Я отправилась в Россию с группой пенсионеров, надеясь лишь провести несколько дней, собрав пару снимков для семейного альбома и сувениров для внуков. Мне хотелось уйти от однообразной будничной пустоты, от одиночества, которое в последние годы всё настойчивее загоняло меня в угол.
Думала, я лишь пройдусь по Красной площади, загляну в Эрмитаж и, может быть, прогуляюсь по Невскому проспекту всё будет лишь пунктами в типичном туристическом маршруте. Но в тени кремлёвских стен я встретила мужчину, который вновь заставил меня почувствовать себя юной.
Стояла я под куполами Успенского собора, глядя на грандиозность древних стен. Экскурсовод бормотал о царских интригах, а я, вместо того чтобы слушать, погрузилась в мысли. Внезапно ктото рядом подколол: «Интересно, а боярские дворцы тоже мучали жарой, как наши квартиры?»
Я обернулась и увидела его высокого, с лёгкой сединой, в глазах которого мерцала знакомая, но одновременно новая искра. На нём была обычная рубашка и солнечная шляпа, но взгляд его был таким, будто мы одни на всём просторе.
Мы разговорились. Оказалось, его звали Алексей, вдовец, уже несколько лет наслаждающийся заслуженным отдыхом. Он приехал один, потому что, как он сам сказал, «не хотел ждать идеального момента, чтобы увидеть Москву».
Разговор с Алексеем тек, как лёгкий летний ветер: смех, лёгкие шутки, будто мы знакомы с детства. Под кремлём мы вместе пили кофе, обмениваясь впечатлениями, и вдруг я поняла, что давно никто меня так внимательно слушал.
Последующие дни поездки изменились. Мы сидели рядом в автобусе, вместе обедали, терялись в толпе туристов и находили друг друга взглядом. В этом было чтото невинное, но в то же время захватывающее.
Вечерами, когда остальные играли в карты в гостинице или смотрели телевизор, мы стояли на балконе, глядя на огни ночного города, разговаривая обо всём о детях, о прошлом, о том, как сердце вновь бьётся быстрее обычного.
Я почувствовала себя подростком. Становилась смелее, красками покрывала себя, смеялась чаще. Подруги из группы смотрели на меня с улыбкой одни с доброжелательностью, другие с лёгкой завистью. Я ощутила, как возвращается часть меня, зарытая под рутиной и одиночеством.
Но чем ближе к концу путешествия, тем громче звучал вопрос: что дальше? Алексей жил сотни километров от меня. У него была своя жизнь, у меня моя. Нас связывала лишь одна неделя, яркая и оторванная от реальности. Хватит ли этого, чтобы задуматься о большем?
В последний день мы прошлись по старинным улочкам Москвы без группы. Сели на ступени у Спасской башни, ели мороженое и молчали. Затем он сказал: «Знаешь я давно не чувствовал себя так хорошо. Но боюсь, что, когда вернёмся, всё растает. У тебя своя жизнь, у меня моя. Может, это лишь летняя иллюзия?»
Я не знала, что ответить. В душе шла борьба: желание поверить, что это начало чегото настоящего, и страх, что всё исчезнет, как последний рейс домой.
Мы разошлись в аэропорту. Крепкое рукопожатие, взгляд, в котором было и прощание, и обещание. Обменялись телефонами, но ни один из нас не произнёс вслух: «Давай встретимся снова».
Сегодня, вспоминая ту поездку, я не уверена, что думать. Это был как сон яркий, красивый, но хрупкий. Может, Алексей был прав, и всё было лишь миражом. А может, отвагой стало бы не проверить, подарила ли судьба мне второй шанс.
И я спрашиваю себя: стоит ли бросать спокойную, упорядоченную жизнь ради чувства, пришедшего так неожиданно? Было ли это просто приключение под русским небом, или начало истории, которой я ещё не знаю? Потому что сердце бьётся быстрее лишь от мысли о нём, а разум шепчет, что это безумие.
Возможно, именно поэтому я рассказываю эту историю чтобы спросить у других: после пятидесяти, шестидесяти, а может, даже семидесяти лет, имеет ли человек право открыться новому? Сохранить воспоминание как красивый, безопасный сувенир или рискнуть, проверив, куда могут завести такие эмоции?
