Лада, дорогая, а ты разве совсем не жалеешь его? воскликнула Татьяна Петровна, моя свекровь. Он без тебя будет в пролёте, понимаешь? Полностью в пролёте.
Я молчала. За окном в дворе мальчишки перебегали мяч. Одна девчушка в розовой куртке пыталась отнять у них шар. Парни отталкивали её, а она всё возвращалась и возвращалась. Наверное, это был её мяч, просто ребята его «одолжили» и начали играть.
Эта сцена меня одчарила своей детской упрямой вредностью. Я вспомнила, как раньше сама лезла к Серёге, а он лишь покатывал глаза. Иногда злиться заставлял, а иногда врал.
Он отталкивал меня своими поступками, а я всё верила, что смогу его спасти, поправить, отвоевать. Три года я отдавалась ему, забыв про себя. Всё время думала лишь о том, что меня ждёт сегодня вечером, где он, что с ним будет?
Ты слышишь меня, Лада? голос свекрови прервал мои раздумья. Пожалуйста, поговори с ним ещё раз! Ты ведь могла бы повлиять на него.
Я повернулась, Татьяна Петровна сидела на краешке дивана, опираясь сумкой.
Татьяна Петровна, вздохнула я. Три года я с ним жила. Три года спасала, лечила, уговаривала, плакала. Он обещал, а потом всё начинал заново. Вы всё это видели.
Знаю, дорогая, знаю, отозвалась она. А сейчас он на самом нуле. Его уволили две недели назад, квартира превратилась в развалину. Он даже посуду не моет, постель не меняет. Я прихожу раз в неделю, убираю, готовлю, а у него в голове лишь бутылка и друзья. Всё, о чём он просит, «мама, дай денег».
Я кивнула, понимая её боль. Свекровь стирала слёзинки, глаза покраснели от усталости.
Тем временем девчушка в розовой куртке всё же отобрала мяч и, обняв его, бросилась прочь, сияя победой. Она выиграла, отвоевала своё.
Если ты вернёшься, он изменится, пообещала Татьяна Петровна, но голос её дрогнул. Я уверена, он ради тебя всё сделает. Ты же знаешь, как он тебя любит.
Любил, поправила я. Пока был трезв. А когда пил, оскорблял, кидал тарелки. Помните, как я приходила к вам в ночной рубашке, босиком? Он спрятал ключи и выгнал меня в подъезд, потому что я поругалась с ним за то, что он пришёл домой в пьяном виде, когда я уже звонила друзьям и врачам? Я тоже не железная! Я сдавалась, понимаете? Когда каждый день топчут твои чувства, они исчезают без следа!
Свекровь отвернулась, тяжело вздохнула. Мы обе молчали, её пальцы нервно теребили сломанный ремешок сумки.
Он не хотел. Он не понимал, что делает, наконец пробормотала она.
Я кивнула: Татьяна Петровна, я понимаю. Понимаю, что так жить нельзя, каждый раз, когда он в три ночи начинал скандал. Понимаю его «заначки» в унитазе, в шкафу, за батареей. Понимаю, как он бранил из моего кошелька без спроса. Понимаю, как звонят его пьяные приятели и просят забрать Серёгу домой. Всё это я видела, поэтому ушла.
Но он же твой сын! воскликнула она. Твой муж! Ты клялась любить его в горе и радости!
В этот момент она так резко встала, что её сумочка упала, раскрыв пару смятых купюр, старый ситцевый платок и пузырёк таблеток. Мы обе начали собирать эти жалкие вещи с пола.
Клялась, сказала я. Только в горе осталось слишком много, а радости уже нет, ни капли.
Она схватила меня за руку холодными, но крепкими пальцами.
Лада, он не выживет без тебя! Понимаешь? Врачи говорят, печень уже отказывает. Ещё год, и всё. Ты действительно этого хочешь?
Татьяна Петровна, ответила я вежливо. Я не хочу этого, честно. Но я тоже себя не убью. Если я вернусь, то умру раньше него, или стану вечной сиделкой, которая всё проверяет, спасает, спасает… до последнего дня. А если у нас будут дети? Как они будут жить в таком? Я хочу детей здоровых, нормальных!
Но ты же любила его, прошептала она, и слёзы скатились по её щекам. Любила же!
Любила, согласилась я. В прошлой жизни. Но эта жизнь закончилась, когда я поняла, что любовь не подвиг, не жертва, а когда двоим хорошо. А нам было плохо, Татьяна Петровна. Мне точно не было.
Она вытерла лицо платком, вздохнула и убрала его в сумку.
Значит, не поможешь? спросила она, будто проверяя.
Не помогу, подтвердила я. Потому что просто не могу физически. У меня нет сил.
Свекровь надела куртку криво, пошла к двери. Одна пуговица застряла, но она этого не заметила. У двери она остановилась и тихо сказала:
Он спрашивал про тебя вчера, когда был трезв. Такое сейчас редко случается. Спросил: «Как Лада?» Я ответила: «Хорошо, сынок, у неё всё в порядке». Он кивнул и сказал: «Слава богу. Пусть живёт хорошо, она это заслужила».
Мне стало грустно, навалилось чувство тоски по тому Серёге, которого я когдато любила весёлому, нежному, заботливому. Он был таким, пока бутылка не встала между нами окончательно.
Передайте ему, что я желаю ему выздоровления, попросила я. Правда желаю. Но без меня. Пусть лечится сам, пусть спасает себя. Я больше не могу жить за него.
Татьяна Петровна кивнула и вышла. Я услышала, как её шаги затихли в подъезде, затем хлопнула входную дверь. Я подошла к окну, а свекровь шла медленно, согбённая, маленькая и беззащитная. Я её сочувствовала до боли.
Вспомнила, как мой бывший муж в последний совместный вечер орал, что я сломала ему жизнь, что изза меня он начал пить, и что я его не понимаю, не ценю, потому что эгоистка. Помню, как я уходила с одним чемоданом и думала: «Как же хорошо, что у нас нет детей».
Сейчас я живу одна в съёмной однушке, работаю, по вечерам читаю, смотрю сериалы или хожу в спортзал. По выходным встречаюсь с подругами. У меня обычная спокойная жизнь без потрясений, и я не хочу возвращаться в тот ад, где каждый вечер могу услышать, как Серёга снова срывается, лежит гдето без памяти.
Я не вернусь.
Потому что выбрала себя и свою жизнь. Выбрала право быть счастливой, хотя бы спокойной. Это не эгоизм, а здравый смысл.
А Серёга сам выбрал бутылку, ещё задолго до меня. Я просто не замечала тревожных сигналов, потому что любила его. Его выбор, его ответственность, но не моя.
