Вторая жена уже была, входите, произнесла медсестра, размахивая рукой.
Я остановилась, словно вкопанная в землю.
Что? прошептала я, пытаясь сдержать дрожь.
Вторая жена, повторила она, будто это обычный разговор о погоде.
Сердце сжалось, но я пошла дальше. Двери палатного коридора скрипнули, и я увидела её Алену Соловьеву, сидящую у кровати, слегка наклонившуюся, крепко державшую Алексей Петрова за руку, как будто держит своего ребёнка. Его лицо было бесстрастным, руки не отдернули.
Сначала я надеялась на ошибку. Сразу же поняла, что её нет. Вопросы только начинали набегать. Алена подняла глаза на меня, спокойная, уверенная, как будто я чужая в её жизни.
Меня зовут Алена, прошептала она, не отпуская руку мужа. Должна была остаться, но медсестра выгнала меня, когда узнала, что я не официально
Эти слова прозвучали, как отзвуки старого анекдота. Алексей повернулся ко мне, бледный и уставший, но в глазах не было ни удивления, ни стыда лишь тихое принятие, будто он ждал этого момента.
Нужно поговорить, произнёс он.
Я села на стул у кровати, руки дрожали так сильно, что я прятала их под бедра. Сердце билось, как молот в кузнице. Я хотела крикнуть, сорвать Алену с места, потребовать объяснений, но боялась, что крик разорвёт мир на куски.
Кто она? спросила я, хотя ответ уже звучал в голове.
Алексей тяжело вздохнул, закрыл глаза, будто готовясь к удару.
Я познакомился начал он. Несколько лет назад.
Несколько не два, не один год, а несколько.
Алена опустила взгляд, но не отпустила его руку. Это было болезненно её обычность, её уверенность.
Это не измена, как ты думаешь, добавил он.
Я рассмеялась, не в своё время.
Так? Что же это было? Танцевальный кружок?
Это было чтото серьёзное, вмешалась Алена. Он не знал, как тебе сказать.
Горло сжало жар.
Ты знала, что он женат? спросила я резко.
Знала, кивнула она. Но думала, что между вами уже всё кончено. Так он говорил.
Я посмотрела на Алексея. Он молчал, словно согласен с каждым её словом. В тот момент я поняла, что их связь не была вспышкой страсти, а тихим согревом, которое я давно не ощущала. Их близость, их нежность всё это было чуждым мне, будто я смотрела через окно в чужой дом.
В дверь вошёл врач, прервавший странный тройственный диалог. Он попросил меня выйти в кабинет. Я дрожала, думая, что состояние Алексея серьёзнее, чем говорили.
Есть ли у пациента лица, уполномоченные получать медицинскую информацию? спросил он.
Я его жена, ответила я.
Врач заглянул в папку.
Тогда почему вы не подписали согласие? хмурясь, он указал на фамилию Алены.
Я ощутила, как пол исчезает под ногами.
Он её подписал, сухо сказала я. Не меня.
Он кивнул, будто понял, но я всё ещё была в растерянности.
После его ухода я стояла у окна коридора, пытаясь дышать. Два мира сталкивались в моей голове: тот, который я знала, и тот, который скрывался рядом, но теперь стал виден.
Тогда Алена подошла и положила руку мне на плечо.
Можно чтото объяснить? спросила она осторожно.
Не знаю, хочу ли я слышать, ответила я, хотя в душе жаждала правды.
Мы сели на пластиковые стулья у стены.
Мы познакомились на работе, начала она. Сначала просто разговаривали о жизни, о вас. Он говорил, что мы как семья, но уже давно нет близости.
Горький привкус заполнил рот.
Он тебе говорил? спросила я.
Да. Он хотел расстаться, но боялся вашей реакции.
Боялся? Тридцать лет я была той, кто мирил все конфликты.
Алена пожала плечами.
Может, он и не хотел быть плохим? пробормотала она.
Так и был он: человек, которому не хватало смелости сказать правду, но хватало сил построить новую жизнь.
Через несколько часов его выписали. Я помогала ему надевать одежду, каждый момент болел, как открытая рана. Алена предложила подвезти нас.
Мы справимся, сказала я.
Но Алексей посмотрел на неё так, будто решение принадлежало только ей.
Она взяла куртку, открыла дверь и тихо произнесла:
Он нужен нам обоим, но лишь на время. Потом он решит.
Эти слова прозвучали, как нож в сердце.
Я провела первую ночь после выписки отдельно: он на диване, я в спальне. Тишина громко гудела в комнате.
На рассвете я услышала, как он открывает дверь.
Мне нужно завтра поговорить с Аленой и с тобой, сказал он, стоя в дверях. Я больше так не могу.
Мы смотрели друг на друга, словно два берега реки, не способные пересечься.
Ты прав, прошептала я. Ты не можешь.
И я тоже не могла.
На следующий день он поехал к Алене, а вечером вернулся, выглядя старше на несколько лет.
Она хочет, чтобы я ушёл, сказал он, садясь за стол. Она приняла решение за меня.
А я? спросила я.
Ты можешь меня ругать, но я не должен был… запнулся он.
Выбирай, прервала я. Не между нами, а между жизнью во лжи и жизнью в правде.
Он долго смотрел на меня. Я поняла, что его колебание не от любви, а от страха остаться одному.
Я могла бы уйти. Я могла бы остаться. Я была тем, кого оставили, но я нашла в себе силу идти дальше.
Когда он вернулся от Алены тем же вечером, я уже видела в его лице усталого бойца, который, наконец, сдался и ощутил облегчение.
Она хочет, чтобы я остался, сказал он тихо, будто пытаясь облегчить меня. И я тоже чувствую, что должен быть здесь.
Я не заплакала, не крикнула. Во мне лишь холодная ясность: всё, что давно назревало, наконец пришло.
Понимаю, ответила я, чувствуя, как тяжесть постепенно уходит. Иди туда, куда тебе нужно.
Он кивнул, подошёл к двери, колебался секундудругую, а потом вышел. Трёхдесят лет совместной жизни позади, и дверь закрылась настолько тихо, что боль от её звука была острее, чем громкий хлопок.
Я осталась в доме, в своей жизни, в тишине, которая сначала тяжела, как камень, а потом превратилась в пространство, где я наконец услышала собственный голос. Я вернулась к работе, приняла новые обязанности, подруга предложила мне роль координатора проекта, и я, впервые за годы, почувствовала, что делаю чтото для себя.
Это было нелёгко, но каждый день боль уменьшалась.
Однажды пришло сообщение от него:
«Алена сильно помогает. Надеюсь, у тебя всё в порядке.»
Я удалила его, не дочитав до конца. Не потому, что это ранило, а потому, что теперь оно уже не имело значения.
Моя жизнь, шаг за шагом, начала принадлежать мне.
Сейчас, глядя назад на тот день в больнице, я понимаю: всё началось там, но ничто не закончилось. Ложь ушла, иллюзия исчезла, наше «мы» распалось.
Я же начала быть собой.
И это единственное завершение, которое действительно имеет смысл.
