Он уехал работать в Германию, не отвечал на звонки, исчез. Через ровно год он появился в дверях и сказал: «Прости, но ты должна меня выслушать».
Он уехал в понедельник утром, лишь бросив фразу: «Позвоню, когда доберусь». Это было последнее слово, которое я услышала от него за целый год. Не аварию, не потерю телефона, не кражу документов. Просто исчезновение, будто ктото стер его ластиком с моей жизни.
Первые дни я звонила каждый час. Первые недели просыпалась ночью, глядя в телефон. Первые месяцы стояла у подъездных дверей, прислушиваясь к шагам, надеясь услышать его голос, думая, что он вернётся и всё объяснит.
Но тишина была громче любой правды.
Коллеги Алексея говорили лишь: «Ничего не знаем». Родные пожимали плечами. Полиция: «Взрослый человек может уехать, если хочет». А я осталась одна, с его кружкой на столе, с его рубашками в шкафу, с недосказанным: «Позвоню, когда доберусь».
Через год я научилась жить иначе. В тишине, которая больше не убивала, а упорядочивала мир. Я перестала искать его, начала спать, есть, дышать без мыслей о его месте.
В один обычный вечер прозвенел дверной звонок. Я открыла стоял он, худее, старше, с глазами, уходящими от меня.
Прости, произнёс он, но ты должна меня выслушать.
Я стояла в дверях, словно окованная. Смотрела на него, пытаясь совместить образ уверенного, собранного мужа с тем, кто сейчас стоит передо мной, с плечами, опущенными под тяжёлым грузом. Лицо испещрено усталостью, волосы поседели, борода небрежна. От него пахло холодом, будто он долго стоял у подъезда, не решаясь стучать.
Можно войти? спросил он.
Я отодвинулась рефлекторно, не из желания впустить, а потому что тело отреагировало быстрее разума. Он вошёл медленно, будто боялся резкого движения, осмотрел прихожую и печально улыбнулся.
Ничего не изменилось.
Я меняла то, что могла, ответила я хладнокровно. Но тебя я не ждала.
Боль отразилась в его глазах, но я не жалела.
Мы сели за ту же кухонную столешницу, за которой год назад он говорил: «Вернусь через месяц, максимум два». Тогда я верила ему. Сейчас я уже не верю ни одному его слову.
Скажи, где ты был и почему, начала я. Он притянул воздух, как готовясь к длинному объяснению, но сказал лишь:
Вышел с работы и не смог вернуться.
Я сухо рассмеялась. Это не ответ.
Он почесал затылок, как делал, когда врал или не знал, с чего начать. Я боялась услышать про другую женщину, про новую жизнь. Но в его взгляде не было предательства, а лишь одно бегство.
Получил работу там, в Берлине, обещали больше денег, чтобы мы смогли встать на ноги, произнёс он медленно. А потом всё развалилось. Фирма обманула сотрудников, начались юридические проблемы, меня втянули. Я боялся вернуться, потому что не знал, что тебе скажу. Боялся разочаровать тебя больше, чем когдалибо.
Разочаровать? повторила я. Ты был моим мужем, а не подростком, бегущим из дома.
Знаю, прошептал он. И меня это пугает больше всего что я не смог признаться, что всё разрушил.
Мы сидели в гнетущей тишине. Он смотрел на свои руки, я на его лицо, которое уже не узнавала. Во мне крикнуло, что после стольких лет он не имеет права вернуться, рассчитывать, что я поставлю его за стол, налью чай и притворимся, будто ничего не случилось.
Почему ты не позвонил? спросила я.
Чем дольше я не звонил, тем труднее стало позвонить, сказал он.
Эти слова пробили меня холодом до костей. Жестокая правда. Слабость, страх, трусость в одном.
Год. Год без слова, прошептала я. Ты представляешь, что со мной происходило?
Он закрыл глаза, будто боялся смотреть. Догадываюсь.
Нет, ты не догадываешься, подняла голос. Я искала тебя. Думала, что ты мёртв. Спала с телефоном под подушкой. Каждый день проверяла сообщения, ждала звук звонка у подъезда, надеялась, что ты вернёшься.
Он посмотрел на меня открытыми глазами, в которых я впервые увидела чистый страх страх, что уже слишком поздно.
А потом, продолжила я тише, я поняла, что тишина тоже ответ.
Он опустил голову.
Прости, сказал он. Я знаю, мало что это значит. Но каждый день хотел вернуться.
Почему тогда не вернулся? спросила я.
Он молчал, словно готов был ответить, но боялся произнести его.
Боялся, что ты меня не примешь, пробормотал он.
А сейчас? спросила я. Сейчас, когда я наконец научилась жить самой?
Он впервые посмотрел в мои глаза и я увидела в них то, чего никогда раньше не замечала: осознание последствий.
Теперь я должен попробовать, сказал он тихо. Должен рассказать всё, отдать правду.
Не уверена, что мне это нужно, ответила я. Слова висели между нами тяжёлой тишиной. Я не плакала, не злилась, не дрожала. Было лишь странное спокойствие, будто я уже прошла через всё это.
Если хочешь вернуться, сказала я, пойми: ты не вернёшься к той женщине. Её уже нет.
Что это значит? спросил он слабо.
Я больше не та, кто ждёт, молчит, оправдывает всё. Если ты хочешь быть со мной, нужно строить всё заново, уже с тем, кто я есть сейчас.
В нём чтото сломалось. Он не плакал, но я видела, как сжимаются губы, дрожат руки. Он впервые понастоящему боялся потерять меня.
Я сделаю всё, сказал он.
Я встала, посмотрела ему в глаза. На секунду я увидела в них того мужчину, которого любила, но он уже раскрошился. Я научилась собирать свои куски без него.
Не знаю, хочу ли я, чтобы ты делал всё, ответила я. Хочу лишь понять, кто ты сейчас. Я уже знаю, кто я.
Кто? спросил он шёпотом.
Женщина, пережившая год твоего молчания.
Он посмотрел, будто только сейчас понял, что вернулся в дом, который уже не знает.
Попробуем? прошептал он.
Я слегка улыбнулась, но это была улыбка правды, а не обещания.
Попробуем поговорить. Остальное посмотрим, сказала я.
Он пришёл за прошлой жизнью, которой уже нет. А я не собиралась ждать, как прежде. Если он хочет остаться, он должен научиться меня заново, ведь я уже научилась жить без него.
