Положи, пожалуйста, ключи туда, голос Агриппины дрогнул, но звучал достаточно уверенно, чтобы перекрыть шипение чайника. Она стояла в дверном проёме кухни, руки сжаты на груди, и неподвижно наблюдала за мужем.
Владимир застыл, не дотянувшись до ключницы, свисавшей у входа. Он медленно повернулся, и на лице появилась искажённая ухмылка, которую Агриппина с недоверием вспоминает в самых тёмных уголках сна. Эта ухмылка говорила о том, что всё лишь игра, женский каприз, который можно раздавить напором.
Ленка, не начинай, пробормотал он, закатив глаза, и потянулся к брелоку в виде серебристой кошечки. Вчера же всё решили. Мне надо уже через час ехать. Парни стоят у подъезда, Витя с сумками, Толя уже раздутый мангал готовит. Не смей меня позорить перед мужиками.
Мы ничего не обсуждали, громко сказала Агриппина. Ты сам говорил, а я лишь слушала твои фантазии. Я уже сказала тебе в прошлый вторник, на чистом русском: моя тачка остаётся на стоянке, или я поеду на ней к делам. Тебе её не отдам.
Владимир резко повернулся, куртка шипела на его бедрах. Он был одет «по походному»: камуфляжные штаны, ветхий свитер, который Агриппина пыталась выбросить трижды, и потёртые кроссовки. Весь его образ кричал о предвкушении мужского отдыха шашлыков, рыбалки, свободы, а Агриппина, словно стена, отгораживала его от этого праздника.
Ты серьёзно? он сделал шаг к ней, нависая над столом. Владимир был крупным, и прежде это казалось защишь, но теперь размеры использовались лишь как аргумент в спорах. Это наш дом, наша семья, а машина, приобретённая в браке, общая собственность. Мне надо уехать за город, где дорога полна ям. Я пойду на такси с удочками? И у Вити сейчас ремонт.
Агриппина глубоко вдохнула, пытаясь успокоить дрожащие пальцы. Она подошла к столу, выключила газ под чайником, который уже выплёскивал кипяток, и обернулась к мужу.
Да, дорога полна ям, ответила она. Но моя машина не внедорожник, а городской кроссовер, новенький. На него я три года копила, отказывая себе в отпуске и качественной одежде. Кредит платит моя зарплата.
Снова про деньги! взревел Владимир, размахивая руками, задевая люстру. Сколько можно? Мы же семья! У меня сейчас трудности, ты же знаешь!
Твои трудности тянутся уже второй год, мягко произнесла Агриппина. С тех пор, как ты разбил свою машину. Помнишь? Или сам вспомнишь.
Владимир покраснел. Тема была болезненной. Год назад, после похода с друзьями «на природу», он, под градусами, решил продемонстрировать мастерство на грунтовой дороге. Машина оказалась в кювете, страховая отказала. Он ушёл цел, но бюджет разорвался, покрывая долги перед банком за гвозди металлолома.
Это было случайно! пробормотал он, отводя взгляд. Колесо лопнуло, я сто раз объяснял. Я же водитель с двадцатилетним стажем.
Именно. С таким стажем и на ровной дороге машину угробить чудо. Владимир, нет. Это моё последнее слово. Возьми каршеринг, вызывай такси, езжай электричкой мне всё равно. Но «ласточку» я тебе не отдам. Твои друзья, Витя, в прошлый раз прожёг мне сиденье сигаретой, когда ты его подвозил. Я заплатила три тысячи за восстановление.
Я всё возмещу! закричал он, бросаясь к прихожей.
С чего? спросила Агриппина спокойно, со льдом в голосе. С зарплаты, которую тебе задерживают второй месяц? С премий, которых нет? Или, может, мама тебя поддержит?
Упоминание мамысвекрови стало для Владимира красным флагом. Галина Петровна стояла в их семье как статуя на Красной площади: всегда знала, что лучше, и всегда была на стороне своего «мальчика».
Мать не трогай! прошипел он. Ты просто жадная, мелочная. Тебе жалко железо? Я прошу лишь два дня! В воскресенье верну, помою, заправлю. Что с ней станет?
Нет.
Это слово повисло, тяжелое, как кирпич. Владимир смотрел на неё, в глазах читалось искреннее непонимание. Он привык, что Агриппина, даже ворчая, в итоге уступает. Сейчас же в ней чтото сломалось, а может, наоборот, воспряло.
Он сменил тактику. Огонь не работал, надо было нажать на жалость и вину.
Ленка, пойми, я уже обещал, жалобно произнёс он, делая шаг вперёд, пытаясь обнять её. Парни ждут. Я сказал, что едем на моей ну, на нашей машине. Если я сейчас скажу, что жена ключи не дала меня позорят, назовут подкаблучником. Ты хочешь, чтобы друзья не уважали тебя?
Агриппина спокойно отодвинула его руки.
Если твой авторитет зависит от того, на какой машине ты вёз друзей на выпивку, то он стоит копейки, Владимир. И перестань врать. Ты сказал «на моей». Ты всем хвастался, что купил машину. Я слышала, как ты хвастался соседу.
И какая разница? У нас общий бюджет!
У нас разные бюджеты. Я плачу за коммуналку, продукты, кредит за машину и одеваю нас обоих. Твои деньги уходят на обслуживание долгов и помощь маме. Всё, разговор окончен. Я опаздываю на работу.
Агриппина прошла в прихожую, сняла с крючка ключи от машины и демонстративно спрятала их в глубокий карман жакета. Затем взяла сумку.
Ты куда? удивился Владимир. У тебя же сегодня выходной!
Был, но дома такая обстановка, я решила выйти, подменить девочек, посидеть с отчётами в тишине. А ты решай свои транспортные вопросы сам.
Он тяжело вздохнул, её взгляд пронзил его, как холодный ветер в ночном дворе.
Если ты уйдёшь с ключами, тихо прошептал он, нотки злости дрожали в голосе, то можешь и не возвращаться.
Агриппина замерла на мгновение, сердце забилось, как барабан в тумане. Раньше она бы заплакала, положила бы ключи на полку, лишь бы не было скандала. Сейчас же ощущала странное облегчение.
Хорошо, бросила она через плечо, открывая дверь. Как скажешь. В холодильнике еда на два дня, борщ вчерашний.
Дверь хлопнула.
На улице весеннее солнце слепило, но не согревало. Агриппина села в свой вишнёвый кроссовер, вдохнула аромат кожи руля и запах ванильного ароматизатора. Это была её крепость, её личное пространство, которое она никому не хотела отдать. Она нажала кнопку запуска, и двигатель урчал, как сонный медведь.
Телефон в сумке зазвонил, на экране высветилось: «Любимый муж». Она отклонила вызов. Через минуту позвонил снова, но уже с фотографией Галины Петровны в шляпе, стоящей у дачи.
Ну конечно, подумала Агриппина, выезжая со двора. Тяжелая артиллерия уже пришла.
Она не отвечала, включила радио погромче и поехала к офису. Рабочий день прошёл в тумане: коллеги, заметив её состояние, молча предлагали чай с печеньем. Телефон продолжал вибрировать: сообщения от Владимира от «Ты эгоистка!» до «Вернись, мы опаздываем». Потом угрозы: «Я вызову слесаря и вскрою дверь, если ты закроешь запасные ключи».
Агриппина улыбнулась. Запасные ключи она отдавала сестре ещё неделю назад, предчувствуя беду. Владимир часто терял вещи, и доверять ему копию было бы глупо.
Ближе к полудню зазвонила Галина Петровна.
Марина! Ой, то есть Агриппина! Что ты творишь, девчонка? голос свекрови был резок, как крик филина. Владимир звонил, почти плачет! Давление поднялось! Друзья ждут, а ты изза своей гордости мужика позоришь!
Галина Петровна, у Владимира есть руки, ноги. Пусть едет на автобусе. Моя машина моя ответственность, ответила Агриппина.
Всё общее! Я найду способ, чтобы он развод подавал! Ты на иномарке разъезжаешь, а муж пешком! Мы к тебе со всей душой, а ты
Помните, когда у меня был аппендицит, и меня нужно было из больницы забрать? Владимир сказал, что не может, потому что футбол с друзьями. Я вызывала такси, а вы сказали: «Ничего, не барыня, доедешь», прервала её Агриппина.
Свекровь замерла, а потом, опозорившись, сказала, что всё было выдумкой, и повесила трубку. Агриппина заблокировала её номер, чувствуя странное спокойствие. Она больше не боялась ни развода, ни криков, ни одиночества. Одна была проще: никто не требовал котлет по вечерам, никто не раскидывал носки, никто не жаловался на «потраченные» деньги.
Вечером она не спешила домой, зайшла в кафе, выпила кофе с пирожным, прочитала книгу, вернулась к девяти часам. На входе в квартиру тишина и темнота. Ожидала разрушения, но в прихожей не было куртки Владимира, а кроссовок исчез. На кухне стояла пустая бутылка изпод водки и грязный стакан, рядом записка, написанная на салфетке: «Спасибо за испорченные выходные. Уехал к маме. Живи со своей машиной».
Агриппина сжала её, бросила в мусорный бак, открыла окно, впустила свежий весенний воздух, и начала мыть посуду. Выходные прошли прекрасно: сон, уборка, прогулка по набережной, телефон молчал Владимир, видимо, решил наказать её игнором.
В воскресенье вечером, сидя на диване в маске, она увидела, как ключ замер в замке.
Владимир вошёл, волосы растрёпаны, глаза с отёчными мешками, запах табака и костра.
Привет, пробормотал он, не глядя.
Привет, ответила она без эмоций.
Он стоял, ожидая скандала, но получил лишь холодное равнодушие.
Мама в больнице, заявил он внезапно. С сердцем плохо стало, когда узнала, как ты со мной обошлась.
Агриппина повернула голову.
Не ври, Владимир. Я видела фото у твоей сестры: Галина Петровна сегодня на даче в розовом спортивном костюме, жарит шашлыки, выглядит живее всех живых.
Владимир побледнел.
Ты следишь за нами?
Нет, просто листала ленту. Как доехали? На электричке?
Он плюхнулся в кресло, вытянув ноги.
Витя на отцовской «Ниве» ползёт. Три часа в дороге, спина болит. Всё изза тебя. Парни смеялись, спрашивали, кто хозяин дома.
И что ты ответил?
Что ты стерва. Что я с тобой разберусь.
Агриппина сняла маску, положила её на стол.
Давай не будем разбираться, Владимир. За эти два дня я поняла, что нам, наверное, стоит пожить отдельно. Ты прав, когда писал записку.
Владимир вздрогнул, в глазах вспыхнул страх. Одно дело запугать разводом, другое когда жена сама предлагает собрать вещи.
Ты чего? Изза машины? Ленка, не перегибай. Я просто перегрелся, выпил лишнего. Давай забудем.
Дело не в машине, сказала Агриппина, вставая. Дело в том, что ты меня не слышишь и не уважаешь. Моё «нет» для тебя лишь препятствие, которое надо сломать. Ты украл ключи, привёл маму, пытался манипулировать разводом ради того, чтобы перед Витей похвастаться.
Да при чём Витя! вскрикнул он. Я мужик! Мне обидно!
Будь мужиком. Заработай себе машину, снимай квартиру, живи без мамы и без меня. Попробуй, будет полезно.
Ты меня выгоняешь? Из моего дома?
Квартира досталась мне от бабушки. Ты лишь прописан. Но выгонять сейчас не буду. Ночь уже на дворе. Спи в гостиной, а завтра поговорим серьёзно.
Он остался в комнате, словно ребёнок, лишённый любимой игрушки. Ночь прошла тревожно: шорохи, хлопки холодильника, шепот телефона. Агриппина вспомнила десятилетия совместной жизни, но чувство освобождения оказалось сильнее. Словно сняла с плеч тяжёлый рюкзак.
Утром она была первая на кухне: сварила кофе, сделала тосты. Владимир, сонный и хмурый, вышел.
Я сегодня на собеседование, пробурчал он, наливая себе воды. Если возьмут, куплю джип огромный. Узнаешь.
Удачи, сказала она искренне. Надеюсь, всё получится.
А твою машину я больше не попрошу. Езжай на своей «консервной банке».
Договорились.
Он ушёл, глухо хлопнув дверью. Агриппина глядела в окно на свою вишнёвую машину, блестевшую на солнце, зная, что он, скорее всего, провалит интервью. Вечером он, вероятно, вернётся с дешёвыми цветами и попытками помириться, но прежней жизни уже не будет. Тот момент, когда она не отдала ключи, стал точкой невозврата.
Через неделю Владимир снова заговорил о даче.
Нужно отвезти рассаду к маме, ящиков десять, в автобус не влезут.
Грузовое такси стоит полторы тысячи рублей, ответила Агриппина, глядя сквозь очкиСмотря в окно, где вечерний свет золотил её машину, Агриппина поняла, что свобода это не отсутствие когото, а присутствие самой себя.
