременно отталкивающей и облегчала теперь был повод уйти. Куда?
«Куда теперь? думала она, у окна. Дома её никто не ждёт, но дом есть, хоть и далёк, и этого достаточно, чтобы к нему стремиться. А здесь лишь временное общежитие для отчуждённых, оторванных от мира людей. Одно слово тюрма.
За что же она цеплялась все эти годы?Она, взяв в руки последний листок, тихо прошептала прощальное «до свидания» и, закрыв дверь кабинета, шагнула в свет, где уже ждал её собственный путь.
