Когда гул двигателя «Мерседеса» угас между соснами, лесная тишина упала на меня, словно тяжёлое одеяло. Я стояла, сжимая ручку сумки, колени дрожали, а грудь сжималась от задержанного воздуха. Вокруг пахло сыростью, гнилым листьем и землёй. Даже птицы замолчали. Только лёгкий шёпот ветра скользил по ветвям, будто и он боялся нарушить покой.
Я не крикнула. Не смогла.
Слезы, которых не выплакала на похоронах, сейчас сами потекли. Не от горечи. А от унижения. От осознания, что собственный ребёнок бросил меня, как мусор.
Я присела на упавший берёзовый пень и долго уставилась в пустоту. Солнце уже пряталось за кронами, тени удлинялись, а в груди шли в бой два чувства страх и упрямство. И в тот момент я решила: здесь я не умру. Не дам ему этого удовлетворения.
Я открыла сумку. Достала фотографию Петра. Его спокойная, мужская улыбка смотрела мне прямо в глаза.
Видишь, Пётр, прошептала я, так вырос наш сын. Вот какой «мужик» у меня получился.
Слеза упала на снимок и растянулась по его лицу. В тот миг во мне чтото переключилось. Не осталось ни страха, ни отчаяния осталась только сила. Сила, которая поддерживала меня всю жизнь.
Я встала.
Если ктото думал, что я сдамся, тот сильно ошибался. Я прошла войну, голод, болезни, одиночество. И эту тоже переживу.
Я пошла. Не помню, сколько шагов делала. Ветки царапали, сапоги прилипали к грязи, но я шла. Шаг за шагом, вдох за вдохом.
Когда начало смеркаться, я заметила среди деревьев небольшую деревянную хижину. Скрипучая крыша, разбитое окно, но внутри было сухо. Нашла старое одеяло и прилегла на лавку. Заснула под уханье совы.
Проснулась к рассвету. Тело болело, но мысль была ясна: надо вернуться в город. Не для мести, а чтобы доказать, что меня не сломать. Что справедливость есть.
Шла часами, пока наконец не услышала вдали шум машин. Вышла на просёлочную дорогу, подняла руку. Остановил старый грузовик. Водитель полноватый мужчина с седой бородой посмотрел на меня недоумевая:
Что вы здесь делаете, бабушка?
Я возвращаюсь, тихо ответила, только сын меня забыл забрать.
Он больше ничего не спросил, помог мне подняться и отвёз в Москву. Оттуда я направилась сразу в отдел полиции. Дежурный офицер молодой парень с добрыми глазами внимательно, но с долей сомнения выслушал меня.
Графина Петрова, уверены, что это не недоразумение? Может, он просто потерялся?
Я достала древний телефон с большими кнопками и показала ему фотографию, которую сделала перед тем, как меня оставили: чёрный «Мерседес», исчезающий в лесу.
Это и есть «недоразумение», парень, сказала я.
Новость разлетелась за пару часов.
«Бизнесмен бросил пожилую мать в тайге после похорон отца», писали в интернете. Телевизоры транслировали, а соседи шептались на балконах. На фото мой сын, тот же, кто ещё недавно произнёс речь как примерный ребёнок. Теперь его лицо символ позора.
Когда его вызвали в отдел, он выглядел бледным. Увидев меня в коридоре, в его глазах вспыхнула злоба, а не стыд.
Мама, почему ты так сделала? прошептал он. Всё в моей жизни разрушилось! Бизнес, семья, всё!
И моя жизнь тоже разрушилась, Андрей, ответила я спокойно. Но я решила жить.
Расследование тянулось неделями. Он нанял адвоката, пытался сгладить всё: «Это было недоразумение», «Я ошиблась», «Она не поняла». Даже пришёл просить прощения. Но не из жалости, а из страха.
Суд признал его виновным «оставление беззащитного человека в опасности». Полтора года условно, общественные работы и штраф в несколько тысяч рублей. Небольшой штраф, но истинное наказание было не в зале суда.
После процесса он стоял на ступеньках суда с пустым взглядом.
Ты разрушила мою жизнь, прошептал он.
Нет, сын, ответила я. Ты её разрушил сам. Я лишь вышла из леса.
Больше я его не видела. Он продал квартиру и уехал в Германию. Говорят, там живёт. Я не хочу знать.
Я осталась в той же квартире, где мы жили втроём. Сейчас она отремонтирована. На стенах висят фотографии, на окнах занавески. Каждое утро варю два кофе крепкого, с молоком, без сахара. Один для меня, второй для Петра.
У входа лежит маленький камень.
Тот самый, которым я ударилась коленом, когда споткнулась на той лесной тропе. Напоминание. Не о боли, а о силе.
Потому что истинная старость начинается не тогда, когда тебя бросают, а тогда, когда ты сам решаешь, что больше не встанешь.
Я встала. И с тех пор я больше не ломалась.
