Врача зовут Ирина Петровна. Говорят, что она лучшая инфекционистка в столичном госпитале имени Пирогова. Мы с дочкой счастливы, что попали к ней. Я никогда не видела её лица: всегда маска, очки, как будто скрывают бурю в её глазах.
Ирина специалист по микробам, но психологом ей не дано. За всё время лечения моей дочери, Василисы, она ни разу не произнесла ни слова утешения. Всё её общение сухие цифры, горькая правда.
Лейкоцитов 12 спросила я.
Хорошо? спросила Ирина.
Это меньше, чем было, но выше нормы, родничок ещё слегка просел, кожа сухая.
Опасно? я кивнула.
Я выпишу препарат, он стабилизирует показатели, ответила она, голос её был ровен, но в нём слышалась отстранённость.
В коридоре родители, укутанные в тревогу, бросают к ней десятки вопросов. Каждое её слово потенциальный удар в последующем деле. Ирина подбирает их, как шахматист, каждый ход просчитан. Она хочет лишь лечить, молча, без лишних разговоров, но система не даёт ей такой свободы.
Не знаю, нравится мне Ирина или нет. Понимать её сложно, но я вынуждена ей доверять жизнь Василисы в её руках. Она не пытается угодить, не успокаивает, не гасит панику. Ведь её задача бороться с инфекцией, а не с истериками.
Я замечаю, как устала Ирина. За стеклом её очков красные, будто заплаканные, глаза. Я перестала задавать вопросы. Видно лишь одно: состояние дочери улучшилось. Два дня назад она была почти без сознания; сегодня сидит, улыбается, с жадностью глотает яблоко.
Ирина осматривает Василису, кивает, шепчет: Молодчина, Василиса. А мне молчание. Я уже не прошу объяснений.
После обеда привезли годовалого мальчика, Сашу, тяжелого, с подозрением на нейроинфекцию. В инфекционном отделении реанимации нет, и Ирина вынуждена звонить в центральную клиническую больницу. Ответ получаем сухой: «У нас нет места, лечите сами». Рабочий день врача заканчивается в пятнадцать ноль ноль, а у Ирины есть муж, дети, свой дом.
Но Саша в критическом состоянии, и Ирина остаётся. Она спорит с центральным пунктом, требует невролога и нужных препаратов, одновременно отстаивает свою позицию перед мужем, который настаивает, чтобы она ушла домой. Медсёстры молчат: они привыкли, что после трёх часов в больнице уже вечер, а работа продолжается.
Саша и его мать, Ольга, лежат в соседнем боксе. По телефону она молится, перечисляет нужные молитвы, просит прихожан и батюшку помолиться за сына. Я слышу, как Ирина вечером заходит к ним: Препарат нужно купить в аптеке, в больнице его нет, диктует она, записывая «Мексидол». Ольга возмущённо вскрикивает: Мы платим налоги! Лечите ребёнка! Везде поборы! Я вас засужу! И молчит.
У моей дочери тоже капают «Мексидол», и мы покупали его сами. У меня в кармане лежат лишние ампулы. Я выхожу в коридор, где обычно нельзя свободно ходить, но ищу Иру.
Нахожу её в ординаторской. Она диктует список лекарств мужу Виталию, стоя спиной к двери.
Виталий, сейчас нужно привезти препараты. Мальчишки будут без нас всего двадцать минут, шепчет она. На другой линии муж возмущён: Аптека до десяти, потом расскажешь, какая я плохая мать!
Я подхожу и говорю: Вот «Мексидол», показываю ампулу. У меня лишняя, не покупайте.
Ирина резко оборачивается, впервые без маски. Перед глазами её красивое лицо, глаза всё ещё горят.
А, спасибо, отвечает она, внося поправку в трубку. «Мексидол» не нужен, нашли
Я везу ей тысячу рублей, пряча в карман халата. С ума сошла, хватает, Ирина хватает мою руку. Это не вам, шепчет она, а Саше. Голову опускает, тихо благодарит: Спасибо.
Ночью Саше становится хуже. Ирина, не спя, отдаёт указания медсёстрам, какую инфузию поставить, как сбить температуру, а мать в полусне шепчет молитвы.
Когда болела моя дочь, мне предлагали помощь десятки людей. Примерно из ста 85% молились, советовали исповедаться, вызвать батюшку, ставить свечу. Пять человек предлагали альтернативную медицину, а десять давали контакты частных врачей, советовали лечиться за границей.
К утру Саше стало лучше, он спит, без температуры, и мать тоже засыпает, её молитвы сменились храпом. Ирина не спала всю ночь. В девять утра начинается её новая смена, и она делает обход.
Подходит к нашему боксу.
Лейкоцитов 9, говорит она.
Спасибо, отвечаю я.
Хорошо, воспаление отступает, добавляет она, глаза за стеклом очков всё так же красные, будто они только что плакали.
В три часа её смена заканчивается. Саша просыпается радостным, ест, улыбается. Прежде чем уйти, Ирина снова заходит в их палату, проверяет, всё в порядке, и мягко уговаривает мать дать ему послушать её голос.
В этот момент телефон у мамы звонит, и я слышу, как она, полная восторга, кричит: ОТМОЛИЛИ САШУ! ОТМОЛИЛИ!!!
Я смотрю в окно своей палаты, как Ирина идёт домой тяжёлой, уставшей походкой. Она лучший инфекционист, человек с миссией, посланник, который победил болезнь Саши, убивая её знаниями, опытом и антибиотиками.
Она идёт домой без благодарностей, без паек, без громких аплодисментов. Работа её тихий подвиг. Отмолили
