Я отправилась в экскурсию по России в компании группы пенсионеров. Ожидала лишь несколько дней осмотра достопримечательностей, пару снимков в альбом, сувениры для внуков. Мне хотелось оторваться от однообразных будней и от одиночества, которое за последние годы всё сильнее ставило меня на место.
Думала, что Москва, СанктПетербург и Казань будут просто пунктами в туристическом расписании. Но в тени Кремля я встретила мужчину, который заставил меня почувствовать себя вновь юной.
Стояла я под сводами кремлёвских стен, восхищаясь грандиозностью укрепления. Гид бубнил о князьях и боярцах, а я, вместо того чтобы слушать, погрузилась в свои мысли. И вдруг ктото рядом шутливо пробормотал: «Интересно, а не жаловались ли в те времена казачьи полки на жару, как мы сейчас?»
Я обернулась и увидела его высокого, с проседью в волосах, с улыбкой, в которой было чтото знакомое и одновременно новое. На нём простая рубашка и панама, но его взгляд был таким, будто мы одни в этом огромном городе.
Он представился Михаилом Соколовым, вдовцом, уже несколько лет на пенсии. Приехал один, потому что, как он сказал, «долго ждать идеального момента, чтобы увидеть Москву, уже нельзя».
Разговор шел лёгким, наполненным смехом, будто мы знакомы с детства. Под Кремлём мы пили горячий чай, обмениваясь впечатлениями, и я вдруг поняла, что давно никто не слушал меня с такой заинтересованностью.
Последующие дни экскурсии превратились в нечто иное. Мы сидели рядом в автобусе, вместе обедали, терялись в толпе туристов и находили друг друга взглядом. В этом было и невинное, и возбуждающее.
Вечерами, когда остальные играли в карты или смотрели телевизор в отеле, мы стояли на балконе, глядя на огни разлившегося над Москвой неба, и говорили обо всём о детях, о прошлом, о том, как быстро теперь бьётся сердце.
Я почувствовала себя подростком. Начала наряжаться, краситься, чаще смеяться. Подруги из группы смотрели на меня с улыбкой одни с доброжелательностью, другие с лёгкой завистью. Я ощущала, как возвращаю часть себя, давно зарытую под рутиной и одиночеством.
Но чем ближе к концу поездки, тем острее возникал вопрос: что дальше? Он жил в километрах от меня, у него была своя жизнь, у меня своя. Нас связывала лишь эта неделя, словно вырезанная из реальности. Достаточно ли этого, чтобы думать о чёмто большем?
В последний день мы прогулялись по Москве без группы, сели на ступеньки у Спасской башни, ели мороженое и молчали. Наконец он сказал: «Знаешь давно я не чувствовал себя так хорошо. Боюсь, когда мы вернёмся, всё растает. У тебя своя жизнь, у меня своя. Может, это лишь летняя иллюзия?»
Я не знала, что ответить. В сердце шла борьба между желанием поверить, что это начало чегото настоящего, и страхом, что всё это лишь мимолётное увлечение, которое угаснет с последним рейсом домой.
Мы попрощались в аэропорту. Объятие длилось дольше, чем следовало, взгляд сочетал прощание и обещание. Обменялись номерами телефонов, но ни один из нас не произнёс вслух: «Встретимся ещё».
Сегодня, вспоминая ту поездку, я не знаю, как её оценить. Она была, как странный сон яркая, красивая, но хрупкая. Может, Михаил был прав, и это лишь иллюзия. А может, страхом было не решиться проверить, дала ли судьба мне второй шанс.
И я спрашиваю себя: стоит ли рисковать спокойной, упорядоченной жизнью ради чувства, пришедшего так неожиданно? Было ли это лишь приключением под русским небом, или началом истории, которую я ещё не знаю? Ведь сердце бьётся быстрее при мысли о нём, а разум шепчет, что это безумие.
Возможно, я делюсь этой историей, чтобы спросить у других: может ли человек после пятидесяти, шестидесяти лет, а то и позже, открыть себя новому? Сохранить воспоминание как красивую, безопасную сувенирную вещь, или решиться и увидеть, куда приведут эти эмоции?
