СТАРАЯ ФОТОГРАФИЯ
Ой, дедушка! Это, правда, грузди? крутился вокруг Петровича проворный мальчишка. И имя у него, как ни странно, подходящее Юрка, от слова «юркий».
Ага, отозвался старик, слегка задыхаясь от радости, и тяжело вздохнул.
Груздь в деревне Ивановка рос уже со времён первых колосьев, но старцу трудно было тянуть полную корзину, полную грибов. Он присел отдохнуть у старой лавки при избе старухи Верея. Хлопотать с ней было нелегко: Вера вышла замуж за Петровича ещё до того, как Петрович женился на Анне. Сама она считалась бабушкой Юрки, а если бы её муж Лёша не слонялся до сорока по городским переулкам, её бы уже называли прабабушкой. В её доме почти никого не было, пока в прошлый год к её порогу не прибыл Лёша со своей семьёй. Вера закричала так, что соседям показалось, будто её режут. К счастью, всё оказалось лишь шумом радости.
Этим летом в деревню вновь стеклись жители из города под жарким августовским закатом. Юрка без устали крутился по грунтовым тропинкам от рассвета до ночи ведь сверстников у него не было, и только старики могли бы его досаждать. Сейчас Петровичу нужно было отдохнуть, а Анна перебрать грузди и замочить их, пока он растирает ноги на кровати. В это время Юрка подошёл к старому плетённому ящику, облокотился к корзине и попросил:
Позволь мне сфотографировать!
Что ты задумал, странник, снимать? Фанеркой это? удивился Петрович, забыв о своей боли.
Планшетом! гордо поднял он свою новенькую штуковину.
Юрка направил её к корзине, и тут же раздался щелчок.
Смотри! показал он старцу обратную сторону «фанерки», где Петрович увидел изображение своей полной корзины.
Ух ты! воскликнул старик, а Юрка, не давая ему обдумать, небрежно провёл пальцем по снимку, и вместо грибов на доске появился Лёша.
Папа, важничал Юрка, а Петрович от неожиданности бросил косой взгляд на свою корзину: как будто бы её заменил человек. Грузди, к счастью, остались на месте
Юрка продолжал указывать пальцем:
Это мама, это наш двор это Маркиз
Маркиз Петровича был не кот, а маленький поросёнок. Сноха Веры выводила его на улицу лишь на поводке. Петрович, как и большинство деревенских мужиков, не понимал, зачем поросёнку нужен шнурок; кот же обычно сам крутится вокруг хозяйки. Пока тракторист Паша не подсказал:
А она же его на лямке, как на тросу, тащит!
Дедка, можно я тебя сфотографирую? вдруг рявкнул Юрка, размахивая своими картинками.
И что? удивился старик.
Ты ведь такой красивый: седая борода, сильные руки, не как у папки, загорелый, жёсткий. Ты запнулся он, подбирая слова, как моя баба, только дед! Юрка замолчал, а потом, пытаясь исправить неловкость, многозначительно добавил: Вот!
Петрович рассмеялся.
Не надо меня начал он, но резко остановился.
Взгляд его упёрся в глаза мальчишки, и он спросил:
А тебе плёнки не жалко?
Какой плёнки? растерялся паренёк.
Фотографической.
Юрка с удивлением осмотрелся. За пять минут, пока мальчик объяснял, что плёнка не нужна, а любую фотку мама распечатает на принтере, старик ощутил прилив сил для дальнейшего пути. Но, прежде чем встать, он сказал:
Знаешь, Юрка приходи к нам через час. Снимешь меня с Анной, ладно?
Договорились! радостно ответил мальчишка, а Петрович, скрипя, поднял тяжёлую корзину и пошёл к дому. Сделав пару шагов, он обернулся и крикнул за бегущим ребёнком:
Юрка, не забудь: через час!
Поймал! донеслось с соседней улицы.
Ну и шляпа вздохнул старец и шагнул в сторону хаты.
Вот, Анна, пробормотал он, потихоньку став корзину к крыльцу и садясь на ступеньку. Ещё одну такую, и будем зимовать, как бояре: картошка да грузди Раз уж мяса нет
Петрович прожил всю жизнь в деревне, спасаясь от магазинных деликатесов, ведь колбаса тогда была лишь в городе, а к праздникам попадала к нам только в особый день. Он не отказывался от чужой еды, просто привык к своему хозяйству, где соль и перец были главными приправами. С возрастом силы покидали его: каждый день до зари требовал подъёма, а грузди уже не спасали от слабости.
И этого, Ваня, хватит с огурцами да помидорками. Умейся, вздохнула жена, пытаясь поднять корзину.
Подожди, дурочка! дернул Петрович, но вновь упал на ступеньку. Я же говорю, погоди! в голосе его прозвучали властные нотки, сменившиеся лаской. Сейчас не время для груздей. Пойди, причешись, надень любимый сарафан.
Ты что, старый? прошипела Анна, голосом, будто бы издалека. Спятил совсем, если собираешься жениться? Мы уже шестьдесят лет вместе!
Вот о том и речь, медленно поднялся Петрович. Нужно сфотографироваться.
Что? возразила Анна, размахивая руками. Ты сам снимай, бросила она, гордо шагнув в хату.
Не взглянув даже на корзину, Петрович принял строгий вид и пошёл за женой.
Анна, где ты? удивлённо спросил он, входя в избу. Анна! Жены нигде не было.
Наконец, спустя несколько минут шатающихся старческими ногами, он нашёл её в небольшом закутке за печью, где она в молодости пряталась от него в ссорах. Анна сидела, опустив лицо в ладони, и беззвучно плакала. Слёзы, просочившиеся сквозь сжатые пальцы, капали на выцветший подол её платья.
Петрович открыл рот, но слово не вырвалось захватило горло. Когда же они в последний раз так ругались? Двадцать лет назад? Два десятка лет он не видел её, и теперь пустой дом эхом отзывался.
Анна это слово, мягко произнесённое, проскользнуло сквозь тишину. Анечка
Плечи Анны перестали дрожать, и она, опустив руки, посмотрела сквозь слёзы на мужа. Затем поднялась и прижалась к нему, положив голову ему на плечо. Борода старика смокнула от её слёз. Он, будто бы, хотел всхлипнуть, но Анна не дала ему времени:
Расчеши бороду, пока я глажу рубашку
Юрка прибежал за полчаса до назначенного часа, но к этому моменту всё уже было готово. Они сидели за столом, Петрович теребил бороду, переживая, не заигрался ли где мальчишка. Анна пыталась успокоить его, но тут в сени хлопнула дверь
Вечером, когда уже лёгли спать, старики по очереди посмотрели на две фотографии. Одна маленькая, чёрнобелая. На ней молода́я рыжая девушка держала в руках огромный букет полевых цветов, прислонившись к плечу крепкого юноши в костюме; их лица сияли счастьем, а за ними на кирпичной стене висела вывеска из четырёх букв: «ЗАГС».
Вторая большая, цветная. На ней за столом сидела седая старушка, положив голову старика на плечо, а перед ними лежал роскошный букет садовых цветов, ярких, как август. Выражения их лиц были такие же радостные, как и на первой фотографии.
У них были и другие снимки, но только эти две изображали их вместе, навсегда запечатлённые в памяти деревенского быта.
